На главную

Раздел I. СТИХОТВОРЕНИЯ 1956-2002 годов
(b)

 Метатели ножей

 Ночь

 Гамлет

 Снегирь

 Мне нравится Анейчик

 Еще просьба

 Как алхимик Бранд искал философский
камень и что из этого вышло


 Апология конформизма

 Парабола

 Акростих

 В лесу

 Шельдихо

 Еще лето

 Пицундская сосна

 Нобелевская премия

К содержанию Раздела I

Метатели ножей

И вот мы отведали водки
В далеком карельском селе,
И дерево в мокрых разводах
От пролитых щей на столе,
И пива бутыли - рядами,
И каждый отчаянно пьян,
И вот поднялся перед нами
Наш друг, армянин Тиросян1.
Его закавказские очи
Немного от хмеля косы,
Стакан он усами щекочет
И мочит он в пиве усы;
Черняв, волосат, импозантен,
Хвастлив, хамоват и речист,
В душе - безнадежный романтик,
Пройдоха и авантюрист:
И года не минет, как канет
Он в нети, с собой прихватив
Две пары чужих фотокамер
И ценный какой-то штатив.
Двух лет не пройдет - и однажды
Откуда-то с юга придет
На полную стоимость кражи
Почтовый его перевод.
Но это - потом: А сейчас-то
Он, вдребезги пьяный уже,
Себя возглашает прекрасным
Метателем острых ножей
И нож на ладони кидает,
И вешает листик на дверь,
И спину, кряхтя, выгибает,
Как старый проснувшийся зверь,
И словно бы нехотя вроде,
И словно в себя погружен,
Он медленно руку отводит
С блистающим острым ножом,
И сдвинув решительно плечи
И не разогнувши спины,
Рывком приседает - и мечет
Свой нож от стены до стены,
И сызнова, рад и доволен,
Бросает он ножик в руке.
И множатся щелки пробоин
В прибитом на двери листке:
:Сейчас вспоминаю: в тот вечер,
И пьян, и достаточно глуп,
Я вдруг потащился на вечер
В тоскливый бревенчатый клуб,
Какую-то девушку взялся
Домой провожать на ура.
В ста метрах от сборища танцев
Лежали мы с ней до утра.
О, ласки и нежности женщин -
Забудутся разве? Но вот -
Забыты. Ни больше, ни меньше,
Как будто и нет ничего.
Я правды ничем не нарушу,
Ничем не украшу ее.
С кинжалом, запущенным в душу,
Мне это далось забытье
О честной любви до рассвета.
Сравненья бесплодны, но все ж
Мне больше запомнился этот
Бумагу пронзающий нож
И наши пустые стаканы,
И лужица пролитых щей,
И этот прекрасный и странный
Искусный метатель ножей.

1963, Ленинград

_______________
1 Георгий Тиросян - оператор Петрозаводской телестудии.

К содержанию


Ночь

Наталье Герасимовой

Ты спи. А я пободрствую,
Померяюсь с притворствами,
С высокою и смелою
Судьбой своей померяюсь.
С дремотою не хочется
Сверяться по часам:
Ведь день еще не кончился,
А сон не начался:
Ты спи. А я помучаюсь,
Еще поспорю с участью,
С делами непочатыми
Еще посводим счеты мы.
Еще не предназначено,
Довериться кому б
И кто из нас - Башмачкин1, ну,
А кто из нас - Колумб2:
Ты спи. А я подумаю
Про трудности бездомные,
Про то, как сложно женщине
Стать вечно неизменчивой,
Про то, как часто плохо ей
Бывает на земле,
Коль смысл философии -
В овсяном киселе.

1963, Ленинград

_______________
1 Акакий Акакиевич Башмачкин - герой гоголевской 'Шинели'.
2 Христофор Колумб (1451-1506) - мореплаватель; открыл Америку.

Стихотворение посвящено Наталье Яковлевне Вайнер (в первом замужестве - Герасимовой), которая к концу года стала Натальей Шарымовой.

К содержанию


Гамлет

Какая же подлость и низость:
Средь этих злодеев и дур
Я буду на шпагу нанизан,
Как глупый баран на шампур.
На четверть ступени от власти,
На миг, на движенье ресниц:
Кривляйся, козявка, кривляйся,
На шпильку нанизанный принц!
На четверть движенья от мести,
Клинок - на ладонь от ребра:
Пляши на поминках и смейся,
Любимец судьбы Фортинбрас.
Зачем она, зная бесспорно
Итоги бесцельных трудов,
Меня увела из обжорных
Святых королевских рядов?
Зачем, содрогаясь в обиде,
Манит меня призрак-отец,
Опять научая провидеть
Начало всех бед и конец?

О чем бы меня ни спросили -
Лишь трупы вокруг и разбой.
Наверно, лишь в дикой России

Венец мне назначен судьбой1.

Закроюсь краями плаща я,
Чтоб стыть - и не думать, не сметь:
Такого, увы, не прощают.
Доверье обмануто. Смерть.

1963, Ленинград

_______________
1 Предпоследняя, выделенная строфа написана была тридцать лет спустя - для публикации в журнале 'Аврора'. Но тогда эта публикация не состоялась.

К содержанию

 

Снегирь

Кате1

Я ни разу, откровенно говоря,
Не видал еще живого снегиря,
Оттого-то и поверить не могу,
Что не мерзнет эта птичка на снегу.
Я из птиц, любимых мною, назову
Воробья, орла, ворону и сову.
Чтобы пятого прибавить к четырем,
Познакомиться хочу со снегирем.

1963, Ленинград; опубликовано
в журнале 'Костер' ? 12-1965

_______________
1 Посвящено дочке Кате Шарымовой, родившейся у нас с Натальей 29 ноября 1963 года.

К содержанию


Мне нравится Анейчик1

Дорогому Анейчику -
в качестве новогоднего подарка -
труд полутора лет

Мне нравится Анейчик,
когда он с бородой.
Он выглядит, конечно,
совсем как молодой,
он весел и приятен,
слова его тверды.
Мне дорог мой приятель,
но не без бороды:
Скажите, отчего же
твержу, как попугай:
- Побрейся-ка, вот - ножик,
прохожих не пугай:
Ведь большего-то бреда
не выдумаешь, нет!
И лишь в ученье Фрейда
мы выйдем на ответ.
'Завидует богатым
на свой манер, но - всяк, -
учил людей когда-то
ученый австрияк. -
Бездомные - богатым,
а великану - гном,
а лысый - волосатым,
мечтая об одном:
чтоб нищий стал богатым,
а великаном - гном,
и лысый - волосатым,
и тощий - толстяком:'
Вот ключ и вот находка
ко всем моим словам:
татарская бородка
растет едва-едва,
и чтобы было легче -
третируешь друзей:
Плюнь на меня, Анейчик!
Расти и волосей!

Июнь 1963-31 декабря 1964

_______________
1 Александр Николаевич Анейчик - соученик по филологическому факультету, близкий друг и названый брат автора (прим. ред.).

К содержанию


Еще просьба

Наталье Шарымовой

Постой, постой, не уходи.
Ко мне губами припади,
Смахни с груди моей листок,
Испей воды моей глоток,
Глотни воды моей, глотни
И утомленные ступни
В исходе долгого пути
В мою прохладу опусти:
Я - твой родник, я - твой ручей.
Я - твой, и больше я - ничей.

1964, Ленинград

К содержанию


Как алхимик Бранд
искал философский камень
и что из этого вышло

Жил некий купец по фамилии Бранд.
Утративши веру в торговый талант,
Но жаждя добыть золотишка в избытке,
Читал он ученые древние свитки.
'Найду философский таинственный камень, -
Мечтал он, - тогда рассчитаюсь с долгами:'
Но вместо 'камней' неожиданно просто
Открыл наш алхимик светящийся фосфор -
И начал торговлю 'холодным огнем':
'Прием посетителей ночью и днем!..'

:Так жил и скончался великий алхимик -
И было забыто алхимика имя:
Но мало ль на свете бывает чудес? -
Спустя три столетья алхимик воскрес!

Идет он, - а слева, и справа, и прямо
Горит перед ним световая реклама.
- Не мой ли то фосфор на стенке горит?..
А школьник в ответ ему так говорит:
- Ошиблись, товарищ алхимик. Не он.
Тут светится в трубках обычный неон:
Алхимик от горести руки воздел:
- Неужто мой фосфор теперь не у дел?..
- Работы ему и теперь многовато:
Без фосфора не было б суперфосфата,
Его не возили б тогда на поля -
И меньше бы хлеба рожала земля:
Смутился алхимик, сказав:
                                              - Виноват,
Но мне незнаком этот: суперфосфат:
- Считайте, за это я вас извинил.
Но вам неизвестен еще хлорвинил!..
- Простите!..
- Вискоза!..
- Простите!..
- Пластмасса:
Сортов перечислить не хватит и часа!..
- Простите!..
- А ткань из искусственных нитей:
Капрон:
- Извините:
- Перлон!..
- Извините:
- Нейлон! Фторопласт! Эпоксидные смолы!..
- Неужто, - раздался алхимика голос, -
Открыли вы то, что искали веками:
Нашли философский таинственный камень?..
Но тут - магазин. И витрина. И в ней -
Совсем никаких философских камней:

:Алхимия долго и тщетно искала,
Как золотом сделать простые металлы.
Но если подумать как следует: что ж,
Из золота шубу себе не сошьешь.
А химик из угля, и нефти, и газа
И шубу, и здание сделает разом;
Из дерева, воздуха, торфа и смол -
Станок, кинопленку, бумагу и стол:
Выходит, что химия нынче нужней
Всех сказочных 'золотоносных' камней.

1964, Ленинград,
опубликовано в журнале 'Костер' ? 6-1964

К содержанию


Апология конформизма


За поворотом, в глубине
Лесного лога
Готово будущее мне
Верней залога:

           Борис Пастернак

Да что поворот, когда за два шага -
Обрыв и волна под обрывом,
И встретит, коль ступит неверно нога,
Прибоя игривая грива:
Так вот что за мысли приходят, когда
Вконец человека измучат
Любовь, одиночество, люди, года
И серп, заплутавшийся в тучах!
И я испытал тривиальности зуд,
Когда проливными ночами
Идешь - и ползут за тобою, ползут
Лазутчики звезд стукачами.
Шуршат по ушам и виски теребят
Охранка, охрана, ограда -
И бьет камнепадом по сердцу тебя
Холодный огонь звездопада:
'Схизмат! Под знамена каленой звезды
Он в мир этот послан и призван!
Взрезай же косой призовой борозды
Его селезенку за схизму
И тычь его в печень, пихай его в пах,
Бей в лоб и пусти ему сопли!..'
:Я морем, как краб, в этот вечер пропах,
Как кровь, и соленым и теплым:
Пусть звезды - другим и из глаз, и в глаза,
Другой - кандидатом в калеки,
А я поклонюсь уж святым образам,
В двадцатом исполненном веке.
И что же я раньше, дурак, не допер,
Как жить подобает на свете?..
Меняю! Мотив, как на свадьбе тапер,
Как курс - капитан на корвете,
Как боцман - команду, как лоцман - ладью,
Как Спасский - фигуру на пешки,
Как старый преступник - судью на судью,
Как фунты на доллары в спешке,
Как в лавке - товар на товар мелочной
(На то ты и есть мелочная) -
Дурацкий мотив на мотив сволочной
Меняю, меняю, меняю!
Недаром тоску мы привыкли легко
Сражать оптимизма зарядом.
Пусть гибнут все те, кто от нас далеко -
Цвели бы живущие рядом:
И вот никаких звездопадов уже.
Торжественно в небе и пусто.
Спокойствие в сердце. Покой на душе.
В стране процветает искусство.
А после - и свинства грядет апогей,
И шепчут старательно губы:
'Что Гамлета смерть, если - гвоздь в сапоге?.. '
И - подлое: 'Что мне Гекуба?'
И - жалкое: 'Что мне политики медь?'
И - худшее: 'Люди? Да что там!'
Шепчи - не нашепчешься. Сказано ведь:
'Готово: За тем поворотом:'
:Так вот что за мысли приходят, когда
Вконец человека измучат
Любовь, одиночество, люди, года
И серп, заплутавшийся в тучах:

Долой парики накладные и грим -
Еще мы свободой покуда горим!

1967, Крым

К содержанию


Парабола

Вале Плотниковой1

Губами согрета,
Слюною пропитана клейкой,
Летит сигарета
В траву, за плечо, за скамейку,
В пожухлые листья,
С насупленным схожие крабом -
Движением кисти,
Изысканнейшей из парабол.
:Сквозь хаос и ужас
Вот так, за созданием Света,
Метал, поднатужась,
Господь по Вселенной планеты.
Они остывали.
На них зарождалось живое.
Он думал едва ли,
В усердии творческом воя,
Что время промчится -
И вечер осенний настанет,
Когда повторится
Тот взмах его старческой длани -
И женщина эта
С простыми, как небо, глазами
Швырнет сигарету
И тут же зальется слезами.

1968, Ленинград

_______________
1 Валентина Плотникова - тогда актриса БДТ.

К содержанию


Акростих

Майе Романовой1

Мальчик Гамлет любит дядю,
А фигляр и нижний чин
Йорик тихо череп гладит,
Ярко блещущий в ночи.
Разум с прелестью в придачу
(О, неправда ль, это - вы!)
Множит чаще неудачи,
А не радости, увы!
Наши знания и догмы
О причинах старых драм
Выплыванию подобны
Аргонавтов по волнам.

1968, Ленинград

_______________
1 Майя Романова - тогда сотрудница Театрального музея.

К содержанию


В лесу

В лесу темно. Выводит на верхи
Лихую песнь неведомая птица.
Мне надобно садиться за стихи.
Мне за стихи не надобно садиться.
Когда б я мог в них рассказать про то,
Чем я так сладко мучаюсь отныне:
Что есть любовь, что этого никто -
Ни этот лес, ни полночь - не отнимет;
Что так любить - нести тяжелый крест,
Что этот путь безрадостен и скучен:
Какие песни слышатся окрест -
Какому мастерству не я обучен!
Мне быть бы этой птицей: громко пой,
Пускайся влет за мухой на охоту.
Я полетел бы следом за тобой -
И был бы счастлив этому полету.
Мне быть бы псом, чтоб ты меня вела,
Спаньелем - чтоб мои трепала уши;
Травой - чтоб ты по мне на речку шла;
Душой твоей - чтоб не теряла душу;
Быть воздухом - чтоб ты дышала мной;
Водой - чтоб ты пила меня на завтрак;
Весной твоей - чтоб пела ты весной,
И быть бы 'завтра' - чтоб ждала ты 'завтра';
Травою лечь бы под ноги твои
Густою свежескошенною грудой:
В лесу темно. Остры, как бритва, и
Нелепы упования на чудо.

1968, Ленинград

К содержанию


Шельдихо1

Алексею Петровичу -
с верой в скорое здоровье

Если твой друг у тебя под рукой -
'Радость' зовут это, 'мир' и 'покой'.
Если твой друг от тебя далеко -
Эту разлуку зовут 'шельдихо'.
Все, испытавшие это, поймут:
Чувство сродни это мрачному 'mood'.
Всё рассказать я о нем не берусь:
'Грусть' это - только грустнее, чем 'грусть';
Это - 'тоска', но тоскливей 'тоски';
Это - как речку заносят пески;
Шельды стальнее, летучей духов,
Льдов вековых холодней - 'шельдихо':
:Ну-ка, пальто поскорей нацеплю,
Почтой письмо это быстро пошлю -
Пусть путешествует, словно Кихот:
'Я - шельдихо, - говорит, - шельдихо':

1968

_______________
1 Слово 'шельдихо' - изобретение автора; означает 'шельдихо'.

К содержанию


Еще лето


I

Литое, как яйцо,
Наташино лицо
В ночи передо мной
Ущербною луной.

Сверкая, как река,
Наташина рука
Мне влита горячо
За шею и плечо.

Крутая, как серьга,
Наташина нога
Берет меня в кольцо,
Как звонкое кольцо.

Златая, как луна,
Наташина спина
Открыта для меня
Уже четыре дня.


II

До свиданья, Наташа: Закончилось дивное лето.
На поляне ромашки, тоскуя, коснулись земли.
Улетающим вдаль, непонятным блестящим предметом
Оставляет нас память, как сумрачный порт - корабли.
Мы уходим из лета в печально тоскливое что-то -
И томительный список теряемых истин растет.
Треск взметаемых крыльев. Подходят к концу перелеты.
Хриплым голосом страха отставшая птица орет.
С дачи съехали гости. Теперь на поляне пустынно,
Лишь стреноженный конь обрывает остатки травы.
Без тебя безотрадна, бессмысленна эта картина.
Сердце с памятью немы и воспоминанья мертвы.

1969, Ленинград

К содержанию

 

Пицундская сосна

Гремело окно. Сотрясалась сосна.
Я вскакивал, обалдевая со сна
Балкон в поднебесье, а там, под тобой,
Летит, лежаки заливая, прибой.
Так вот он, сезон черноморских штормов!
Но как он красив и совсем не суров:
Взгляни: над горами как призрак пройдя,
Вдали исчезает завеса дождя.
Трехцветна морская тревожная зыбь.
Спят тучи в долине, где кроется Бзыбь,
И их перекличка мрачна и легка,
И в горы вцепившись, лежат облака.
А в окна - шуршанье пицундской сосны,
Как в осени - прикосновенье весны,
И баров ночных лихорадочный свет,
И старого храма неслышный привет,
Что скрыт от бесстрастных и суетных лиц
Стеною с глазницами темных бойниц.
О Питиус! Очи твоих амбразур
Подобны огню стихотворных цезур,
Подобны огню проповедных речей
Твоих патриархов, лжецов и рвачей,
Учивших, свои клобуки теребя:
'Живите для Бога, а не для себя'.
И что им придумаешь нынче в ответ?
Что Бога в тебе, к сожалению, нет?
Так отповедь эта для веры пресна:
Но вот ведь - шумит подо мною сосна,
Диковинной кроной под ветром клонясь, -
И что ей до Бога? И что ей до нас?
И истина эта ясна и проста:
Природа есть чудо и есть красота.
Но страшен ее созидательный дар,
Поскольку слепила она, как гончар,
Опавшие иглы столетней сосны,
Что стали под ливнем прошедшим красны;
Дельфина с лукавым сверканием глаз
И разумом, что недоступен для нас;
Лозы виноградной пленительный груз
И страшную тайну холодных медуз;
Прибоя набег и грохочущий звук
И тучи, летящие хмуро на юг,
И горной речушки стремительный бег,
И все, что зовется у нас 'человек'.
И, полная жара такого огня,
Она - не для Бога. Она - для меня.

1970, Пицунда

К содержанию

 

Нобелевская премия


Вступление 1995 года

Это стихотворение (за исключением дописки, сделанной по совету друзей в 1987 году) я сочинил двадцать пять лет назад, в 1970-м, когда до высылки официально жившего тогда в Рязани Александра Исаевича Солженицына1 оставалось еще четыре года.

Стихотворение это носит характер записи в литературном дневнике - и пусть таковым остается.

Читатель заметит, что я не верил не только в возможность сломить 'бумажной плетью' литературы и публицистики 'обух' тоталитарной власти. Не очень-то верю в это и сегодня.

Когда Солженицын оказался на Западе, я не верил и в то, что он когда-либо при жизни сможет вернуться на родину (как и Бродский 2, который хоть и опроверг в 1987 году мою уверенность, что Россия 'вполне проживет и без премий' - нобелевских, - но пополнил ряды наших лауреатов, чьи судьбы в связи с присуждением этой премии были безжалостно вывихнуты).

Приятно сегодня сознавать, что в чем-то я ошибался, хотя нынешняя 'глухая слава' Александра Исаевича подтверждает, увы, безнадежный скепсис последней строфы этого стихотворения.

Ну, как, Александр Исаич,
Колюч ли терновник, кусающ?
Все так же ль желанна правдоха?
Пусть труд ваш оценят неплохо,
Но можно ли шведскою кроной
Сберечь переплетик оконный,
Который мечтает ночами
Заваленным быть кирпичами
(А можно покрепче, покруче:
Что - окна! По самую крышу
Пусть меру изведает зданье
'Народного негодованья'!)?

Ну, как вам живется в Рязани,
Где окна и крыши - с глазами,
Где в вашу вплелись бороденку
Подонки, подонки, подонки,
Где в форточку ветер ударит -
Как будто облавой подарит,
Где вскрикнет клаксоном автобус -
Как обыск, как обыск, как обыск?
Я вижу отчетливо это:
В тиши своего кабинета,
В мерцании слабом кивота
Вы ждете все время кого-то.
А сила ушла. А осталась
Усталость, усталость, усталость,
Не сломишь - хоть жвахай до гроба!
Бумажною плеткою обух.
Успех у народа не светит:
Он любит обычные плети
И, выбор свой перемежая,
Он обух вполне уважает.
К кому ж, Александр Исаич,
Ваш крик, столь вельми потрясающ?

К витиям? Так разве ж витии
Давно уже не осветили
Все ваши 'просчеты' в газете?
Не светит, Исаич, не светит:
Российских силенок не хватит -
Друзья за границей подхватят:
Какой-нибудь Филя Боноски3
Притащит доносы-поноски,
Подонски подвоет, подбрешет
(Авось за ушами почешут!).
Так ради кого же, Исаич,
Ваш стон - умирающ и заяч?..
Потомки? Они-то, конечно,
Нас будут добрей и сердечней:
С высот своего процветанья
Вас выпустят полным изданьем,
Потом ваши книги изучат -
И скажут, что вы невезучий,
Что тяжкое вынесли бремя,
Что жили в тяжелое время,
Когда под бельем, как вериги,
Носили запретные книги,
Когда заправляли моментом
Холеные в лоск референты
И сеяли ужас в потемках
Подонки, подонки, подонки:
Тогда вас, наверно, похвалят
И в общую кучу не свалят,
Помянут 'незлыми словами'.
Но что нам до этого с вами?
Живем мы сегодня. Не завтра.
Сегодняшний лопаем завтрак.
В сегодняшний поезд влезаем.
И плачем своими слезами,
Друзьям собирая котомки:

Потомки? Да что нам - потомки!
Вот так надоели, обрыдли
Грядущие дали в повидле
С кисельными их берегами -
Покрыть бы их всех матюгами!
Сосут, как вампиры в потемках
Из нас наши души потомки -
И душам нужна как леченье
Высокая страсть обличенья -
Вот в этом и тайна искусства
Великой словесности русской:

А есть еще фактор и частный:
Фамильный стокгольмский участок,
Где, некогда верный короне,
Один инженер похоронен.
А был он весьма знаменитым,
Когда торговал динамитом.
Под старость он принял решенье
Направить свои сбереженья
На премии в помощь наукам
И литературным кунштюкам -
На опусы эпоса вроде,
В которых есть скорбь о народе.
И вот уж промчался едва ли
Не век, как его закопали
(Не знаю уж - в урне ль, во гробе ль),
Но миру фамилия Нобель4,
Презревши текучее время,
Является в облике премий,
Которые (верьте - не верьте)
Есть некий талон на бессмертье.

Но вот что еще безусловно:
Есть в мире заклятие словно,
В согласье с которым, наверно,
Наследье того инженера
С упорством - невольным, но грустным -
Приносит писателям русским
И лавры, добытые с боем,
И рядом - позор и побои.
Примером - судьба Пастернака5,
Что загнан был, словно собака;
А Шолохов6? То же проклятье:
Он был обвинен в плагиате.


ПРИПИСКА 1987 ГОДА

А Бунин Иван7? Или Бродский
Иосиф с судьбой идиотской,
Когда из себя, как из жерла,
Страна их родная извергла?

Теперь поразмыслим, касаясь
И вас, Александр Исаич:
Что вас ожидает? Гоненья?
Доносы? Арест? Избиенья?
Допросы? Отсидка? Подсадка?
Да что бы ни ждало, но сладко
Вам, видно, не будет в Рязани.
Так что же вам делать? Да сани
Готовить заранее, летом,
Чтоб разом покончить на этом
С Рязанью, со слежкой, с облавой,
Со шмоном, со жлобскою славой,
С подонками разного сорта -
И ехать куда-нибудь к черту:
К зулусам, к банту, к азиатам,
К индусам, к индейцам пернатым -
Лишь не было б рядом России
С ее микрофоном в сортире!
:Она же какое-то время
Вполне проживет и без премий,
И, как ни страдай, огрызаясь,
Без вас, Александр Исаич.

1970, 1987, 1995 (первая публикация - в журнале 'Аврора' ? 7-1996 под заголовком 'Нобелевский динамит')

_______________
1 Александр Исаевич Солженицын (1915) - литератор, лауреат Нобелевской премии 1970 года.
2 Иосиф Александрович Бродский (1940-95) - поэт, лауреат Нобелевской премии 1987 года.
3 Филипп Боноски - американский публицист прокоммунистического толка, 'критик' Солженицына.
4 Имеется в виду Альфред Бернхард Нобель (1833-96).
5 Борис Леонидович Пастернак - поэт и прозаик, нобелевский лауреат 1958 года; от премии отказался.
6 Михаил Александрович Шолохов (1905-84) - русский прозаик, лауреат Нобелевской премии 1965 года.
7 Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) - русский прозаик и поэт, нобелевский    лауреат 1933 года; премию получил, живя уже за границей.

К содержанию