17 марта
Пишет март мартиролог:
'Не спеши, подожди!
Юный метеоролог
Обещает дожди,
Но отхлынут лавины
Из заоблачных рек.
Со второй половины
Ожидается снег:'
Снег! Но в пику прогнозам
Снегопад пронесло
Всем ветрам и морозам
И метелям назло.
Растопляемой льдиной
Март воспрял ото сна.
Со второй половины
Наступает весна.
1972, Ленинград
Это стихотворение (как и следующее - 'Письмо Кутузова') посвящено Ирэне Павловне Каспари, тогда - машинистке журнала 'Аврора', ныне - компьютерному редактору издательства 'Геликон-Плюс'. Но в рукописном оригинале посвящения нет: в ту пору отношения автора с будущей женой не афишировались, лишь через три года они перешли в стадию супружества; но семнадцатое число отмечается нами именно с 1972 года.
К содержанию
Письмо,
писанное генерал-фельдмаршалом
князем Смоленским
Михаилом Илларионовичем Голенищевым-Кутузовым (1745-1813) из Бунцлау в действующую армию корнету Александрову,
в пьесе 'Давным-давно' именуемому также Шурой Азаровой
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней:
Федор Тютчев
Шуренок мой! Ты где-то там летишь,
Влекомая вперед гусарской лавой, -
А здесь война закончилась. И тишь
Висит, как паутина, над Бунцлау.
Твой генерал-фельдмаршал занемог.
Лежит в постели. Представляешь, Шурка?
И это значит: подошел мой срок -
И я не дотяну до Петербурга.
Я не вернусь в белоколонный дом
Над медленной насмешливой Невою -
И оттого так дышится с трудом,
Как будто бы колпак над головою,
И оттого опять болит висок,
Простреленный тогда под Измаилом:
Твой генерал-фельдмаршал занемог.
А где же ты, мой врачеватель милый?
Летишь, летишь, волнуясь и спеша,
И, крепко перехваченная кистью,
Трепещет рукоятка палаша,
Ссекая прочь над головою листья.
Ты снова, вероятно, впереди,
Диане1 легконогой уподобясь,
И бьется крестик белый на груди
Наградою за бешеную доблесть,
А смуглая и тонкая рука
Сжимает повода и портупею:
Ты сердишься ль на бредни старика,
Что и при мысли о тебе - тупеет?
Ты сердишься ль, мой ветреный корнет,
Летя вперед стремительною гончей?
Ты сердишься ль?..
О, как на склоне лет
Мы любим неожиданней и звонче!
Теперь, когда приходит немота,
Мне видится одна лишь в целом мире
Минута твоего явленья - та,
Под Велижем, в походной штаб-квартире:
'Скажите мне: вы - женщина, корнет?' -
'Я - воин'. - 'Но нельзя ли откровенней;
Вы - женщина?' - 'Я - женщина!' Ответ
Был выпада быстрей и дерзновенней!
Ты - женщина. Ты - блеск и красота.
Ты - ветерком раскрытая страница.
Ты - песенка, пропетая с листа,
И с ветки ввысь взлетающая птица.
Ты - солнце, растопляющее лед,
И солнышко, что взращивает злаки:
Зачем тебе твой бешеный полет
Куда-то там, на острие атаки?..
Назавтра - смерть: Какая это жуть -
Метаться, словно в каменном скафандре!
'Оставьте сердце армии', - скажу.
Подумаю: 'Оставьте Александре'.
Но - полно, все! И страха больше нет,
И горечи - ни признака, ни знака:
Лишь маленький, лишь худенький корнет
Летит, летит в последнюю атаку:
И я летел: Луна глядит в окно:
А нынче вот - и ехать недалече:
Ну, все, Шуренок. Кончено письмо:
- Эй, адъютанты! Принесите свечи:
1972, Ленинград
_______________
1 Диана - римский аналог Артемиды, богини охоты.
К содержанию
19 октября 1972.
Алексею Самойлову
Прошли года чредою незаметной -
И как они переменили нас!
Александр Пушкин
I
Ну разве это - праздник? Ну скажи,
Ты разве сам не думал: оттянуть бы!
Но мы свои вершить не в силах судьбы
И, взявшись, дюжим тяжкие гужи:
С утра расписан каждый перезвон.
Душа полна, а ждет отдохновенья
И тщится крикнуть: 'Погоди, мгновенье!'.
Отнюдь не Фауст, далеко не он,
Не он, а ты, а я, а он, они -
Все вместе: Дай же, Бог, нам тихой ночи,
Когда и женщин хочется не очень
И не долдонишь сам себе: 'Усни!'.
Как хорошо: 'Уснуть - и видеть сны:
Какие сны в том смертном сне приснятся?'.
Ну, скажем, как однажды с места сняться
И мчать к чертям под знаменем весны,
Хоть на дворе - осенний листопад,
И звезды ночью светят серебристой,
И шорохи сухих осенних листьев
Жестянкою венковою гремят.
II
Пусть краски засыхающей травы
Твой день венчают радостно и щедро:
Не щедростью испуганного Педры,
А щедростью Анейчика, увы.
Знакомо все. Но будь стократно нов
Ты, Ленинград, ты, выблядок столичный,
Чтобы от счастья вздрогнул и циничный,
Все в этой жизни знавший Бузинов.
И чтоб от этой острой новизны
Пресдержанному даже Шевелеву
Всхотелось силы испытать по новой:
В растрате, скажем, парковой казны.
Пусть этот день застанет нас врасплох,
Чтоб даже элегантнейший Вильчинский,
Не матерясь в своей манере свинской,
Романсы пел - и в этом был неплох.
Пусть в честь друзей огни везде горят
В день праздника - ведь имя Алексея
Рифмуется удачно и с Лицеем,
И с праздником лицейским октября.
III
Мы разойдемся все в урочный час
Задолго, я уверен, до рассвета:
'Прошли года чредою незаметной,
И как они переменили нас:'
Но ты представь: полночная пора,
Закончен пир - и час разлуки близок.
И он настал. Друзья хмельные снизу
Тебе кричат прощальное 'ура'.
Ты - у окна. Вечерний воздух тих.
Ты не грустишь: ты счастлив, ты спокоен.
Ты руку, словно древний римский воин,
Подъемлешь в честь приятелей своих.
И этот жест - как просьба к небесам
О милости к друзьям и о пощаде:
'Прощайте, мои милые, прощайте,
Храни вас Бог (а нет - спасайся сам):'
1972, Ленинград
'Педро' в этом стихотворении - университетское прозвище Бориса Васильевича Спасского (1937), соученика Алексея Самойлова по 2-й группе отделения журналистики филфака ЛГУ; Спасский - Х чемпион мира по шахматам, человек осмотрительный и радушный.
Александр Николаевич Анейчик (1937) - соученик Самойлова по филологическому факультету, человек красноречивый и небогатый.
Виктор Михайлович Бузинов (1934) - соученик Самойлова по отделению журналистики, человек саркастический и забубенный.
Эдуард Алексеевич Шевелев (1935) - соученик Самойлова по 2-й группе отделения журналистики филфака, человек увлекающийся и чиновный, земляк автора этой книги.
Виталий Вячеславович Вильчинский (1936) - соученик Самойлова по филологическому факультету ЛГУ; человек чувствительный и безобразный ругатель.
Алексей - вестимо, сам Самойлов, родившийся 19 октября, в день пушкинской лицейской годовщины.
К содержанию
Наталье Шарымовой
в день рождения 11 июня
Мы с тобой - моряки двух недружных держав.
Флаг твой - 'Зебры', а мой - 'Бегемот и Жираф'.
Мы пальбы не открыли. Но в море, тайком,
Мы нередко друг другу грозим кулаком.
Но бывают такие у нас времена,
Когда, выпив в таверне бутылку вина,
Мы глядим друг на друга, разжав кулаки,
Как глядят не враги, как глядят - моряки.
1973, Ленинград
К содержанию
Памяти Бурдукова1
I
Бурдуков, друг, для чего прожил?
Для того ль, чтоб после стать - сажей?
Если был смысл, то он был - что же?
Где предел жить? До какой стражи?
Говорят те, что тебя знали,
Что ты был прост, но - почти гений,
Что стране ты подарил галлий,
Что взращен был тобой ар-сений.
Для наук - нет! Ты был мне нужен.
Как понять мне, для какой цели
Ты, как пес, был смертью у-душен
Под скулеж пса в смятой по-стели?
Я с тобой был не всегда нежен.
Ты ушел прочь. Для чего прожил?
За тобой в глушь мы идем тоже.
Ты ушел в ночь. Ты ушел - пешим.
II
Бурдуков, знай: я давно помер,
Хоть служу, жив и люблю даже,
Хоть порой рад отколоть номер
(Хоть его мог отколоть каждый).
Я познал все. Потому - мертвый,
Хоть моя кровь не летит в небо,
К облакам, из рваной а-орты,
Чтобы пасть вниз - и взойти хлебом.
Подберем кус от больших истин -
И торчит нос из стены гроба.
Мы - чтоб знать все про добро жизни,
Мы - чтоб знать все про ее злобу!..
Бурдуков, брат, мы с тобой - вместе.
Посидим всласть. Пожуем соли.
Мы с тобой - прах. Мы с тобой - песня,
Что поет ветр в ледяном поле.
1973, Ленинград
_______________
1 Юрий Михайлович Бурдуков (1930-73) - физик, практик и теоретик, сотрудник питерского Физтеха.
К содержанию
Инне Ланкинен1
Ни к чему глаголить длинно:
Ты всегда во всем права.
Ты - сестра мне, друг мой, Инна,
Ты мне - речка и трава.
Но для братских чувств уздечки
В этом мире не найти:
Словно в травы, словно в речку,
Я хочу в тебя войти.
Братски пуп о пуп похлопать,
Полежать - рука в руке,
А потом уйти, утопать
По траве и по реке,
Сколько дури в человеке!
Ты пойди ее уйми:
Сохнут травы, сохнут реки,
Чувства сохнут, черт возьми!
1974, Ленинград
_______________
1 Инна Тойвовна Ланкинен - сестра Светланы Самойловой, живет и работает в Хельсинки.
К содержанию
Предчувствие
Застыну на пороге,
Как паровоз пыхтя,
А после грянусь в ноги,
Бессмертье обретя.
Напрасные рыданья!
Как птичка свиристель,
Летит мое сознанье
На гробовую ель.
Свистит оно и скачет
У ели на ветвях.
Под нею скупо плачет
Неведомый мертвяк:
Какой-то гнусный призрак -
Прыщи, парша и гной:
В безумье, словно в призме,
Мы видим мир иной.
1975, Ленинград
К содержанию
Деревья
Всю ночь в маяте урагана,
Почти доставая земли,
Подобно философам пьяным,
Деревья ветвями гребли,
Стараясь, чтоб ветру не внемля,
Чьим голосом мрак оглашен,
Из воздуха вытрясти Землю -
И в бездну пустить нагишом.
1978, Ленинград
К содержанию
Политическое завещание
Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена моя душа пред вами.
Александр Пушкин. 'Борис Годунов'
Я хожу, как страж, на краю моря -
И слова летят, как шары в лузу.
Застывая странной слезой во взоре,
Умирает тихо в песке медуза:
Затихает пульс в черпаке студня,
Утекает жизнь из комка плазмы,
Но спасать противно (хотя и стыдно!):
Не коснуться - горло хватают спазмы:
Но какая ж медуза в балтийской стуже?
Это - рдест, измочаленный в студень, вянет.
Да и луза ли? Нет - Маркизова лужа.
Не мираж - обычный синдром незнанья.
Этот мир не то чтоб непознаваем.
Просто тем - дано, а другим - кукиш.
И не мысля, а с пива манжет сдувая,
Пониманья жизни ничем не купишь.
Остается одно: ухромать в нети,
На диван залечь и копить сальце,
И уж коль ничего не понять в свете,
Так в душе своей покопать пальцем:
Я - как Лир, стар. Как Гамлет - грузен.
Плохо стал слышать, различать строчки.
Я сижу плотно, словно шар в лузе,
В глубине стареющей оболочки.
Я уже потерял эластичность кожи.
Но всего ужасней, увы, не это,
А другое. То, что внутри - все то же,
Тех же юных фобий рубцы и меты:
Дефицит веры в себя и робость;
Романтизм со вспыльчивостью в союзе
И мечтаний осклизлая рябь и дробность -
Как стрела, как заноза, как шар в лузе.
Как пилот, выбирающий пункт посадки,
Озираю то, чем намерен жить я, -
И, увы, результаты совсем не сладки,
Ибо я завершаю свое развитье.
Не собрав в кошельке десяти гривен,
Запустив в эфир только два слова,
Я давно и мелочно консервативен,
Как рыбак, не меняющий места лова.
И своим речам с омерзеньем внемля,
Преподносишь себе лишь одну услугу:
Упадаешь, закрывши лицо, на землю,
Чтоб не выше травы озирать округу:
Как прекрасен злак: корешки, гроздья.
Как не хочется - из простоты в сложность!
Человек погряз в суете, кознях:
Что ни шаг - мразь, что ни звук - ложность.
Человек сам по себе - низок,
Но иное дело, когда он - в массе.
Я людей не люблю. Мне народ близок,
Он мне дорог - и в этом мои страсти:
Человек и народ - это два мира:
Это - два жениха на одной свадьбе;
Это - два очка одного сортира;
Это - два сортира одной усадьбы;
Два дворца, но у каждого - свой мастер;
Человек - в тюрьме, а народ - волен;
Человек - холоп, а народ - властен;
Человек - здоров, а народ - болен.
Как мы мало о нем говорим, братцы
(Результат трепотни и отцов, и дедов, -
Но ведь жизнь бессмысленна, может статься,
Если в ней говнеца отцов не отведать).
Мне нелепою кажется роль провидца,
Но пророчу в этом именно роде,
Заверяя, что должен он появиться -
Человек, порадеющий о народе;
Ведь об этом мечтает любой нытик
На просторах Союза, Китая, Штатов:
Что придет он - защитник (а не политик,
Оживляющий строчки своих трактатов:
Что за страшный мир! - Робеспьер1 с плахой
И Ульянов2 со стреляной - с ядом! - раной,
Кривобокий Мао3, объятый страхом,
И жулябия Ельцин4 - богач драный;
Или этот: украинский немец Пестель5
С 'Русской правдою', в русской земле зарытой;
Все они - пироги одного теста,
Все они - хряки одного корыта,
Себялюбцы, собаки на скотьем сене,
'Кал сей!' - как раскольники, злясь, визжали;
Всем им, сукам, по сути, народ - до фени,
Лишь бы пер в грядущее их скрижали)!
:Что же делать? Как же стыда и горя
Разорвать тенета, силки и узы?..
Я хожу медленно на краю моря -
И слова ложатся, как шары в лузу.
Прорастает мысль чертежом кальки -
Теплоход отваливает от причала.
Я беру в руку пригоршню гальки -
И смотрю на милые их овалы:
Сколько их, шевеля, словно ветер вату,
Бил прибой хронометром высшего класса,
Прежде чем, потеряв свою угловатость,
Стать смогли они цельной, единой массой!
Может быть, и нам совершить то же,
Может быть, и мы точно так ляжем,
Прежде чем стать для реки ложем,
Прежде чем лечь для ноги пляжем:
Потерять самовитость и самобытность,
Мишуру привилегий любого рода,
Лишь бы только поверить в свою слитность
С гороскопом отечества и народа.
Но для этого есть лишь одна тропка
И одну лишь песню мурлычет муза:
Для листовок бумаги готова стопка
И слова - в кассу, как шары - в лузу!
'Ты готов?' - 'Боюсь:' А куда ж делось
То, что ты кричал, с господами ссорясь?
Так пускай за то, что успел сделать,
Пред народом судит тебя совесть:
У прибоя - Кобы6 лицо рябое;
Приговор суров, как седой пристав:
Хочешь жить с народом одной судьбою -
Поступай в партию коммунистов,
Ибо, чтоб понять все его ноши,
Недостаточно в жизни одной бравады -
Измараться надо бы, да поплоше,
Пострадать надо, помучиться надо:
Что же, буду жить и таким хлебом,
Если жизнь, прощаясь таким прощаньем,
Черной тучей легла надо мной, небом
И моим политическим завещаньем.
1978; окончательный вариант - 1996.
Ленинград, С.-Петербург
Это стихотворение требует своего комментария.
В 1972 году меня по моей стандартной просьбе ('Хочу быть в рядах:') приняли в компартию Советского Союза. Вступив в нее по достаточно легкомысленной причине - для усиления 'партийной прослойки' редакции журнала 'Аврора', где я служил и куда должны были пригласить на работу моего беспартийного друга,- я от партии не получил никаких благ. Получил только две затрещины. Сначала - строгий выговор с занесением в личное дело 'за политическую близорукость, выразившуюся в пропаганде монархизма'. Затем 'за недозволенные связи с заграницей' меня вообще на девять лет выставили из редакции.
Тогда я и начал писать 'Политическое завещание': мне хотелось обдумать и описать стихами причины, приведшие меня к столь радикальному жизненному решению, как поступление в партию.
Должен сказать, что в постперестроечные годы я не клеймил компартию с трибун и партбилета прилюдно не сжигал: мне это представлялось не очень приличным. Партия в 1991 году просто сама отпала от меня - как отболевшая короста:
Стихотворение это - свидетельство и плод былых размышлений, некогда тревоживших меня. Для меня они небезынтересны и сегодня.
_______________
1 Максимильен Робеспьер (1758-94) - якобинец, поклонник гильотины, под которой и сам окончил свои дни.
2 Владимир Ильич Ульянов (Ленин) (1870-1924) - вождь российских коммунистов, жертва покушения Фанни Каплан.
3 Мао Цзэдун (1893-1976) - глава китайских коммунистов; отличался (как Александр Македонский) склоненной набок головой.
4 Борис Николаевич Ельцин (1931) - первый президент России; не раз несправедливо обличаем был в корысти; мастер аппаратных игр.
5 Павел Иванович Пестель (1793-1826) - декабрист, автор конституционного сочинения 'Русская правда'; казнен.
6 'Коба' - партийная кличка И. В. Джугашвили (Сталина).
К содержанию
Предтеченской церкви игла
Когда листопада настала пора,
То легкая, словно бы росчерк пера,
Виднелась она лишь намеком, едва,
Поскольку еще не опала листва:
Когда же потом холода подошли
И листья усеяли тело земли,
И тонкая роща застыла, гола,
То стало понятно, что это - игла:
Потом повалила морозная пыль -
И льдом оковало серебряный шпиль,
Который арктическим блеском горел, -
И стало понятно, куда он глядел:
А после, лишь только весна подошла,
Он снова укрыт был листвой до чела.
Все шло, как и прежде до этого шло,
Но снова начаться уже не могло,
Затем, что, какие бы дни ни пришли,
Каким бы морозом сердца ни ожгли,
Мечта об ином продолженье пути,
Явившись, из сердца не может уйти.
1979, Ленинград
К содержанию
Что такое 'Анейчик'
Что такое 'Анейчик'?
Это - с робостью бой.
Это - киноразведчик,
В путь зовущий с собой.
И - порядок в сортире.
И - уменье поесть.
Всё, что лучшее в мире,
То 'Анейчик' и есть.
Слушай, юноша! Если
Ты почувствуешь вдруг
Приступ сил неизвестный,
Сердца смелого стук -
Будь за это ты вечно
Благодарен судьбе:
Это значит - 'Анейчик'
Пробудился в тебе.
Слушай, девушка! Если
Ты услышишь внутри
Чей-то шорох безвестный -
Все сомненья сотри:
Это - он, бесконечно
Неустанный в борьбе,
Это - смелый 'Анейчик'
Шевельнулся в тебе.
Если я, трехживотый
И ленивый илот,
Вдруг сажусь за работу -
И работа идет,
И не пялюсь в окошко,
Не скулю, что устал,
Это значит: немножко
Я 'Анейчиком' стал.
Будь, мой друг, как 'Анейчик' -
И наградой тебе -
Алый доблести венчик,
Марша звук на трубе,
Почитанье потомков,
Денег полный мешок,
А ночами, в потемках -
Нинки сладкий смешок:
21 февраля 1980, Ленинград
К содержанию
Тридцатилетие Ирины1
Тридцатилетие Ирины
Напоминает праздник Фрины2,
Когда средь всяческой еды
Та сыплет спелые плоды.
Тридцатилетие Ирины
Подобно празднику Беллоны3,
Когда воинственно мужи
Подъемлют в честь нее ножи.
Но мы на празднике Ирины
Едим отнюдь не апельсины,
Поскольку люди теплых стран
Нам мстят за наш Афганистан.
Но пусть плододавалка Фрина
Полупокинула Ирину, -
Мы ж, тем не менее, горды,
Что пожинаем здесь плоды:
Плоды Ирининых трудов,
Которые важней плодов,
Поскольку - правду режь иль ври я,
Всех цитрусовых на земле
Милей мне плод кулинарии,
Лежащий скромно на столе
(И если я не ошибусь,
То это называлось 'гусь').
И потому сейчас с поклоном
Мы все зовем сюда Беллону,
Поскольку время подоспело
Ножи пустить мужчинам в дело
(Ведь если в том ошибки нет,
Гуся руками рвать не след).
Вот так - с Беллоною и с Фриной
(И с вами, милые друзья)
Задумал знатно выпить я
За процветание Ирины.
Пою хвалу, бокал наполнив, -
Сестре, и маме, и жене,
Ее целуя и напомнив:
Пей с мужиками наравне!
8 марта 1980, Новосибирск
_______________
1 Ирина Матвеевна Шарымова - театровед, сестра А. М. Шарымова
(прим. ред.).
2 Беллона - богиня войны у древних римлян (прим. ред.).
3 Фрина - знаменитая афинская гетера IV в. до Р. Х. (прим. ред.).
К содержанию
Памяти Высоцкого1
Где родился Володя Высоцкий,
Он о том не сказал никому.
Не вопил он про станцию Сростки,
Про алтайский поселок Зиму.
Те, что маленькой правды вкусили,
Бьются мордой за горстку земли.
А Володя родился в России -
И в России его погребли.
1980, Ленинград (впервые -
в журнале 'Аврора' ? 6-1996)
_______________
1 Владимир Семенович Высоцкий (1938-80) - русский поэт и бард.
Из 'Дневника' А. М. Шарымова:
'Эти страшные потери, идущие одна за другой. Набоков, Высоцкий - все мои люди. Самые горькие потери, прямо из сердца куски.
Но о Набокове я не плакал, только после смерти матери начал рыдать. И о Володе плачу - в первый раз после мамы.
Как странно выныривают его песни - 'Корабли', 'Кони'. Слышал раньше, а теперь - так страшно.
Ах, записать бы только эту вот книжку - и больше ничего не надо!
1980
'
К содержанию
Отчаяние
Наш путь познания не тяжек -
Он просто страшен, потому
Что мглой сжигаемых бумажек
Не разогнать ночную тьму.
1980, Ленинград
К содержанию
Русский бунт
Плюю на гестапо и хунту!
Но должен сказать, кореша:
По темному русскому бунту
Давно изболелась душа.
В Камбодже прогнали Пол Пота1,
В Иране - правитель иной,
А мы подзаквасились что-то:
Пора бы тряхнуть стариной!
Бунтуют и венгры, и чехи,
И Герека2 - в дупу долой!
Россия же только прорехи
Латает ракетной иглой.
У моря балтийского ляхи
Устроили гранд-перекур -
А мы колупаем в рубахе,
Голландских налопавшись кур:
Взбунтуются где-то на Висле -
А отзвуки в Чили слышны.
А мы, кореша, подзакисли -
Аж рвет от натуги штаны.
Ну что ж это, в самом-то деле?
В башке - лишь сивушный туман:
Возьми меня в други, Емеля3,
Возьми меня в струги, Степан4!
Но кто так придумал толково,
Какой езуит-паразит? -
С пластинки поет Пугачева5,
От Разина6 пивом разит.
Какими измерить словами
Извивы российской судьбы?
Братва, не рабы ли мы с вами?
А может быть, все ж, не рабы?
Довольно по чахлому грунту
Ходить босиком, без порток!
С чего начинаются бунты?
С ночного разбоя, браток.
Ну, так: на ближайший неделе
Кистень достаем и наган:
Берем тебя в дело, Емеля,
Берем тебя в долю, Степан:
1980 (впервые - в журнале 'Аврора' ? 6-1996)
_______________
1 Пол Пот - камбоджийский тиран и душегуб.
2 Эдвард Герек (1912-2001) - генсек ЦК ПОРП.
3 'Емеля' - Емельян Иванович Пугачев (1740 или 1742-75) - мятежный казак, самозванец под именем Петра III.
4 Степан Тимофеевич Разин (ок. 1630-71) - русский разбойник.
5 Алла Борисовна Пугачева - российская шансонетка.
6 'Разин' здесь - продукция питерского пивоваренного комбината.
Это стихотворение, как и пять последующих - 'В Братске', три владивостокских стиха и большую часть 'Школы', - я написал во время творческой командировки на Дальний Восток группы кинорежиссеров, операторов и сценаристов (к которым я и принадлежал). За это творческое свершение один из острословов поименовал меня 'известным неизвестным русским поэтом', что вызвало всеобщее одобрение.
К содержанию
В Братске
Сквозь звенящие метели,
Сквозь воздушный звездный плеск
Мы летели. Прилетели.
Сели. В Братске. Рядом с ГЭС.
'Скоро ль вылет?' - мы спросили
Со стеснением в груди.
Местный чиф сказал с усильем:
'Нет горючего. Сиди!'.
Вышли в ночь. Холодновато.
Кедры высятся окрест.
Где-то рядом киловатты
Вырабатывает ГЭС.
Встал вопрос огромной силы:
'Отчего, скажите мне,
Нет энергии в России,
Нет горючего в стране?'.
Мы вздохнули мрачновато,
Зябко кутаясь в пальто:
'Как же так? А киловатты?
Что-то, братцы, здесь не то!
Что ж, выходит, зря нам сланцы
Добывает Кингисепп?
Торф черпают зря засранцы,
От работы окосев?
Нефть в Ухте бурят впустую?
Понапрасну валят лес?
Вхолостую, вхолостую
Мчат турбины Братской ГЭС?
Химик мыслит понапрасну?
Не для ча бежит спортсмен?
Не для ча трубит несчастный
Сварщик в ходе трудных смен?
Не для дела обалдело
Мы куда-то сдуру мчим -
И когда доходит дело
До решения, молчим:
Мол, такое дело, вроде,
Не совсем бы и по мне?..
Нет энергии в народе.
Нет горючего в стране!
Есть горючее, которым
Заправляемся. Дает
Нам всегда его ликеро-
Винно-водочный завод.
Но на том горючем в небо,
В звездной ночи высоту,
Своего не слопав хлеба,
Не взлетает мощный 'Ту'.
Обороты холостые:
Киловатты мчат вовне:'
Так сидим среди России -
Плотно, по уши в говне.
1980, Братск
К содержанию
Владивостокская элегия
Печален хожу и потерян,
Ужасной тоской потрясен -
И тетушкин адрес потерян,
И дедушкин домик снесен.
И прочего прошлого ныне
Уже не отыщешь конца:
И маменьки нету в помине,
И нету в помине отца.
Когда-то, году в тридцать пятом,
Здесь молодо, мило, шутя
Роман начался, результатом
Которого стало дитя.
И ныне во Владивостоке
Дитя это грузно сидит,
Царапает эти вот строки
И тупо на город глядит -
И темной холодной могилой
Слепит ему в очи окно:
'А где ж твое прошлое, милый?' -
Потеряно. Нет. Снесено:
1980, Владивосток
В этом стихотворении упомянуты мой дед, капитан дальнего плавания Андрей Иванович Иванов, последние годы жизни ходивший на пароходе 'Индигирка'; моя маменька, библиотекарь и библиограф Валентина Андреевна Иванова; мой отец, артист драмы Матвей Филиппович Шарымов и тетушка Нонна Андреевна Шевченко, жительница Владивостока. Отец и мама познакомились во Владивостоке во время гастролей свердловского ТРАМа, после чего мама уехала к отцу в Свердловск, где в 1936 году и родился автор этих строк.
К содержанию
Морская прогулка
Как старый краб хватает в полусне
Рыбешку, задремавшую немного,
Владивосток зажал в своей клешне
Хрусталик бухты Золотого Рога.
А там, за ним, за Рогом, вдалеке,
Когда пролив минуем очень узкий,
Лежит в морщине фьордов, как в песке,
Громадный краб, но не камчатский - Русский.
А вот - Попова остров. Вот - причал.
'Светлана' - яхта. Вот идем дорогой.
Дальневосточный пес нас провожал
Доверчивой, но все же - недотрогой.
Но вот - и финиш. Дальше мчатся дни.
Но позже ты забудешь вряд ли это:
Владивосток из розовой клешни
Тебя на волю выпускает в Лету.
1980, Владивосток, остров Попова
К содержанию
Улетая из Владивостока
Мерси, Аксенов1, ангел мой,
За эти краски, воздух, запах:
Но, Боже, как влечет домой,
Как тянет нас назад - на Запад!
Кто спорит, что прекрасен вид
Владивостока-скалолаза?
Но что ж нас Питер так манит
Своей равнинностью, зараза!
Конечно, суть - не в видах гор
Или холмов. Не в них, конечно.
Но жив в душе российской спор
Востока с Западом извечный.
Тем спором с детства не один
Из нас по черепу ударен.
Я сам есть западник, Ich bin -
Вполне прозападный татарин.
Из всех деяний, что вчера
Народу бедами грозили,
Мне мило жажданье Петра2
Продуть сквозь Балтику Россию.
Но Юг, Восток - одной судьбы.
Мы только помним неустанно,
Как шлют кровавые гробы
Нам небом из Афганистана.
Путь в Индию: Да Бог ты мой,
Да об одном лишь мы мечтаем:
Не надо Индии с Китаем -
Вернитесь, милые домой.
(Дописка 1995 года:
А нынче размышлять начни -
Не то ли вновь сказать случится,
Взглянув в измученной Чечни
Свинцом пробитые глазницы?)
Ведь так от века повелось:
Нести сквозь годы (и не гнуться!),
Сквозь грусть, и жалобы, и злость
Одно желание - вернуться.
И оттого, оставив тут
Котомки, онучи и лапоть,
Мы улетаем. Там нас ждут.
Домой летим. К себе. На Запад.
1980, Владивосток.
Впервые опубликовано в 'Авроре' ? 6-1996
_______________
1 Виталий Евгеньевич Аксенов (1931) - в ту пору директор киностудии 'Леннаучфильм', организатор нашей поездки на Дальний Восток.
2 Петр I Алексеевич Романов (1672-1725), Великий - русский царь и император.
К содержанию
Школа
Много в России темного и странного.
Ждали Нежданову1 - не ждали Жданова2.
Комиссаржевскую3
На руках носили.
Комиссаров, зверствуя,
Как траву косили.
Ликбез
Всем
Буквы
Вывесил на стены.
Безлик
Кремль:
Буки,
А не Демосфены4:
Что народу - прошагать
Пол-Европы. Но
Приучился погибать
Он безропотно.
В печках газовых горя,
Гибли в канцлерлагерях -
Мыло тоннами:
А в колымских краях
Гибли в концлагерях
Миллионами.
Сколько сгибло душ пейзанских
В буднях бунтов, войн гражданских,
В рудных копях магаданских -
Хоть костьми мосты мости!
О, народ ты мой веселый,
Ты по Волгам, Шилкам, Пселам
Прошагал большую школу
Русской нетерпимости:
Что ж так невезучи мы,
Что совсем замучили
Родину тираны?
Будем чуть покруче мы -
Соберем их в кучу мы
Поздно или рано:
Но пошла на пользу школа.
Вместо виселиц и шашек
Обнажим-ка при народе
Их филейные красы -
Получи колом, Никола5?
Получи по шее, Саша6;
Получи линька, Володя7;
Получи, Сосо8, в усы!
И чтоб было шито-крыто,
К современничкам в поклоне -
Получи-ка, дорогой:
Получи кнута, Никита9,
Получи в ланиты, Леня10,
Получи любой другой.
(Дописка 1995 года:
У других губа не дура.
Но не дай завеять злости.
Леопольд11, не лопай мышек
Мягче с серыми борись:
Получи в урину, Юра12,
Получи по кости, Костя13,
Получи в мусало, Миша14,
Получи в ребро, Борис15!)
За издевки, за мученье,
За бездарное правленье
(Вместо пули и штыка)
От души, от сильной силы,
От народа, от России
Просто - гневного плевка!
1980, 1995.
Впервые опубликовано в журнале 'Аврора' ? 6-1996
Первые пятнадцать строк написаны были еще в университетском 1956 году. Остальной текст - за исключением дописки 1995 года - во время путешествия на Дальний Восток.
_______________
1 Антонина Васильевна Нежданова (1873-1950) - русская певица.
2 Андрей Александрович Жданов (1896-1948) - душитель культуры.
3 Вера Федоровна Комиссаржевская (1864-1910) - русская драматическая актриса.
4 Демосфен (ок. 384-322 до РХ) - афинский оратор.
5 'Никола' - Николай II Александрович Романов (1868-1918) - русский император.
6 'Саша' - Александр Федорович Керенский (1881-1970) - глава Временного правительства.
7 'Володя' - Владимир Ильич Ульянов (Ленин).
8 'Сосо' - Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин).
9 'Никита' - Никита Сергеевич Хрущев (1894-1971) - генеральный секретарь ЦК КПСС.
10 'Леня' - Леонид Ильич Брежнев (1906-82) - генеральный секретарь ЦК КПСС.
11 Мультикот с девизом: 'Ребята, давайте жить дружно!'.
12 'Юра' - Юрий Владимирович Андропов (1914-84) - генеральный секретарь ЦК КПСС.
13 'Костя' - Константин Устинович Черненко (1911-85) - генсек ЦК КПСС.
14 'Миша' - Михаил Сергеевич Горбачев (1931) - генсек ЦК КПСС и первый президент Советского Союза.
15 'Борис' - Борис Николаевич Ельцин. Если исходить из того, что некоторые историки полагают XX век завершенным с наступлением 2000 года, то список русских лидеров России Ельциным и завершается, так что делать еще одну 'дописку' не стоило.
К содержанию