Встреча
Алексею Самойлову
На пути от Петербурга
К Сарской мызе1 островной,
Где, случается, подпруга
Тенькнет тонкою струной,
Смуглый отрок в пелерине
Проскользнет сквозь нас, как тень,
И оставят нас в помине
Почечуй и потетень2.
Скажет Пушкин: 'О! Ляксан!'
(А в руке его - стакан),
Молвит нежно: 'А! Ляксей!' -
И отправится в Лицей.
1998, С.-Петербург
_______________
1 'Сарская мыза' - одно из начальных названий Царского Села: 'Saarimoise' по-фински
и по-карельски - 'Островная мыза'.
2 Слово 'потетень' - изобретение автора; означает 'потетень'.
К содержанию
Крик в поднебесье
Маше Загорской1
В рассветный час я вышел на Смоленку2.
Проехал 'форд'. Прошел с клюкой старик.
Но в общем было тихо - как в застенке.
И тут раздался сверху этот крик.
Крик в поднебесье. Полный сладкой грусти,
Тревоги о неведомой судьбе.
Его узнал я: то кричали гуси.
Я почему-то вспомнил о тебе.
Вдали заря алела, хорошея.
Я пред собой увидел птицу вдруг -
Со страстно, тонко вытянутой шеей,
С глазами, устремленными на юг.
Представил я пунктир ее движенья
На скованных усталостью крылах:
Паденье - взмах - паденье - взмах - паденье -
Взмах и паденье - взмах - паденье - взмах.
Я знаю все, моя родная птица:
Полет велик, а силы где ж возьмешь?
Итог один: лететь, пока летится,
Потом решить: 'Все кончено'. И все ж,
Страницы взмахов сбивчиво листая,
Суметь рубеж ужасный превзойти:
Крик в поднебесье - знак того, что стая
Еще в пути. Устала, но - в пути.
1998, С.-Петербург
_______________
1 Мария Николаевна Загорская - финансистка; сестра Ирэны Каспари.
2 Смоленка - река, текущая мимо дома автора; по утрам автор выгуливает тут своего пуделя Борю.
К содержанию
О природе
Природа всегда безобразна,
Пока не узнаешь ее.
Болотная топь непролазна,
Чащоб неопрятно гнилье.
Но вспыхнет любовь в человеке -
И сразу меняется день:
В болотах рождаются реки,
Из чащи выходит олень.
1998, С.-Петербург
К содержанию
Акросонет к В. Р.1
Великий муж! здесь нет награды...
Михаил Лермонтов
Великий муж, здесь нет награды
И доли тут не сыщешь злей:
Ласкать мечтой себя не надо -
Лавр так же горек, как елей.
И только Смерть, исчадье Ада,
А с нею - Славы суховей
Медаль прибьют к груди твоей
Ударом царственной эспады.
Радея о судьбе своей,
От невниманья мелких гадов
Щит обретешь в любви друзей.
И в ней, измучась до упада,
Найдешь разгадку жизни всей,
Узнав решение шарады.
2 июня 1999. Санкт-Петербург
________________
1 В. Р. - Вильям Васильевич Рощин (Рейшвиц) (1936-2005), давний близкий друг А. М. Шарымова.
К содержанию
Памяти Маргариты Разумовской
:Что видишь?..
Василий Жуковский
Те глаза давно закрыты,
Но вопрос звенит сверчком:
Что ты видишь нерасшитым
С операции зрачком?
Ведь под вечно спящим веком
Скрыт немыслимый ответ,
Что нам делать с нами, веком,
Если нас и века нет.
Что осталось? Пылкость взоров,
Так умеющих обжечь,
Память губ твоих, в которых
Навсегда умолкла речь.
Но ответь мне, друг мой Рита,
Просигналь мне ночничком,
Что ж ты видишь нерасшитым
С операции зрачком?
1999, С.-Петербург
Смерть застала Маргариту Разумовскую, лингвистку и переводчицу с французского, жену Сережи Кулле, в больнице, где ей вставили в зрачок новый хрусталик, привезенный из-за границы, и уже собирались снимать швы, но тут:
К содержанию
В половине шестого
Петровичу
Зимы, зисы и татры:
:Состав земли не знает грязи:
Борис Пастернак. 'Вакханалия'
День приходит - и снова,
Подчиняясь судьбе,
В половине шестого
Мы приходим к тебе.
И как будто нарочно,
Словно отзвук немой,
В сочетании с прошлым
Стих рождается мой.
'Зимы, зисы и татры' -
Было так до сих пор.
Зямы, Зоси и Сартры -
Современный набор.
'Зямы' - скепсис и дружба,
Бытовой оптимизм
И душевная стужа,
И веселый цинизм.
'Зоси' - то, что сурово
Заставляет взлетать
С половины шестого
На двенадцать ноль пять.
'Сартры' - Франция, сложность
Философских систем,
Смелость и - осторожность
Вместе с тем, вместе с тем:
Не подвержены тленью
И спасенье несут
Корни сопоставлений,
Прорастающих в суть.
Суть - не в вихре, конечно,
Вековых перемен,
А в надежности вечной
Наших женщин и стен.
И поэтому наземь
Мы упасть не смогли.
И по-прежнему грязи
Нет в составе земли.
И по первому зову
Мы готовы придти
В половине шестого
Или, скажем, к шести.
1999, С.-Петербург
К содержанию
Рождество
Пахнет еловою странной листвой,
Елочной свечкой и спичкой.
Вновь в нашу жизнь ворвалось Рождество
Праздником, просто привычкой.
Дети, сегодня живущие с ним,
Завтра поверят едва ли,
Как этот праздник был тупо гоним,
Как нам его запрещали.
Все же, безверие смело сломив,
Выжили в нашем паскудье
Светлая сказка, таинственный миф,
Чистая правда о чуде.
1999, С.-Петербург
К содержанию
Петровичу -
зиндабод1 на Новый год
Давно, когда с тобой мы
лишь начали дружить,
Я говорил своим мечтам в угоду:
'Петрович, дорогой мой,
а славно бы дожить
До дальнего двухтысячного года!'.
Вот - дожили. Померк он,
былой надежды свет,
И в даль годов уже боюсь смотреть я.
Ну вот в две тыщи первом
нам шестьдесят пять лет
(В две тыщи третьем справят Трехсотлетье).
Предел надежд - понятный,
желанный и простой
(Хоть говорю - и то уже с опаской):
Июнь семидесятый,
две тысячи шестой.
А там - спасибо, Господи, за ласку:
Декабрь 1999-январь 2000, С.-Петербург
_______________
1 Зиндабод - приветствие, поздравление, здравица, 'ура!' (таджикск.).
К содержанию
Инне1
Сольвейг2! Ты прибежала на лыжах ко мне:
Александр Блок
Инна, ты прибежала ко мне по лесам
(Не ко мне прибежала, а к нам),
Те леса окружали твой дом, как кора:
Красить стены настала пора.
В вашей кухне мы с Тойво3 прекрасным коньяк
Распивали как дружества знак.
И внезапно в окне стало вдвое светлей -
Ты там встала с подружкой своей.
В жизни было немало пленительных встреч -
Эту в памяти смог я сберечь.
Эта девочка - дикий, свободный зверек
Со сверканием вымытых ног.
Чистый образ - томительней сотни Лолит4 -
В сердце так же горит и болит.
2000, С.-Петербург
_______________
1 'Инна' - см. прим. к стихотворению 'Инне Ланкинен'.
2 'Сольвейг' (надо: 'Сольвег') - Солнечный путь (норвежск.).
3 Петрозаводские артисты Тойво Иванович Ланкинен (1907-1970) и Дарья Кузьминична Карпова (1914-2003) - родители Светланы, Инны и Пауля (1947).
4 'Лолита' (Долорес Гейз, в замужестве миссис Ричард Ф. Скиллер) - героиня одноименного романа Владимира Набокова.
К содержанию
Основы мастерства
Александру Анейчику
Волшебная текстура
Лежит перед тобой,
Когда литература
Становится судьбой.
Не то чтоб ты обязан
Глаголы лить рекой,
А просто жизнью связан
С написанной строкой.
И как вино в стакане
Вживается в слова,
Хранит структура ткани
Основы мастерства,
Где крупно все и крепко,
И переплетено,
А пряди четкой лепки -
И лоно, и руно,
А говоря иначе,
И секс, и красота:
А что все это значит,
Не знаю ни черта,
Зане укрыто в нитях
Заветное число
И фраза, извините,
Скрывает ремесло.
2000, С.-Петербург
К содержанию
Летнее стихотворение мальчику,
который родился поздней осенью
Мальчик действительно родился 13 ноября 2000 года в Нью-Йорке у Владимира Николаевича Кукушкина и Екатерины Александровны Шарымовой и получил имя Никита К. (Кукушкин) Шарымов, восприняв фамилии матери и - как middle name - отца.
Любопытно, что, не зная имени будущего внука, автор стихотворения проявил своего рода прозорливость, еще за четыре месяца до рождения мальчика упомянув в восьмой строке 'китеныша' (Никита - Кит).
Наверное, в названье есть оплошность:
Ведь осень для тебя не станет 'поздней' -
У вас там, на Манхэттене, немножко
Все межсезонья как-то несерьезны.
Но главное не в этом. Межсезоний
Ты просто знать практически не будешь,
Взращенный в атлантическом озоне,
Резвящийся китенышем в запруде.
В тебя войдет не наш российский климат
С его дождями, стынью и морозом -
Ты будешь с детства солнцем теплым вымыт
И избежишь чахоточной угрозы.
Ты никогда, увы, не станешь русским
(Хоть русским быть - тяжелое наследство),
Но, слава Богу, избежишь нагрузки
Сполна понять, что значит 'жить по средствам',
Ты будешь искрой - как вино в стакане.
И будешь знать, какое это счастье -
Сказать спокойно: 'Я - американец,
Но все-таки и русский я отчасти'.
Возьмешь ты все, что выдадут по штату
Создатели твоей грядущей силы:
Сметливость и порядочность - у Штатов,
Душевность и духовность - у России:
Письмо пошлю, когда тебе полгода
Исполнится - наверно, где-то в мае.
Давно настанет теплая погода.
Ты будешь слушать, слов не понимая,
Но вдруг поймешь: оконный этот лучик
Родился где-то очень вдалеке -
Как отраженье капельки текучей,
Сползающей у деда по щеке.
11 июня 2000, С.-Петербург
К содержанию
Прощание
Даше1
Ты уходишь - и твой уход
Мне не кажется очень странным.
Ты уходишь в двадцатый год.
Ты уходишь в другие страны.
Ты запомнишь прощальный тост,
Бездну чувств и слова простые.
Две ладони и чей-то хвост2
Машут вслед тебе из России.
2000, С.-Петербург
_______________
1 'Даша' - Дарья Александровна Шарымова. Стихотворение написано 18 октября - в день ее девятнадцатилетия - накануне ее отъезда в Штаты.
2 'Две ладони и чей-то хвост' - это наши с Ирэной ладони и хвост нашего пуделя Бори.
К содержанию
У кондопожской Успенской церкви
Алексею Самойлову
в день рождения
Было стыло. Неслись облака.
Начинался апрельский рассвет.
И тогда на краю городка
Я увидел ее силуэт.
Я спросил у старушки:
- Где от храма ключи?
- У последней избушки
Под окном постучи:
Кондопожская церковь росла
Неожиданно ввысь от крыльца.
Мне тяжелую дверь отперла
С тихим взором смотрительница.
У порога стояла,
Поводила рукой
И молчала, молчала,
Как озерный покой.
Что же, церковь была хороша
От крыльца до резного венца,
Но владела тобою, душа,
С тихим взором смотрительница,
Что спокойно, без злости
Вводит путника в дом:
Хочешь к Господу в гости? -
Постучи под окном.
Апрель 1960-октябрь 2000,
Кондопога - С.-Петербург
Это стихотворение - своеобразный римейк написанного сорок лет назад 'Апреля'; только церковь тут названа своим настоящим именем: Успенская, а не Вознесения.
К содержанию
Памяти Владимира Аллоя1
При нашей последней встрече 7 декабря 2000 года Володя сказал мне: 'Ты знаешь, когда в Париже умерла моя собака, я едва сразу же чуть не отправился вслед за нею:' Через месяц его не стало.
Нельзя терять своих собак
Тем, кто душою хрупок:
Но разве можно только так
Расценивать поступок?
Душа бежала прочь, больна,
Из тошной круговерти:
Какие нынче времена -
Такие нынче смерти.
2001, С.-Петербург
_______________
1 Владимир Ефимович Аллой (1945-2001) - редактор, издатель, историк; 8 января 2001 года покончил жизнь самоубийством. По толкованию Алексея Самойлова, причиной драмы был конфликт Володи со Временем: не календарным, а метафизическим.
К содержанию
Весеннее томление
Александру Анейчику
Мчит весна по лощинам -
Хорошо и ежу.
А я, грузный мужчина,
У забора лежу.
Мне рукою не двинуть,
Мне и глаз не раскрыть,
Мне и трубку не вынуть
Да и не раскурить.
Только чудится: птица
Свищет мне с вышины.
Только песенка снится
Из прошедшей весны.
Только солнце напомнит,
Проползая к виску,
Как брелось хорошо мне
Босиком по песку.
2001, С.-Петербург
К содержанию
Акросонет
'Любовь' - 'amor' по-латыни.
От любви бывает мор,
Море слез, тоски пустыня,
Мрак, морока и позор.
'Любовный гербовник'
Любовь к тебе - не просто дар случайный,
А данный в ранней юности обет
Рассудочности скучной и печальной
И скромности, в которой толку нет.
Страсть надиктует строфику и бред,
А в них - на шелковистой розе чайной -
Мороку чувств и проблеск пряной тайны:
Оливки вкус имеет твой секрет.
Раздвоенный на сдержанность и пылкость,
Останется ли стих пустой посылкой,
Запомнится ль без мнительных цезур?
Одно ответом в памяти запало:
Все расплелось, отплыло, отпылало,
А живы в ней и amor и amour.
2001, С.-Петербург
К содержанию
Комета
Наташе Птицыной
:Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Александр Пушкин
Пора французских фестивалей,
Хрущевской оттепели всхлип,
Мазина1 в темном кинозале -
Вот этих дней волшебный клип.
И на ступеньках 'Великана'2
(В нем представляется как раз
Впервые Одри3 нам с экрана)
Ты появляешься средь нас.
Звенят трамваи Ленинграда,
Осенний лист летит винтом,
Кричит павлин из зоосада.
Но суть не в этом. Дело в том,
Что в нашу жизнь, как в осень эту,
Ты входишь на пределе сил -
Вполне законною кометой
В среду расчисленных светил.
30 сентября 2001, С.-Петербург
'А Наташа - такая красавица!' - писал мне из Душанбе Тимур Зульфикаров (см. о нем в комментарии к стихотворению 'Родные поэты'). Она приехала в Питер - и я убедился, что Тимур был прав.
_______________
1 Джульетта Мазина (1921-94) - итальянская киноактриса; впервые мы увидели ее в эти годы в 'Дороге' Федерико Феллини.
2 'Великан' - самый большой кинотеатр Ленинграда того времени.
3 'Одри' - знаменитая американская киноактриса Одри Хепбёрн. Здесь речь идет о фильме 'Война и мир' Кинга Видора, где Одри исполнила роль Наташи Ростовой.
К содержанию
Письмо на древнерусской берёсте
Дашеньке в день рождения
:А теперь - что за век, что за тьма!
Где письмо? Не дождешься письма!..
Александр Кушнер
Вот как стану моложе чуть-чуть,
Соберусь я в октябрьский путь
И, покинувши Питер свой топкий,
В старый Новгород вмиг доберусь,
Где покоится Древняя Русь,
Где ведет археолог раскопки.
Ярус выберу двадцать восьмой.
Добрый ангел заботливый мой
Мне поможет - и поздно иль рано
Отыщу я 'писало' для строк
И берёсты старинной кусок,
Как письмо Жировита к Стояну.
Сдам берёсту я в местный архив,
Но 'писало', от мира сокрыв
И ученым его не отдавши,
Привезу с собой в Питер тайком,
Чтоб однажды послать вечерком
С верным нарочным в Штаты - для Даши.
Ну, а Даша, про нас не забыв,
Смело в третий десяток вступив,
Раздобудет берёсты кусочек -
И затейливой вязью своей
Тем 'писалом' продавит на ней
Два десятка целительных строчек.
Вот. А вы говорите, что - 'тьма',
Что никак 'не дождешься письма',
Хоть проблема решается просто:
Только ветер сквозь зубы свистит -
И, как ласточка, в Питер летит
Из Нью-Йорка листочек берёсты.
18 октября 2001, С.-Петербург
Самый глубокий, 28-й, ярус, где ведутся новгородские раскопки, - самый древний, и именно тут найдены были относящиеся к X веку 'писала' - костяные ручки, которыми новгородцы выдавливали на берёсте свои письма и рисунки. А самое древнее из обнаруженных берестяных писем и есть послание XI столетия Жировита к Стояну.
К содержанию
Гитара Галича1
В основе этого стихотворения, написанного к 65-летию Алексея Петровича Самойлова, лежит реальный факт, имевший место в редакции питерского журнала 'Аврора', где мы работали, в середине 70-х годов прошлого века.
'Аврора' Окуджаву вознамерилась
Печатать. И любимый нами бард
Приехал в Питер - и тогда уверенно
Мы к главному явились: 'Где Булат?
Пускай придет, споет'. И Торопыгин2 нам
Сказал: 'Гитары нету - вот вопрос'.
- 'Я принесу', - Петрович неожиданно,
С ухмылкою ответил - и принес:
:Булат аккорд на пробу взял опасливо -
И на губах улыбка расцвела:
'Я вижу, что она в руках у мастера,
Гитара эта дивная, была:'
И глядя вбок, как будто бы рассеянно,
Петрович Окуджаве отвечал:
'Ее Беньяш, Раисе Моисеевне3,
Перед отъездом Галич озвучал:'
Молчал Булат. Негромко так наигрывал,
Сжимая в тонких пальцах чуткий гриф,
Петровичу кивая с Торопыгиным,
Как будто с кем-то всласть поговорив.
Потом запел - и было что-то в песне той
От мысли, проступающей едва,
Когда в мотив, летящий нотной лесенкой,
Диктует кто-то нужные слова.
Звучали песни - и простые, вроде бы,
Но горло чем-то мнущие тебе.
И Соловьевы4 - Леночка с Володею -
Писали их на пленку для гэбэ:
:Прошло лет сто с того былого случая -
И поредел тех слушателей ряд.
Ушла Беньяш. И Галич улетучился.
И Торопыгин в нетях. И Булат.
Но живы мы! - и то, что было давеча,
Еще не скрылось в мраке до конца:
Еще звучит, звучит гитара Галича -
И души нам терзает, и сердца:
19 октября 2001, С.-Петербург
_______________
1 Александр Аркадьевич Галич (1918-77) - драматург, поэт-исполнитель авторских песен. С 1974 года жил во Франции.
2 Владимир Васильевич Торопыгин (1928-80) - поэт и прозаик, главный редактор журналов 'Костер' и 'Аврора'.
3 Раиса Моисеевна Беньяш (1914-86) - театральный критик и писатель.
4 'Соловьевы' - Елена Константиновна Клепикова, тогда - сотрудница 'Авроры', и Владимир Исаакович Соловьев (1942), литературный критик.
К содержанию
О нашей родословной
Никите К. Шарымову
в его первую годовщину
Родословная есть у Пушкиных,
Курьяновичей1 и Кукушкиных.
Пролетевши шариком мимо них,
Расскажу тебе о Шарымовых.
Мой отец мне не раз говаривал
Про Шарымовых, что татаре мы,
Что 'Шарым' - по мнению дервишей -
Означает 'мечом владеющий',
Но под старость, прозревши быстро,
Впал в сугубое русофильство,
Утверждая теперь играючи,
Что Шарымов - 'шары ымающий',
Что Шарымовых, дед2 рассказывал, -
Полсела, остальные - Глазовы,
А 'глаза', мол, и есть - 'шары':
Вот и выйди из этой игры:
Чьим мечом ты плашмя ударен3?
Кто ты - русский или татарин?..
Но по маме4 я - Иванов,
И не надо тут лишних слов.
13 ноября 2001, С.-Петербург
_______________
1 Курьянович Р. А. - мама Каспари И. П., второй жены автора (прим. ред.).
2 'Дед' - Филипп Петрович Шарымов (1880-1952), владелец маслобойки в приволжском селе Прислониха, затем - железнодорожный рабочий на станции Баладжары под Баку, директор МТС близ Симбирска, заключенный, а в конце жизни - 'вышибала' (швейцар) в самарском ресторане.
3 В Средневековье ударом меча плашмя по плечу человека посвящали в рыцари.
4 'Мама' - Валентина Андреевна Иванова (1914-79), библиотекарь и библиограф, дочь Андрея Ивановича Иванова (1883-1932), капитана дальнего плавания (см. о нем 'Балладу о капитане Иванове').
К содержанию
Баллада о капитане Иванове
Правнучке Кате - о прадеде Андрее
Начало тридцатых годов.
Привычно умело и ходко
Ведет капитан Иванов
Корабль 'Индигирку' с Чукотки.
Семь дней 'Индигирка' идет -
И в звездах, как в пламени адском,
У сопки Любви1 предстает
Пред ней Петропавловск-Камчатский.
Но звезды рассвет погасил -
И, грязный, небритый и жуткий,
Чекист на корабль ступил
В потрепанной кожаной куртке:
'Полтысячи зеков - и тиф
Их косит стремглав и жестоко.
Спасешь их, с собой прихватив
И вывезя к Владивостоку:'
Излишних не надобно слов
В минуту решений серьезных -
И принял на борт Иванов
Полтысячи сыпнотифозных:
Летел сухогруз, как стрела,
Своим океанским маршрутом.
Лишь за борт спускали тела
Конвойные умерших утром
И, крепок и прям, как кинжал,
Обследовав трюм для порядка,
Их в путь капитан провожал
Гудком сипловатым и кратким.
Семь дней пронеслись как один -
И Владивосток у причала
Людей принимал в карантин.
И было спасенных немало.
Но страшный итог был суров
(Не выкинешь слова из песни!):
Сгорел капитан Иванов
От сыпнотифозной болезни:
:Жена хоронила его,
Три дочки, друзья-капитаны,
Но не было там никого
Из тех заключенных с охраной.
Над самым обрывом (и вновь
С волной океанскою рядом)
Лег в землю Андрей Иванов.
И памятник встал над оградой.
Потом налетел ураган
С какой-то неистовой силой,
Обрушивши вниз, в океан,
И памятник тот, и могилу:
:Кто вспомнит тридцатых годов
Начало - и грустную повесть,
Как сгинул Андрей Иванов -
Мой дед, - о других беспокоясь?
Какой невеселый итог?
Что помнят про деда сегодня
Чукотка и Владивосток,
Пунктиров морских многоводье,
Торговый шанхайский вокзал,
Япония2 и Петропавловск?..
:Я эти стихи написал,
Чтоб память о нем не терялась.
29 ноября 2001, С.-Петербург
_______________
1 В стихотворении все факты реальны: в частности, сопка Любви образует бухту
Петропавловска-Камчатского.
2 Капитан дальнего плавания Андрей Иванович Иванов ходил не только отечественными, но и иноземными морями, побывал во многих дальневосточных портах. Ему предлагали уйти за границу - он отказался.
К содержанию
Ирэше
Я люблю, когда в свете экрана -
Глядя в пламень его голубой,
Растревожив зажившую рану,
Пораженные чьей-то судьбой
И сочувствия редкой удачей
Уносимые, словно рекой, -
Мы с тобой одновременно плачем,
Заслонясь друг от друга рукой.
Сантименты забавны - и все же
Как мы им благодарны всегда:
Многих радостей в жизни дороже
Это общее чувство стыда,
Что больнее теперь и приятней,
Чем привязанность прежних времен,
Чем изнеженность прежних объятий
И любви завершающий стон:
:Состраданья живого помимо
Объяснить ничему не дано,
Чем мы вместе так долго хранимы,
С чем пройдем до черты - заодно.
17 декабря 2001, С.-Петербург
К содержанию
Теряю зрение
Я ухожу в мир звуков и теней,
Но в том судьбу не числю виноватой,
Проживши жизнь вполне подслеповато
И не найдя ни в чем претензий к ней.
Наоборот, я многое ясней
Сегодня представляю, чем когда-то;
Но в прошлое, по счастью, нет возврата,
А только - путь в мир звуков и теней.
2001, С.-Петербург
К содержанию
Родные поэты
Писал о Бродском. Позже -
О Кушнере стишок.
И о Кулле Сереже
Сказать чего-то смог.
Но что ж так список скромен?
Расширь его скорей!
Где Уфлянд? Где Ерёмин?
Где Леня? Миха? Рейн?
Кондратов где? А в пару -
Где Лосев, наш авгур?
И где же Зульфикаров
Касымович Тимур?
1995, 2001, С.-Петербург
Это стихотворение заслуживает особого комментария. В нем упомянуты поэты, которых автор имеет основания называть 'родными' и относящиеся к двум не зависящим друг от друга группам.
В составе первой группы - умерший в Нью-Йорке Иосиф Александрович Бродский, москвич Тимур Касымович Зульфикаров (1936), петербуржец Александр Семенович Кушнер (1936) и москвич Евгений Борисович Рейн (1935).
Именно Рейн еще в университетские годы как-то познакомил меня на Невском с Бродским. В ту же пору мы с Рейном, Лосевым и актрисой Ниной Васильковой выступали в ДК промкооперации на вечере французской поэзии.
Времени знакомства с Кушнером я, увы, не помню, а вот с Зульфикаровым я встретился в общежитии Ректорского домика ЛГУ в первый день своего появления там - и наши кровати волею случая стояли рядом; из разговора выяснилось, что Тимур знает моего батюшку Матвея Филипповича, а я от отца был наслышан о Тимуровой маме, языковеде Людмиле Владимировне Успенской (1909-2000).
Вторая группа - это поэты 'Филологической школы', или Круга Михаила Красильникова: 'Миха' - это сам Михаил Михайлович Красильников, москвич Леонид Аркадьевич Виноградов, петербуржцы Михаил Федорович Ерёмин и покойные Александр Михайлович Кондратов (1937-93) и Сергей Леонидович Кулле, а также ныне здравствующие житель Ганновера (Нью-Хемпшир, США) Лев Вольфович (Владимирович) Лифшиц (Лосев),
по-семейному - Леша, и петербуржец Владимир Иосифович Уфлянд. В годы работы в журнале 'Аврора' я приложил руку к публикации почти всех этих поэтов и написал предисловия к подборкам стихов Ерёмина, Кондратова, Лосева и Уфлянда.
Формально не принадлежа к 'Филологической школе' (это понятие введено было в литературоведческий оборот в 1997 году журналом 'Литературное обозрение'), автор этих строк поддерживал с поэтами 'круга Михаила Красильникова' (определение антологии 'Самиздат века' 1997 года) дружеские отношения еще со студенческой поры, то есть в 1954-59 годы.
С Михаилом Красильниковым мы выпускали до конца 1956 года стихотворные листы на спортивные темы, вывешивая их на стенах филфака. После того как Красильников был арестован и сослан в лагерь мордовского поселка Явас, я послал ему рассказ из моего рукописного сборника 'Семь дней недели в Пасадене' (куда этот сборник потом подевался, не знаю). В рассказе описывался реальный случай, когда Уфлянд
(в повествовании он выступал под именем индейца Руфа Ланда) устроил дебош в пивном баре, сильно потрепав при этом милицейский патруль. Персонажами рассказа были также сам Миха Красильников (отсиживавший срок за кражу красок художник Майкл Пайнтер), Ерёмин - Эрл Йоминг, Лифшиц - Ли Фитц, Виноградов - Вайн Таун, Кулле - Кул Ле, Самойлов - Сэм Олаф, Анейчик - Энью Чех, Грищенко - Грис Чен Кай,
Спасский - Спью Скай, Бузинов - Бу Зенон, Наташа Птицына - Одри Пти Син
(от франко-английского 'Маленький грех') и Лариса Морозова - Лисси Фрост, а также сам автор рассказа - Шарль Римовье.
Красильников прислал мне из ссылки благодарственную цидульку, в которой сравнивал меня с популярным в ту пору писателем Виктором Голявкиным1.
Позже, в 1964 году, в очерке 'Презумпция невиновности' из лениздатовского сборника 'Преступление будет раскрыто', я описал Красильникова в образе участкового милиционера, а Лешу Лифшица - в виде районного хулигана. Шутка сошла с рук:
Приятельские отношения связывали меня с Ерёминым, Виноградовым и Уфляндом.
Ерёмину я помогал переводить 'тысячи' с английского. Виноградов в трудные дни живал у нас с Натальей. Уфлянд (вместе с Грищенко, Самойловым, Анейчиком и Вильчинским) принял участие в хулиганской акции на филфаке, в ходе которой автор этих строк метнул учебную дымовую шашку в узкий лестничный проход между двумя крыльями факультета. Уфлянду же при этом (для 'прикрытия') был выписан документ на имя Ван дер Люббе. Тоже сошло с рук, хотя дыма на факультете было много:
С Лешей Лифшицем мы состязались в переводе с французского стихов из Шарля Леконта де Лилля (1818-94). Арбитром был Сережа Кулле, причем судил достаточно остроумно и неожиданно, с хитрецой.
Году в 1956-м Леша выпустил рукописный сборник, составленный из его, Кулле, и моих стихов (последние были, кажется, отчаянно нехороши). Сборник был на факультете замечен и раскритикован за лютую антиобщественность. Куда он потом подевался, не знаю: Леша говорил, что сжег его, но в это верится с трудом:
Обменивались мы с Лешей и палиндромами, перевертнями. Он писал мне, поминая богиню безумия Атэ:
Ты - поэт. Атэ опыт.
Дурак ты, пытка руд:
Я отвечал ему, памятуя проработку его комсомольцами факультета за чтение на картошке ницшевского 'Заратустры':
А ты, брат, лакал зла кал тар быта.
Несет все те свет тесен.
Но рояле сева каши мук, ум ишака веселя, оран:
Прочитав мое послание, Леша сказал мне:
- Ты - сумасшедший:
И вот прошло уже почти полвека, а я все не знаю, что ему на это возразить.
2001, С.-Петербург
_______________
1 Виктор Владимирович Голявкин (1933-2001) - писатель, художник.
К содержанию
Александру Николаевичу Житинскому
в день его 61-летия
:И мне сегодня шестьдесят один,
И сойка вишни с веточек клюет,
И длят стрекозы звучный свой полет:
Владимир Набоков. 'Бледный огонь'
Проживши столько, ощущаешь вдруг,
Что в жизни не страшит ничто: ни стук
Птенца в груди, тревожный и двойной,
Ни клюва выпад - острый и больной;
Что все привычно - и быстры, бодры
Ходы опасной жизненной игры;
Что все верней, свободна и легка,
На лист ложится новая строка;
Что впечатляет ярче, чем вчера,
Груди абрис и линия бедра,
И вишни вкус, с оскоминкой, у рта,
И стрекозиных крыльев красота.
19 января 2002, С.-Петербург
К содержанию
Сонет к ветру
Увидел странный сон вчера я,
Как под какой-то дикий вой
Я все диктую, умирая,
Кому-то стих последний свой.
Потом, глаза закрыв и зная,
Что этот мир - уже не мой,
Лежу, ненужный и немой,
Еще чего-то ожидая:
Теперь, куда ни побреду я,
Свой путь бессмысленный торя,
Услышу лишь, как ветер дует
В ночи кромешной, негодуя
И мрачно мертвого коря
За жизнь, потраченную зря.
17 февраля 2002, С.-Петербург
К содержанию
На день рождения Кати
Ну вот я и дома.
Тюрьма за спиной.
И в теле истома.
И воздух иной.
И Боря со стоном
улегся у ног.
И счастье бездонно.
И сон не в упрек.
И кажется даже,
что жизнь - колобок -
Не ниточка пряжи,
а целый клубок.
29 ноября 2002, С.-Петербург
Сколько мне известно, это - последнее из сохранившихся стихотворений Саши. День его выписки из больницы (1-й Медицинский институт Санкт-Петербурга) совпал с днем рождения старшей дочери Кати.
17 марта 2003 года он скончался в Покровской больнице от третьего, обширного, инфаркта.
Саша так и не увидел своего горячо любимого внука, не узнал о том, что его исторический труд 'Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год' получил, наконец, поддержку мэрии (мне сообщили об этом через месяц после его смерти) и будет опубликован в начале 2004 года, и он не дожил до 300-летия Санкт-Петербурга, которого так ждал:
Похоронили мы Сашу, строго следуя его завещанию, высыпав прах в Неву на спуске напротив здания Двенадцати Коллегий (комментарий мой, - Ирэна Каспари).
К содержанию