На главную

VIII. Каковы майские реалии рукописи вне событий 16 мая

Эта глава охватывает запечатленные в рукописи 'О зачатии и здании...' события от 24 до 28 мая, а также хронику молодого Санкт-Петербурга и его окрестностей, начиная с 17 и кончая 31 мая 1703 г.

Мы расстались с Петром I в тот момент, когда он, заложив - по свидетельству рукописи - 16 мая на Люстэйланде Санктпетербургскую крепость, отпраздновал это событие большой пирушкой в Шлотбурге.

Следующий день - 17 мая.

Что тут произошло?

Об одном событии мы уже знаем: бомбардиры-судостроители прибыли на Олонецкую верфь, и работавшие там майор гвардии Федор Салтыков, а также преображенцы Александр Кикин с Иваном Кочетом и корабел Михайла Собакин направили царю Петру в Шлотбург поздравительное письмо по поводу его морских побед на Невском взморье.

Второе событие совершилось в самом Шлотбурге.

За участие в ночном бою 7 мая орден Андрея Первозванного получил постельничий Гаврила Иванович Головкин.

Нет никакого сомнения в том, что награждение это могло совершиться только в присутствии государя, который, конечно, лично утверждал все списки награждаемых и присутствовал на церемониях, если они были ему доступны. А тут все было доступно...

Пирушки у Петра 'со товарищи' длились обычно долго, порой по нескольку дней. Немудрено, что сведений о каких бы то ни было серьезных событиях на два следующих дня - 18 и 19 мая - не сохранилось.

Тем более, что 19-го, по поговорке, 'Пришел Фалалей (Огуречник) - доставай огурцы скорей' (в Приневье это могли быть только соленые огурцы - закуска к пиршеству, тем более важная, что на следующий день начинался Покровский пост, длившийся до 28 июня).

Днем 20 мая помечено письмо царя, адресованное Иерусалимскому патриарху Досифею 'из Шлотбурка'.

Это - первое из содержащихся в 'Письмах и бумагах императора Петра Великого' послание, датированное после упоминавшегося выше обращения царя к Шереметеву от 13 мая, в котором Петр обещал быть в Шлотбурге на следующий день.

'Из Шлотбурха' послано было царем в Воронеж также письмо от 21 мая, обращенное к Федору Матвеевичу Апраксину, с указанием быть готовым ехать к Азову, сообщением о нанятии Корнелием Крейсом матросов и знаменитой фразой, по сути дела, подводящей итог военной кампании 1703 г., а потому часто цитируемой нашими историками:

'Здесь, слава Богу, все добро, и недавно еще город Ямы взяв, крепить почали.
И так, при помощи Божией, Ингрия в руках. Дай, Боже! доброе окончание' 229).

Ингрия, правда, пока не вся была 'в руках': предстояло еще взять Копорье (и, уж если говорить всерьез, то еще и Ивангород), но армия Шереметева во главе с самим генерал-фельдмаршалом уже двигалась к Копорской крепости...

22 мая Александр Меншиков писал из Шлотбурга на Лодейную пристань Олонецкому коменданту Ивану Яковлеву:

'Великий государь изволит итить на Олонец х карабелному строению июня с 1 числа. А до прибытия его великого Государя прикажи устроить светлицу. И в той светлице кровать убрать Ивану Кочету изрядно чтоб у милости твоей было все исправно, столовые запасы пития были изрядные и лду было болши.
Пришли мне снарочным посылщиком почту, что у вас построено у караблей и шмакоф и буеров, и что каких припасоф ззаводов привезено, о всем именную роспис пришли немедленно чтоб допришествия великого Государя о всем мне было известно'.

И чуть далее - 'быстрым' писцовым почерком:

'Доношу милости вашей, сие писмо писано поприказу Государя... [Далее писать] невозможно понеже того часа послов принимаем' 230).

Письмо это содержит двойную важную иформацию.

Во-первых, оно - образец меншиковского послания к Яковлеву, продиктованного действительным намерением царя Петра посетить 'Олонец', то есть Олонецкую верфь на Лодейной пристани, на Свири.

Когда 11 мая, в день отъезда царя в Шлиссельбург, Меншиков писал Яковлеву с приказом прислать сведения о корабельном строении, он ни слова не написал ни о намерении Петра ехать на Свирь, ни о приготовлении для него 'светлицы', 'кровати', 'столовых запасов', 'пития' и 'лду' (льда).

Ясно, что 11 мая никто и не собирался ехать 'на Олонец' (разве, корабелы-бомбардиры; но не царь Петр).

А тут он туда собрался было, но дальнейшие события (успех Шереметева у Копорья) изменили его планы...

Немаловажна и информация о послах, которую мы можем почерпнуть из этого письма Меншикова.

Канцлер Головин еще в первых числах апреля велел дьякам Посольского приказа в Москве, чтобы они прислали в Шлотбург собольих, барсовых и бобровых шкурок:

'...для того, что послы от Литовской речи посполитой будут в обоз вскоре' 231).

Однако приезд послов задержался - и только из письма Меншикова мы узнаем, что 22 мая они появились в Шлотбурге, 'в обозе' -и были приняты Петром I, Головиным и Меншиковым.

Послами Великого княжества Литовского были Виленский каноник и действительный секретарь короля Августа Михаил Кшиштоф Бялозор, Можарский староста и полковник короля Михаил Халецкий, четник и городской судья Бржеского воеводства, действительный секретарь Августа Жигимонт Бенедикт Хржановский и Виленский подкаморный Ян Домбровский.

Переговоры с Посольским приказом они вели еще с первых чисел марта 1703 г. Но теперь дипломатические дебаты вошли уже в заключительную фазу, хотя продлились еще до конца июня, когда Петр и подписал с литовцами соглашение.

Тем не менее, это был первый (но не последний!) дипломатический контакт на берегах Невы в 1703 г.

23 мая Петр I составил указ стольнику Ивану Мироновичу Кологривову о разыскании материалов для продолжения так называемого 'Нового летописца' 232).

Указ был получен Кологривовым в Москве 1 июня, а результатом и впрямь стал вариант 'Нового летописца', кончавшийся сообщением о закладке 'града Санкт Питербурга' (этот текст я помещаю в самом конце этой главы).

В этот день Борис Петрович Шереметев пришел к Копорью.

На следующий день - 24 мая - Борис Петрович сообщил Петру I о своем приходе к Копорью, правда, пожаловался при этом на 'неверность' как местных 'чюхна', так и русских - беглых из Озерного края - мужиков 233).

Но с грядущим взятием Копорья Ингрия (повторю: без стоявшего на Нарове Ивангорода), и впрямь, становилась, в основном, покорена.

В Москве в этот день вышел ? 16 'Ведомостей' с сообщением о взятии шведских судов на Невском взморье.

Этим же днем датировано и новое событие, запечатленное рукописью 'О зачатии и здании...', которой - слово...

* * *

'24. На острову которой ныне именуется Санктпетербурской царское величество повелел рубить лес и изволил {обложить} ¹ дворец; генерал светлейший князь [Александр Данилов сын] ² Меншиков предлагал его царскому [6(об.)] величеству: в Канецких слободах от пожару многие домы в остатке строены по архитектуре из лесу брусоваго не соизволит ли перевесть и построить дворец?

Царское величество изволил говорить: для того и велю на сем месте рубить лес и с того лесу строить дворец впредь для знания в какой пустоте оной остров был' 234).

<>

Здесь необходимо сделать отступление.

У автора первого русского 'Описания Санктпетербурга' Андрея Ивановича Богданова мы находим поразительную по сходству фразу, относящуюся к заповедным соснам на Петербургской стороне.

Вот что сообщает по этому поводу питерская исследовательница Елена Ивановна Гаврилова, комментируя один из рисунков художника Петровского времени Федора Васильева:

'Сосна ³. На листе усматривается надпись 'Осударева'.
Следовательно, перед нами заповедная сосна.
В разделе, посвященном 'антиквитетам', в описании Санкт-Петербурга А[ндрей]И[ванович] Богданов сообщал...' 235)

Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, к примеру, представленный в рукописи 'О зачатии и здании...' эпизод закладки Санктпетебургской крепости с соответствующим описанием у Богданова:

'На другой год после взятья Слютельбургской Крепости, то есть 1703-го году Майя 6 дня Государь Петр Великий, когда одержал первую со шведами баталию при устии Невы Реки, на взморье, при Деревне Калинкине, тогда того ж майя 16 дня на небольшом островку, посреди Невы лежащем, заложил прежде земляную крепость и наименовал оную Санктпетербург...
Сия Крепость заложена в самый Праздник Святыя Живоначальныя Троицы, то есть в Неделю Пятидесятницы' 238).

Однако ничем иным, кроме таких вот - сугубо стилистических - совпадений, подтвердить высказаную выше мысль о знакомстве Богданова с рукописью 'О зачатии и здании...' я не могу.

Анализ почерков Богданова и анонимного автора рукописи показал их явную неидентичность.

Возвращаясь же к 'сосне', упомянутой Богдановым и нарисованной Федором Васильевым, стоит вспомнить, что она является 'персонажем' и рукописи 'О зачатии и здании...'. Забегая чуть вперед, процитирую отрывок, относящийся к ней (первая его часть уже знакома читателю по хронике 1701 г., но я повторю ее здесь, ибо она важна как содержащая сведения о 'заповедных соснах').

<>

'В 1701-м году в ночь Рождества Христова видим [же] был [им] свет [окольным жителям мест оных, и тии] ⁶ мнили быть пожару по сшествии видели у сосны все сучье исполнено было вощаных свечь горящих. Удивлялись и сняв с топорища топор насадя на жерть и взяв несколко человек у сосны сук з горящими свечами рубили в намерении или сук со свечами отрубить или рублением сука свечи отпадут. И как сука вырубили перста на два свет угас. Вырубка на суку видима была сук был высотой от земли около двух сажен.
[10(об.)] В 1720-м году от великой морской погоды была великая вода которая все места жила Санктпетербурха глубиною около аршина покрыла; чухна разглашали будто бывает вода по сук з зарубкою, в народе великое было сомнение. Царское величество при присутствии своем повелел оную сосну срубить и та сосна срублена гвардии Преображенского полка салдатами.
Оная сосна стояла на Санктпетербурском острову близь церкви образа Казанской богоматери которой сосны пень и доныне видим.Того ж году по срублении оной сосны явились чухна которые оной сосны оной сук з горящими сечами рубили и тем оное сомнение уничтожилось' 239).

<>

Три эти эпизода связаны между собою сюжетно.

То, что повествователь употребляет здесь титул 'царское величество', убеждает, между прочим, в принадлежности этих эпизодов, относящихся к 1701 и 1720 гг., к 'рассказу Одинцова'. Из него мы можем догадаться, к слову, и о том, что ефрейтор был преображенцем: не случайно говорится, что именно гвардейцы Преображенского полка срубили в 1720 г. в присутствии самого царя 'крамольную' сосну, от которой остался один пень.

А теперь завершу цитату из статьи Елены Гавриловой о рисунках Федора Васильева:

'Рисунок заповедной сосны, не похожий на наш, гравирован Н[икитой] Челноковым и приложен к книге Богданова.
На листе [работы Васильева] из коллекции Русского музея изображена молодая сосенка, поднявшаяся у громадного пня старой сосны, видевшей основание 'Санкт-Питербурха'...' 240).

Так что упоминание о пне в тексте рукописи 'О зачатии и здании...' позволяет предположить, что на рисунке Федора Васильева изображена именно та 'Осударева сосна', с которой сей 'Осударь' столь радикально расправился в 1720 г.

В рукописи сказано еще, что сосна стояла 'близь церкви образа Казанской богоматери'. Однако такой церкви на Петроградской стороне не было. Там была часовня.

Вот что сказано о ней в 'Путеводителе по С.-Петербургу' 1903 г. издания:

'В 1710 году, по повелению императора Петра Великаго, икона [Казанской Божией Матери] была перенесена [из Москвы] в С.-Петербург, в часовню, возле Стараго Гостинаго Двора, находившегося тогда на Петербургской стороне, на Малой Посадской улице. Затем на месте часовни была построена церковь Рождества Пресвятыя Богородицы. В 1721 г. икону перенесли в Александро-Невскую лавру ⁷' 241).

Ныне эта икона находится в Казанском соборе: он воспринял место церкви Рождества Пресвятой Богородицы, перенесенной с Петроградской стороны на Невский при Анне Ивановне.

А установив это, обратимся снова к событиям мая 1703 г.

Следующий день - 25 мая - начнем сообщением о событии, запечатленым рукописью 'О зачатии и здании...'

<>

'25-го. Около дворца по берегу реки Невы вверх и по Малой Невы вниз повелел лес вырубить и места разровнять и прежних служеб бояром и прочим чинам поставить шатры и наметы, а Санктпетербурской крепости на обложенных первых двух роскатах поставить пушки. А светлейший князь [Александр Данилович] Меншиков на всех [назначенных местах] шести [роскатов] ⁸ пушки поставил; [и] в Шлютембург послал указ чтоб 28 числа 2 шнявы и яхта в 3 часу пополу[д]ни под флагам и вымпалам пришли и Санктпетербурскую крепость пушечною пальбою [7] поздравляли /:1:/' 242).

К этому месту на 7-й странице рукописи - сноска:

'/:1:/ Оные шнява и яхта шведские стояли в шлютембурской крепости порублены были шведами хотя починкою трудились но к походу х Канцам не были исправлены остались при Шлютембурхе но с великим трудов и старанием светлейшего князя Мен...'

<>

На этом месте сноска обрывается: текст внизу страницы обрезан при брошюровке рукописи в фолиант.

А из оставшегося неясно, что за суда имеются в виду? Из рукописного текста можно понять, что тут подразумеваются некие шведские суда, плененные давно - может быть, в пору штурма Нотэборга, - до сих пор не отремонтированные и не попавшие к сроку даже при начале 'похода х Канцам', то есть к концу апреля-началу мая 1703 г.

Но в эпизоде от 28 мая автор, правивший по пометам редактора текст 'рассказа Одинцова', не очень, видимо, осведомленного в морских делах, специально уточнил, что речь здесь шла о судах, взятых солдатами Петра в ночь с 6 на 7 мая 1703 г., хотя и после правки осталась неясность, которую нам в будущем придется как-то разрешать...

Вернемся к 25 мая.

Петр I отправил в этот день из Шлотбурга письмо к Копорью Шереметеву, требуя, чтобы тот организовал вылазку к реке Нарове.

Можно, казалось бы, удивиться, почему царь отдает такой приказ генерал-фельдмаршалу, уже приготовившемуся к штурму Копорья, но все разъясняется в приписке, из которой причина задержки - заминка с осадной артиллерией - становится ясна:

'А мортиры готовы и бомбы и провожатые, только не на чем везти' 243).

Впрочем, подводы, видимо, вскоре же и нашлись.

В этот же день Меншиков выслал из Шлотбурга на Свирь письмо коменданту Яковлеву, вновь повторив известие о приезде царя на Ладейную пристань 1 июня и опять требуя приготовить к его приезду 'светлицу', 'кровать' и 'столовые запасы', а заодно выговаривая коменданту:

'Удивляюсь я очень, что через многое такое время вылито пушек малое число...
Ивану ⁹ письмо прикажи ко мне отписать подлинно, что зелейных запасов привезено к вам [и] пушек и каковы мерою... чтоб до приезду великого государя о всем мне было известно' 244).

В письме этом характерно не только то, что Меншиков сызнова обращается к готовящемуся приезду царя на Свирь, но и то, что на Неве не имеют никаких новых вестей с Сяси, откуда не так давно писал царю Сенявин, обещавший скорое завершение работ над тамошними фрегатами.

День 26 мая открывается новым эпизодом из рукописи.

<>

'26-го дворца строение работою окончилось и близ онаго дворца поставлены были два великие шатры персицкой работы из шелковых богатых материи полы усланы были коврам и протчие шатры и наметы были поставлены' 245).

* * *

Главным событием следующего дня - 27 мая - было взятие Борисом Петровичем Шереметевым крепости Копорье.

Сообщая о штурме крепости, Шереметев писал в этот день царю:

'Слава богу! Музыка твоя, государь, мортиры бомбами хорошо играют' 246).

Письмо это дошло в Шлотбург, видимо, уже утром следующего дня - 28 мая, - поскольку Петр сразу ответил:

'Min Her Her.
Письмо вашей милости я принял, и за уведомление добрых вестей благодарствую. И к вашей милости кончае поедем в понедельник [30 мая]; извольте дожидаться у Копорья.
Piter. Из Шотбурга, майя в 28 день 1703' 247).

Шереметев же в этот день отослал от Копорья на тридцати подводах копорского коменданта Аполлова с гарнизоном: они должны были ехать через Шлотбург в Выборг, а до Шлотбурга их сопровождали драгунские полки Дедюта и Гундертмарка.

Что же до царя, то у него в этот день был большой праздник, о котором сообщает рукопись 'О зачатии и здании...'.

<>

'28-го. Царское величество с ликом святителским и з генералитетом и статскими знатными чинами на .63х. судах изволил шествовать рекою Невой к новопостроенному дворцу.
По приближении к Санктпетербурской крепости со всех шести роскатов поздравляем был [царское величество] ¹⁰ пушечною пальбою.
По вшествии на остров на котором был построен дворец изволил спрашивать светлейшаго князя Меншикова |оной князь Меншиков был при оном дворце| ¹¹ о палбе с шести роскатов [7(об.)] Санктпетербурской крепости. [Светлейший князь] объявил, что прошедшей ночи [на назначенных] всех роскатах Санктпетербурской крепости пушки поставлены. За сие изволил благодарить.
По вшествии во дворец и освящении воды и окроплении дворца святою водою изволил наименовать остров /:1:/ дворец Петергов /:2:/; от лика святителскаго в благословение новаго дому поднесен образ Живоначальныя Троицы и хлеб и соль и от реченнаго светлейшаго князя и прочих хлебы посуда золотая и серебреная многая и дорогия вещи были приношены ж' 248).

<>

К этой части эпизода в рукописи есть две сноски:

'/:1:/ Святого Петра

/:2:/ Петров дом' (См. примеч. 245).

Первая относится к острову, который до 28 мая назывался Фоминым, Койвусаари или Бьёркенхольмом (Березовым), а теперь получил наименование Свято-Петровского (надо сказать, что этот топоним нигде, кроме рукописи 'О зачатии и здании..' не зафиксирован).

Вторая сноска говорит о Домике Петра I - 'Красных хоромах' на нынешней Петровской набережной - единственном деревянном строении первоначального Санкт-Петербурга, дожившем до наших дней.

О нем мы поговорим особо, но сначала завершим знакомство с рукописным рассказом о том, как закончилось 28 мая празднование новоселья царя.

<>

'Царское величество изволил всех благодарить. Тогда с Санктпетербурской крепости и из стоящей при оном дворце артилерии и с шнявы ¹² ис пушек и от гвардии стоящей в параде из ружья была троекратная пальба.
Царское величество в великом был [8] обрадовании. Всех поздравлявших благодарив, жаловал к руке и потом приказною воткою и изволил сесть кушать с ликом святителским в новом дворце, потом изволил вытти и кушать в шатре с генералитетом и статскими знатными чинами.
Пополудни в половине 3-го часа еще обед не отшел .2. шнавы и яхта шли рекою Невой к Санктпетербургу украшеные флагами и вымпалами и недошед города поздравляли [Санктпетербурскую крепость] ¹³ пушечною пальбою, тогда светлейший князь Меншиков докладывал царскому величеству что пришли от Шлютембурга .2. шнавы и яхта и поздравляют его царское величество с царствующим градом Санктпетербургом и новым домом.
[8(об.)] Хотя царскому величеству и видимы были из шатра идущие .2. шнавы и яхта но изволил вытти на берег реки Невы |и изволил говорить: генерал губернатор Санктпетербурской светлейший князь Александр Данилович много доволен я вашею службою| ¹⁴ и сев в шлюбку изволил шествовать на пришедшие шнявы и яхту [и с шнявою, которая взята была при Канцах] ¹⁵ на оном флоте изволил шествовать мимо Санктпетербурской крепости с которой поздравляем был многою пушечною пальбою; с шняв и яхты благодарил пушечною же пальбою и поставя флот на якори, по вшествии на берег изволил войти в шатер, светлейший князь со всеми ту бывшими поздравлял его царское величество с новым флотом.
Оное торжество продолжалось до 3-го часа пополуночи' 249).

* * *

Свидетельство рукописи 'О зачатии и здании...' переоценить просто трудно.

Она, в частности, - единственный источник датировки строительства Домика Петра I: с 25 по 26 мая 1703 г.

Любопытно, что все без исключения историки принимают эту дату как подлинную, - правда, ссылок на рукопись 'О зачатии и здании...' многие стыдливо избегают, - но рукописный рассказ о дне закладки крепости 16 мая многими из таких специалистов воспринимается откровенно не всерьез. Бог, как говорится, им судья!

Причина такого отношения, вероятно, - и в сакраментальной 'ереси' Петра Петрова, и в малоосновательности эпизода заложения мощей Андрея Первозванного, и в отмеченных выше несуразицах, связанных с анахроничным 'царствующим градом' или с именем города, которого он пока не имел.

Однако такими же анахронизмами и ошибками, о которых мы сегодня точно знаем, полны все без исключения исторические сочинения начала XVIII столетия, что не мешает нам использовать их при работе над составлением истории города.

Есть и в рассказе о построении Домика места, требующие не просто сомнения в их истинности, но размышления о них и специальных комментариев к ним.

Кого-то может смутить то, что царь именует свои 'Красные хоромы' именем 'Петергов' (Петергоф), которое мы привыкли относить совсем к другому комплексу дворцов. Однако рукопись 'О зачатии издании...' дает нам основание предположить, что к той поре царь уже получил сведения, что на южном, 'русском', правом берегу Невы - прямо против того места, где он велел поставить свой Домик-дворец, лежит усадьба шведского ротмистра Конау, которую называли Коносхофом.

Может, 'Петергов', он же 'Петергоф', и появился не просто как 'первая проба' будущего знаменитого топонима, но именно как бы в пику 'Коносхофу' ('Коносгофу')? Может, постановка усадьбы на северной, условно говоря, 'шведской' стороне Невы носила у царя и сугубо демонстративный, политический характер: раз швед имел смелость утвердиться на издревле русской земле, то основание 'Петергова' должно было напомнить, что о б а невских берега издавна принадлежали Новгороду, Руси, - а потому сейчас, в 1703 г., просто возвращался в хозяйские руки и владение?

Питер Пикарт.
Санкт-Петербург. Офорт 1704 г., единственный экземпляр которого хранится в отделе эстампов петербургской Российской национальной библиотеки.
Гравюра Пикарта изображает торжественную встречу 18 октября 1704 г. на Неве судов олонецкого строения.

Внизу - фрагмент офорта Пикарта: первое изображение Домика Петра I.

Не могу, правда, не упомянуть в этом контексте, что сама мысль о противопоставлении двух усадеб прочитывается в упомянутой выше статье Марины Иогансен 'К вопросу об авторе генерального плана Петербурга...':

'Обработанная узкая полоска земли мызы шведского барона Конау была удобным местом для устройства со временем царского 'огорода'. Можно думать, что местоположение существовавшей на ней небольшой каменной постройки повлияло на выбор участка для нового жилища Петра, построенного 24-26 мая 1703 г. напротив нее на правом берегу. Это позволяло иметь наикратчайшее расстояние между ними' 250).

Как видим, мотивация противопоставления у Иогансен несколько иная, нежели предложенная мною. Однако она вовсе не исключает, а наоборот, углубляет только что высказанное соображение о мотивах, которыми, может быть, руководствовался царь Петр, используя новый, по-европейски звучащий топоним.

Некий отзвук имени 'Петергов' находим мы в 'Мемуарах' Питера Генри Брюса, шотландского артиллериста и инженера на русской службе.

В отличие от Лидии Константиновны Зязевой, в своей брошюре о деревянной галерее вокруг Домика даже не упоминавшей, Лисаевич в книге 1986 г. процитировала переведенные Юрием Беспятых слова Брюса о деревянной галерее над домиком.

Так что галерея над 'Красными хоромами' имеет историю более длительную - и свидетельство Брюса доказывает, что защитный футляр - пусть и не каменный еще, но деревянный, - был поставлен над Домиком уже к 1714 г., то есть задолго до того, как Трезини построил вокруг него каменное укрытие.

Подтверждают описание Питера Брюса и рисунки из рукописи Андрея Богданова 'Кратчайшее синофическое описание... Санктпетербурга...', хранящейся в Рукописном отделе БРАН. На них Домик изображен сначала сам по себе, с подписью:

'Первой дворец'.

А на нижнем рисунке он укрыт деревянным навесом с восемью тонкими - явно не каменными, а деревянными - колоннами, что и поясняется подписью:

'Онойже обнесен галлереею' 253).

И наконец, третий комментарий.

Я не раз читал, что описание Домика Питером Генри Брюсом - самое раннее по времени. При этом, видимо, забывается, что хотя Брюс описывает Домик глазами человека, который впервые увидел его в 1714 г., сами эти мемуары создавались, как справедливо говорит Юрий Беспятых, не ранее осени 1723 г., а опубликованы были шестьдесят лет спустя.

Так что более ранним по времени создания можно считать упоминавшийся уже выше (в предыдущей главе) рассказ о Домике в 'Кратком описании города Петербурга', сделанном в 1720 г. членом польского посольства - человеком, чьего имени мы по сию пору так установить и не смогли:

'На этом самом месте, как я узнал, некогда было 15 хижин ¹⁸, населенных шведскими рыбаками. После занятия этой местности русскими деревню сожгли, а его величество царь повелел поставить для себя тут маленький домик из двух комнаток, где и жил. Домик этот еще стоит, крытый черепицей, однако без окон ¹⁹, но для лучшего сохранения обнесен забором. Стоит он неподалеку от реки между Сенатской коллегией и дворцом Гагарина. Живя здесь, царь чертил план города и измерял берега реки, ее рукава и каналы' 254).

Несколько загадочно в этом свете выглядят почти слово в слово повторяющее Брюсово описание строки из более позднего 'Путешествия...' француза Обри де ла Мотрэ:

'Здесь были 4 или 5 рыбацких хижин, когда Петр I пришел осмотреть эти острова, чтобы положить основание своему новому городу. Он построил первый дом несколько ниже на той же стороне, если можно назвать домом низкое строение из досок и брусьев, служившее ему для отдыха. Дом был сохранен в память об этом событии: он обнесен деревянной галереей, построенной на стене высотой 3-4 фута' 255).

Загадочность состоит в том, что автор побывал в городе в 1726 г., когда Трезини уже три года как заключил Домик в каменный футляр. Может быть, де ла Мотрэ имел в виду заборчик, то есть галерею-ограду, окружавшую каменный футляр? Но как же тогда он сумел 'не заметить' самого футляра?..

Два рисунка Никиты Челнокова из хранящегося в рукописном отделе БРАН оригинала рукописи Андрея Богданова 'Описание Санктпетербурга...' Вверху слева - изображение 'Перваго Домика'. Ниже - изображение 'Онаго же, огороженнаго галлереею'. Нам ясно видно, что галерея эта - деревянная, с точеными столбиками. Справа - изображение Домика с галереей и план его из коллекции Берхгольца. Здесь изображена первая каменная галерея, сооруженная Доминико Трезини в 1723 г.

В завершение хочу привести посвященный Домику отрывок из более позднего сочинения. Этот панегирик принадлежит перу Андрея Богданова и представляет написанный его 'грубым слогом' образчик исторической публицистики середины XVIII в. (читателю, правда, надо было бы запастись терпением, чтобы продраться сквозь его дебри - и поэтому я заменяю его синтаксически несколько упорядоченным пересказом):

'Первый деревянный Дом императора Петра Великаго, или Дворец, который и поныне стоит на Санктпетербургском острове, построен в 1703 году.
Этот Дворец его величества представляет собою небольшие брусчатые хоромцы, состоящие из двух светелок по сторонам и сенцев посередине.
В длину они не более десяти, а в ширину - три сажени.
На верху кровли поставлена мортира, а по бокам крыши лежат две бомбы с горящим пламенем ²⁰. Хоромцы расписаны на манер кирпичных, а внутри обиты холстом.
Этот императорский Дом огорожен каменным шатром, то есть каменными столбами с перемычками, а сверху покрыт черепицей и тем сохраняется для грядущих поколений, поскольку достоин великого их удивления: ведь каждый любопытствующий будет поражен, как такой великий монарх мог жить в таком маленьком и бедном домике.
Еще древние истории повествуют о двух достославных домах, почитавшихся большим дивом и приналежавших двум великим монархам. Во-первых, знаменитые палаты персидского царя Кира, во-вторых, богатейший дом израильского царя Соломона; третий же, славящийся великолепием уже в наше время дом - Версаль французского короля Людовика Четырнадцатого.
О первых двух громадных монаршеских домах пишут и воздают им славу за их величие и красоту лишь древние истории, - Версальский же дом известен всей Европе, да и весь свет - очевидец того, какою он отмечен ныне красотой и славой. Каково было величие этих монархов, такие и дома они имели - достойные царской чести и славы. Ибо кто был Кир, царь персидкий? И кто - Соломон? Оба славны не только в светской истории, но и в самом Священном писании. Людовик же Четырнадцатый, король французский, славен как государь в истории нынешнего времени. Итак, все упомянутые монархи имели дома, достойные огромности их славы.
Посмотрим же на Петра Великаго: не таков ли и он, как упомянутые славные монархи? В воинских делах он есть Кир, царь персидский, победитель не только Европы, но и Азии. По мудрости он - Соломон, царь израильский. В строении домов великолепной красоты, в приумножении благ граждан он - Людовик Четырнадцатый, король французский.
Петр Великий - этот славный во всем мире, великий и в слове и в деле монарх - не имел обширного дома, подходящего и для житья, и для отдыха монаршеской его плоти от многотрудных дел, но, решив обрести таковой, его величество Всероссийский император соизволил жить в таком крохотном построенном для него домике, который ничем не лучше тех малых хижин, где живут бедные, простые люди, и вполне может быть им уподоблен.
Итак, этот крохотный первоначальный императорский Домик достоин столь превосходной чести и славы и за то, что был жильем такого великаго императора, и, притом, - за эту свою малость. Будучи мал, этот крохотный императорский Дом и выше, и заслуживает большего почтения, нежели и палаты персидского царя Кира, и многонаселенный дом Соломонов, и прекрасная Версалия. Мал он, но велик в сути своей. Как малое суденышко, бот, породил в России великий флот, так и этот маленький домик Петра Великаго породил на сем новозаселенном месте и царствующий град, и его обильное и прекрасное гражданство.
Но сам этот Дом достоин будет чести и славы во все нестареющие времена' 256).

Чтобы завершить главу, нам остается сделать краткий обзор событий, совершившихся в последних числах мая на Неве и ее окрестностях.

28 мая Петру I сообщил о приезде в Москву 'Контес Иван Феодосиев Бочис', то есть граф Иван Боцис, будущий шаутбенахт (контр-адмирал) Балтийского галерного флота, уже обретавшего своих флотоводцев.

Боцис уведомлял о прежней службе:

'Служил он республике Веницейской 17 лет слишком, был на многих боях, всегда при генерал-капитанах; от них только зависел и от сената; при них и ранен; был консулом на всех островах Архипелагских; начальствовал там всеми кораблями, собирал гарагу [дань] 200 000 ефимков, держал все море чисто от неприятеля. Чем более даст Государь ему власти, тем более принесет пользы' 257).

29 мая царю писал из Копорья Шереметев:

'Письма твои, Государевы, получил и принял в Копорье 29 дня в 5 часу, и, по указу твоему буду ожидать пришествия вашего с конницею да с двумя полками пехотными; а два полка отпустил, по прежнему указу твоему, к Шлотбурху генеральства господина Репнина да Гундертмарка.
Вестей новых ни откуда не имею по сей час. Работа в Ямах ²¹, сказывают, зело трудна: все камень, и делается медленно.
Присланы ко мне два письма от государя нашего ²² и те письма указано мне послать к тебе, Капитану и кавалеру, и поручику твоему и кавалеру. И те письма, по указу его государеву, послал с сим писмом 29 мая в 7 часу.
Пива с собою и рыбы привозите: у нас нет; а мяса и молока много' 258).

В этот же день Петр I получил в Шлотбурге письмо из Амстердама от вице-адмирала Корнилиуса Крейса, посланное еще 19 апреля в ответ на сообщение царя о начале похода на Ниеншанц. В письме были строки, особо радовавшие Петра:

'И тако бы стандарт совершен с Невских башен и бастионов мог быть распущен и так оной в совершенство приведен быти' 259).

30 мая был день рождения царя Петра.

Он в этот день, однако, не только справил его, но и отослал письмо в Воронеж, к Федору Апраксину, дав ряд указаний о строении судов, взаимоотношениях с иностранными мастерами и бережении от пожаров.

Меншиков в этот день отослал очередное письмо Яковлеву:

'Прикажи к прежним моим письмам корабль и другие суда строить с великим смотрением неоплошно, такоже прикажи до пришествия Государева лес и доски готовить всяких статей толстыя и тонкия, чтоб лесу и досок было всех статей много, понеже как Великий Государь на Лодейную пристань быть изволит будут закладывать вновь суды и было б больше лесу наготовлено, а плотников к тем новым судам для закладыванья и строения прикажи выслать больше.

Светлицу убери с Иваном Кочетом изрядно, чтоб к пришествию Великого Государя все было управлено; на железные заводы пошли нарочного посыльщика и вели Кузьме Патрикееву смотреть накрепко, чтоб против образца моего: каков я отдал иноземцу Андрею Бергу, пушки лили безо всякого мотчания [без задержки], а резные мастера и дубовый лес приказал я отпустить Ивану Татищеву, а судов никаких до пришествия Государева на воду спускать не велеть' 260).

Вот как заботится Александр Данилыч о Государе, когда тот на самом деле готовится к поездке на Лодейную пристань! Вот как он буквально темечко на голове Яковлева протирает, в который раз уже напоминая о 'светлице'. И в который раз подтверждая, что, когда он писал Яковлеву 11 мая, в день отъезда Петра в Шлиссельбург, никакой речи о последующей поездке царя на Свирь не шло...

Итак, в понедельник 30 мая Петр с Меншиковым не прибыли, как обещали, к Копорью - и Шереметев зря рассчитывал, что отпразднует с царем день его рождения.

Однако на следующий день - 31 мая - царь и губернатор покинули Шлотбург и двинулись к Копорской крепости.

В этот день в Москве вышел ? 17 'Ведомостей' с информацией, полученной четырьмя днями раньше с почтой из Вильни и других европейских городов. Но каких-либо сведений о жизни Приневья в этом выпуске не содержалось.

В тот же день из Москвы в Шлиссельбург высылаются по указу канцлера Головина еще три большие медные доcки, -

'...какие деланы Андреяну Шонбеку для печатания города Шлюсельбурга' 261).

Для чего они, эти доски? Так ведь в Шлиссельбурге все еще работает над своей картой Питер Пикарт, все еще наносит на нее поступающие к нему сведения о расположении деревень на островах Невской дельты. Все еще не знает, что этот труд его вообще чуть не канет в Лету...

На этом майская хроника завершена, а продолжение рассказа о следующих месяцах 1703 г. - в следующей главе.

_______________
¹ Слово 'обложить' зачеркнуто карандашом.
² Выделенные квадратными скобками слова вычеркнуты автором.
³ Автор приводит реквизиты рисунка: 'Государственный Русский музей, инв. ? 1501. Чернила, перо. 14,5 Ч 12,6'.
⁴ Конная площадка находилась около Троицкой площади.
⁵ Плеоназм здесь - избыточность средств выражения.
⁶ Последние шесть слов, отмеченные квадратными скобками, вычеркнуты автором.
⁷ Еще одно указание на то, что первоначальный, ставший потом рукописным 'рассказ Одинцова' записан был до 1721 г.
⁸ Тут автор вставил в текст слово 'роскатов' вместо 'роскатах'.
⁹ Тут имеется в виду Иван Татищев, руководитель Сясьской верфи.
¹⁰ Слова 'царское величество' в тексте зачеркнуты автором, а после них сделана помета: 'III', но пояснения к ней на дано.
¹¹ Слова, взятые в прямые скобки, вписаны в текст более мелким авторским почерком.
¹² Не очень понятно, что это за шнява и откуда она тут появилась? Раньше упоминаний о ней не было, говорилось лишь о 'лодках'. Не был ли это отремонтированный и приведенный ранее к крепости 'Гедан'?
Так или иначе, это - самое темное место эпизода.
¹³ Слова 'Санктпетербурскую крепость' зачеркнуты в рукописи 'авторскими' чернилами, а карандашом сверху вписано: 'чрез то'.
¹⁴ Слова в прямых скобках вписаны в текст более мелким почерком.
¹⁵ После правки редактора и автора фраза, выделенная прямыми скобками, стала выглядеть так: 'и з двумя шнявами которыя взяты были на взморье маия .6.'...'; 'таинственная' шнява из начала эпизода исчезла, но там-то она осталась! - и это понудит нас в будущем еще вернуться к этому месту.
¹⁶ У Питера Г. Брюса, как видим, 'Петергов' преобразовался в 'Петербург', в имя города, хотя семантически оно принадлежит именно личному хозяйству царя.
¹⁷ Роман Вилимович Брюс - в 1714 г. генерал-майор, обер-комендант Санктпетербургской крепости - с 1704 до 1720 гг., - родственник мемуариста; Брюсы принадлежали к шотландскому королевскому роду.
¹⁸ Обратите внимание на рост числа 'первоначальных' хижин: с четырех у Брюса - до полутора десятков у 'поляка'-анонима.
¹⁹ Не очень понятно, что это означает: окна-то в Домике изначально были; может, автор говорит о стеклах?
²⁰ Эти атрибуты, указывающие на принадлежность хором капитану бомбардирской роты, ныне утрачены и - в силу малопонятных мне причин - не реконструируются.
²¹ Над сооружением новых крепостных строений.
²² Речь идет о письмах из Москвы от 'князя-кесаря' Федора Юрьевича Ромодановского, подтверждающих указ о награждении царя и Меншикова орденом Андрея Первозванного.