Ангел Жуков
Недогоревшая поэма с комментариями
Юджина Принцкера
От публикатора
21 февраля 1978 года, в день рождения Александра Николаевича Анейчика, он вручил после застолья мне, аспиранту ЛГУ из США, папку с пухлым конвертом, попросив 'рассмотреть и поразмыслить' над ее содержимым.
Дома я обнаружил, что в папке оказался конверт с сильно обгоревшим 'Дневником', изданным Торгово-промышленной палатой СССР. На уцелевших листах были стихи. Прочтя их, я созвонился с Александром Николаевичем и спросил его об авторе.
- Это мой покойный приятель Ангел Петрович Жуков: ударение на последнем слоге, пожалуйста! Он погиб год назад в авиакатастрофе? и эта тетрадь была передана мне его мамой. Дело в том, что у нас с Ангелом совпадали дни рождения. В прошлом году и ему, и мне исполнялось по сорока лет - и, улетая в командировку, он сказал маме, что собирается написать для меня 'большое стихотворение' к нашему общему юбилею. Увы, из Глаголы (я уверен, ты хорошо знаешь эту африканскую страну) Ангел не вернулся. Маме передали только эту тетрадь, а я вручил ее тебе, поскольку ты лучше, чем я, связан со всякими издательствами и наверняка лучше, чем я, сможешь решить, издаст ее кто-нибудь или нет. Вот тебе телефон: - он продиктовал мне семь цифр.
- Обратись к такому-то: - он назвал фамилию. - Он, наверное, сможет рассказать тебе кой-какие подробности этой драмы:
Я созвонился с указанным товарищем, получил 'кой-какие' разъяснения, сам порылся в словарях - и теперь представляю на суд читателя не только местами восстановленные по смыслу полусгоревшие строчки, но и свое толкование погибших в огне страниц и краткие примечания к уцелевшему тексту.
Саму же поэму я назвал по имени ее автора: пусть это будет памятью о бесталанном, но небесталантливом стихотворце.
Вот ее текст.
Зачем лечу? Кому доверю тайну?
Кому поведаю холодную тоску?
Как старый циник - девушке случайной?
Как гимназист - немому дневнику?..
Да, девушка имеется, но горе
Все в том, что в ней случайности и нет:
Ей инструктаж вручили в той конторе,
Где взял его и я - ее сосед.
Тогда - дневник?
Безжизненною плетью
Вдруг повисает немощно рука.
Итак, каков итог сорокалетья?
Интимничанье в рамках дневника?
Свобода слов в салоне самолета?
Ах, что за стыд, за горе и позор!
Идет к концу четвертый час полета.
Внизу мелькают пятнышки озер.
Летим на юг. Прошел в кабину летчик.
Гудит мотор. Скребется в кофрах кладь.
Напротив, в кресле, дремлет переводчик.
Я раскрываю толстую тетрадь -
На титуле с тиснением богатым
Указан адрес исходящих сфер:
'Промышленно-торговая палата'
И поясненье - чья: 'СССР'.
Гляжу на переводчика - на плечи,
На грудь ее, прикрытую едва,
На пальцы - словно восковые свечи, -
И вывожу начальные слова:
'Куда лечу? Кто объяснит толково;
Заставил кто меня из остряков
Быть Ангелом Петровичем Жуковым
И править должность ангела жуков?
Наш 'Ил' подобен зябкой серой взвеси,
Дрожащей в желтом воздухе Земли:'
Лишенный здесь и тени жалкой спеси,
Я думаю о днях моей семьи.
Как много нас - печальных и веселых:
Голов-деревьев вырос целый сад!
Сегодня мне исполнится не сорок -
Сегодня мне под двести пятьдесят.
Хоть нам ни львы, ни псы, ни скарабеи
Фамильный герб украсить по смогли -
Жуковы мы - не Жуковы-плебеи,
Сыны земли - не воины Земли.
Каких-нибудь Бурблишек скромный житель,
Жуков недавних лет являл пример
Достойный чести: землеустроитель,
Землепроходец, земец, землемер.
А я? Что - я? Промышленной палаты
Торговец, и чиновник, и курьер?
Смотрю в себя - и как-то жутковато
Становится от этаких карьер:
Здесь вновь берет слово публикатор.
Замечу, что тема Александра Николаевича Анейчика, которому посвящена поэма, однажды возникает на ее уцелевших страницах (может быть, потому он так легко расстался с этим текстом: ему свойственно ревностное отношение к собственной личности; коль скоро поэма посвящалась ему, то он рассчитывал, видимо, на более частое свое в ней присутствие - противное же было ему неприятно): это упоминание о местечке Бурблишки в Белоруссии, где, как часто говаривал Александр Николаевич, жили многие его родственники.
Что до текста поэмы, то из немногих уцелевших слов, а главным образом - из рассказов 'товарища' выяснилось следующее.
Обширные поля африканской республики Глаголы, расположенной в центре континента, оказались - в силу бестолковости местной администрации - сильно переунавоженными, особенно в северных районах, где правительственные войска вели бои с повстанцами-сепаратистами. Земли потеряли былое плодородие - и самым эффективным способом борьбы с этой напастью было заселение их онтофагусом - жуками-калоедами.
Правительство Глаголы заключает с этой целью договор с Торгово-промышленной палатой СССР, которая высылает с этой целью в Африку своих сотрудников - референта Ангела Петровича Жукова и переводчицу Асю Бедретдинову, сопровождающих упакованных в специальные прочные кофры жуков-калоедов.
Покинув пределы Союза, Ангел и Ася откупоривают в грузовом отсеке бутылку коньяка:
Монолог Ангела Петровича Жукова,
обращенный к переводчице
Торгово-промышленной палаты Асе Бедретдиновой
Давайте выпьем, милая! Поднимем
Стаканчики в трепещущих руках -
И хоть на миг печаль свою отринем:
Поговорим, пожалуй, о жуках.
Всяк сущий на пирующей планете
Обжорства оставляет мерзкий след -
И оттого нет имени на свете
Достойнее, чем имя 'Калоед'
(Не вздрагивайте: я грубить не стану,
Не обесчещу стыдным словом стол):
Ну, что ж, теперь, когда полны стаканы,
Как Грищенко1 говаривал нам - скол!
Итак, жуки:
Когда б не калоеды
(Всех остальных держу пока в уме),
Земля, низвергнув ланчи и обеды,
Сто лет как захлебнулась бы в дерьме,-
Но ей на помощь - жирной и усталой,
Откормленной, вонючей - в нужный срок
Средь нечистот жемчужинкою малой
Приходит скромный маленький жучок:
Он трудится при зябком лунном свете,
Средь мрази пролагая чистый след:
Нет имени прекраснее на свете,
Чем имя онтофагус (калоед)!
Но, вижу, вас смущает скользкость темы:
Оно понятно: пленница мечты
Изысканной, вы - дочь родной системы,
Которая не терпит простоты,
Открытых слов, житейской грубой прозы -
Всего, чем совесть мучиться должна.
Ну, что ж, на место кала и навоза
Поставим, скажем, тему 'Имена'.
С какою бездной выдумки и вкуса
Жуки слагают имена свои!
Усач бывает серый длинноусый,
Большой дубовый, пучкоусый и
Какой еще?..
Как ни верти слова ты -
Имен не превзойти: числа им несть!
Есть, скажем, ложнослоник беловатый,
Вертяка желтоногая. А есть
Хрущак мучной с навозником плечистым
(Их марш двойной - спокоен, звучен, груб).
А есть - как негр, купающийся в чистом
Пруду, - большой и черный водолюб.
В их именах - искус искусства сладкий.
В их именах - надменность и пуризм,
Как, скажем, золотистой чернозлатки
И чернозлатки черной эстетизм.
Но с этим можно спутать лишь по пьянке
(Как спутать жен: свою, его и - ту)
Воспитанность красноголовой шпанки
И плоскотелки красной красоту:
Как сильно должен взволновать поэта
Узор, который я искусно тку:
Давайте выпьем, милая, за это.
Коньяк хороший. Выпьем по глотку.
Встречались вы не раз с отребьем разным -
Давно жуками многим титул дан:
Пилюльщиком обыкновенным назван
Быть может кодеинщик-наркоман.
Есть имена - годны на каждый случай:
Пристанет к вам на улице алкаш -
'Катитесь к черту, краснотел пахучий!',-
Сказали вы - и путь свободен ваш.
(А тот, бредя в отчаянье сквозь Невский,
За гнусный вид в момент заплатит штраф);
Есть - хищник: волосатый, королевский
(Есть, правда, королевский голиаф,
Но это имя, право же, не грозно -
Зато нахал и хам смутится всяк,
Услышав: 'Ах ты, водолюб навозный,
Ах, долготел хвостатый, ах, пестряк!..').
Конечно, славно где-то на пирушке,
Влача легко приятельства гужи,
Быть другом карапузику-плоскушке,
С пятнистым карапузиком дружить,
Но если с вами встретится противник -
В бег обращен, себе услышит вслед:
'Ах, суринамский мукоед, нарывник,
Трещалка спаржевая, мертвоед!
Рогачик однорогий ты и фрачник,
Скосарь турецкий - вот ты, гад, каков!..'
Давайте, Ася, - скол! За их удачу,
Давайте выпьем за родных жуков:
Но надо не забыть их двуименность,
Двуликость, неизменную в веках,
К звучанию пристрастие и склонность
На русском и латинском языках.
Элатес сангвинолентус: ну, право,
Добряк-сангвиник виден за версту!
Однако это - жук щелкун кровавый
(За что он прозван так? За доброту?).
Иль этот жук: диасперус болети.
В нем заподозрит каждый педераст
Намек на танец - нежный, как в балете,
На деле ж это имя (о, контраст!)
Одной далекой от балета штучки
(Ну, сложные лингвистов антраша!):
Жука - увы! - березовой вонючки:
Поэтому не рвитесь, мельтеша,
Таща латынь в поэзию и прозу-с!
Оно понятно: это - моды крик,
Но мертвоед морщинистый (ригозус
Танатофилус) вас одернет вмиг:
Конечно, есть прозрачности (топограф
Прочтет на карте выступ и уступ):
Ипс-типографус - короед-типограф;
Меландрия барбата - тенелюб,
Но не простой: барбата - бородатый
(Фидель2 промчался в памяти стремглав);
Криптоцефалус кордигер когда-то
Был назван - сердцевидный скрытоглав,
И это имя - просто расшифровка:
'Крипто' есть 'шифр', 'цефалус' - 'голова'
(Микроцефал, у вас болит головка?
Криптограф, закодируйте слова!):
Смеетесь? Что ж, житейские напасти
Всегда со смехом искренним в ладу.
Давайте выпьем, милая, за счастье,
Лелеющее скрытую беду:
Могильщик и исследователь - знали
Слова мы эти порознь, пока
Они, соединившись вдруг, не стали
Одним, единым именем жука
Некрофорус-инвестигатор: это
Прекрасное слиянье чуждых слов -
Названье для космической ракеты,
Когда в ракете гибнет Комаров3;
Однако дисконтера Комарови
(Из жужелиц; какая - не пойму)
Любым ракетам - не родня по крови
(А Комарову4 - да, но - не тому).
Казалось бы, в названье - польза ль, вред ли?
Но почему я мучаюсь в тоске:
Медляк гигантский - ну чего он медлит?
Медляк песчаный - почему в песке?
Зачем все задаю вопрос вселенский,
Как подзаборной повести герой:
Что делал с мягкотелкой деревенской
Ощупник рыжий позднею порой?
Вот повалил - сейчас юбчонку снимет:
На них глазеют все кому не лень:
Жук-геркулес, музейный жук, а с ними -
Луканус цервус, то бишь жук-олень:
А есть жуки-орлы? Жуки-дельфины?..
На памяти - лишь некая свинья:
Рогач какой-то бляди Адельфины -
Неоламприма адельфине:
Я
Недаром пью, пьянею и рыдаю.
Я рассказать хочу для вас, родной,
О том, как я немыслимо страдаю
При памяти, при мысли при одной
О том, что вас, снимающую брючки
Для радостей в семейном бардаке,
И эту руку с шариковой ручкой,
И референта с папкою в руке,
Как - с линзами контактными - глазницы
Сенатора, летящего на съезд,
Как зад веселой гамбургской блудницы -
Некрофорус германикус проест -
Могильщик черный:
Боже мой, не надо
Словечек этих, сереньких, как мышь!
За горести тебе - одна награда:
Спокойствие, когда вот так летишь -
И вспоминаешь, как среди долины,
Средь травами колеблемой страны
Стремительно летят циценделины:
Жуки с названьем легким - скакуны:
Тут публикатору следует сделать еще одно замечание.
Между Ангелом и Асей вспыхивает любовь, но от этой сцены осталось лишь несколько строк.
Вообще вся заключительная часть поэмы сохранилась лишь частично - и я привожу ниже эти отрывки
в более или менее скомпонованном виде, но читателю остается самому додумывать то, что было поглощено огнем.
В скомпонованном виде заключительная часть выглядит так:
:Пишу слова без ханжества и фальши,
Поскольку хмель давно уже исчез.
Пишу о том, что с нами было дальше
Среди небес. Средь алчущих небес.
Кто не знаком с мучительным стесненьем,
Когда не в силах двинуть языком?
Кто не знаком с любовным потрясеньем?
И кто со спазмом страсти не знаком?..
...................................................................
Три поцелуя в губы - как отточье -
И смяты в пальцах, нежных и стальных,
И юбочка на маленьких крючочках,
И кофточка на кнопках потайных.
На кладь - одежду. Повернуться к Асе -
Ее лицо пылает кумачом
(Обнять ее и - тихо: 'Раздевайся!')
Над вылезшим из лямочки плечом.
О, этих плеч и матовость и бледность,
Прорезанная шлеечкой двойной,
Ключиц и грациозность и безбедность
И жилок пульс взволнованно больной!
И радость оправдавшейся надежды
(Опал и - на пол! - лифчика опал),
Что все, что вдруг открылось за одеждой,
И есть все то, о чем ты так мечтал.
И губы.....................................................
:И чудо ты найдешь, раскрывши складки,
Увиденное глазом языка,
Со вкусом странным - кисловато-сладким
И в ноздри нежно плещущим.........................
Опять - публикатор.
Позже, перейдя в кабину самолета, Ангел Петрович занес впечатления о полете
в свой дневник. И тут его посетила неожиданная для него мысль.
:Я объясню, зачем пишу все это.
Не жажда самовыраженья, но
(Из тайного не сделаешь секрета)
Меня прозренье мучает одно:
Ведь никому от века не заказан
Визионерства скромный дубликат.
Сегодня буду я за все наказан.
Вот только знать бы, кто - мой тайный кат?
Я чувствую: Проклятие! - я знаю
С предобреченьем римского раба:
Как статуэтка легкая резная,
И гнется и трещит моя судьба
В какой-то лапе. Что за лапа, Боже -
Большая, как Хароново весло:
За что же это, Господи? За что же? -
Четвертый раз нещадно пронесло:
Ах, как он унизителен, поверьте,
Тупой неудержимый этот дрист!..
А впрочем, что же, разве перед смертью
Не лучше, если ты с изнанки чист
И в миг, когда безжалостное дуло
Нацелит в лоб тебе какой-то скот,
Тебя не будет мучить образ стула,
Не схватит жалкой спазмою живот -
И с бытием смиренно расставаясь,
Неслышно отлетающим, как сон,
В бессмертии тихонько растворяясь,
Ты не изгадишь шелковых кальсон?..
Стоп! 'Перед смертью'?.. Что ж, выходит, назван
Прозренья адрес: 'смерть'? Но как же так!
'Сегодня буду я за все наказан'?
'Наказан' - слово ясное: пустяк,
Ну - розги, ну - по морде, ну - потеря
Какая-то: ну - деньги, партбилет:
Но в смерть как искупленье я не верю.
Не жирновато ль будет - в сорок лет,
Краснея в унизительном скандале,
Быть уличенным всяким пошляком
В отбрасывании за спину сандалий
И в пребыванье в трупах босиком?..
Скребется в кофрах кладь: Но если все же
Подумать о прозрениях всерьез:
.................................................................
:Мы мучимы единой общей жаждой,
Изобретая свой велосипед.
Мы все поэты: Разве что не каждый
Смирился, что и он, увы, поэт.
Мой жребий скуден. Он уже указан.
За жизнь свою, бесплодную давно,
Я нынче буду по кадык наказан.
Я ставлю точку - и смотрю в окно,
Где посреди желтеющего вельда,
Стреляющего вспышками озер,
Гигантский призрак Дага Хаммаршельда5
Качаясь, вырос в мареве - и взор..............
Это взорвалась близ самолета Торгово-промышленной палаты ракета, запущенная мятежниками-сепаратистами. Самолет уже вошел в воздушное пространство Глаголы - и сколько я мог понять из рассказа рекомендованного мне Александром Николаевичем 'товарища', экипаж пытался даже посадить корабль, но буквально за пять метров до посадки он рухнул на землю и развалился на куски. Произошел взрыв, разметавший содержимое самолета по сторонам. Экипаж и пассажиры погибли. Чудом уцелевший и полуобгоревший 'Дневник' нашли в полусотне метров от обломков.
Но из треснувших кофров на поля Глаголы выползли ничуть не пострадавшие жуки-онтофагусы, которые тут же принялись за работу.
Это позже дало Торгово-промышленной палате повод потребовать у правительства Глаголы оплаты проделанной акции, ибо основные пункты заключенного договора оказались выполненными.
Публикатор Юджин Принцкер
1977, 1994, 2001;
'Монолог' впервые опубликован
в журнале 'Аврора' ? 7-1994
_______________
1 Борис Сергеевич Грищенко - муж Людмилы Александровны Серегиной, в пору написания поэмы - коллеги Ангела Жукова и Аси по Торгово-промышленной палате (прим. автора).
2 Имеется в виду глава кубинских 'барбудос' Фидель Кастро Рус (1926) - майор Вооруженных сил Кубы и почетный доктор юридических наук МГУ имени Ломоносова, Герой Советского Союза, Председатель Госсовета и Совета министров Республики Куба, первый секретарь ЦК КП Кубы.
3 Владимир Михайлович Комаров (1927-67) - летчик-космонавт, инженер-полковник. Погиб 24 апреля 1967 года при завершении полета на новом космическом корабле, который назывался все же не 'Могильщик-исследователь', а 'Союз-1'.
4 Владимир Леонтьевич Комаров (1869-1945) - ботаник и географ, президент Академии наук СССР. Собрал обширные коллекции флоры и фауны. Его именем назван бывший поселок Келломяки на Карельском перешейке.
5 Даг Яльмар Хаммаршельд (1905-61) - шведский дипломат, Генеральный секретарь ООН. Погиб в авиационной катастрофе в Замбии при невыясненных обстоятельствах, близких
к вышеописанным.
Наверх