Последняя, октябрьская запись в журнале 1720 г.: 'В 14 д. не стало господина генерала маеора Романа Вилимовича Брюса' (комментарий к записи см. в предыдущей главке).
Пытаясь ответить на этот вопрос, будем держать в памяти контрастные характеристики, данные 'Юрналам' историками прошлого века Василием Ратчем и Афанасием Бычковым.
Первый делал упор на их позитивные стороны:
'Дневники и походные записи, ведомые нашими гвардейскими артиллеристами, были важным пособием при составлении сведений о их службе. В них встречаются серьезные частные обстоятельства, удачные заметки, которые характеризуют внутренний быт того времени и служат любопытным, иногда важным дополнением официальным сведениям' 69).
Бычков же отмечал другое качество 'юрналов':
'Все они, как кажется, суть копии и весьма небрежно писанные. В иных местах, от пропуска многих слов, иногда трудно, даже и невозможно, добраться до смысла' 70).
Запомним это. Но не забудем и того, что именно в этих документах - 'важных' и 'небрежных' - содержится ответ на заглавный вопрос этой главы.
* * *
Довольно давно, еще в 1883 г., автором книги 'Лейб-гвардии бомбардирская рота в царствование императора Петра Великого' - капитаном четвертой батареи первой лейб-гвардейской артиллерийской бригады Владимиром Гиппиусом - высказано было предположение, что уже с 1695 г. дневники, или 'Юрналы' бомбардирской роты вел (или, возможно, вели) кто-то из ее солдат. Поэтому, вероятно, нам надо составить себе сейчас об этой роте более или менее внятное представление.
Последняя, октябрьская запись в журнале 1720 г.: 'В 14 д. не стало господина генерала маеора Романа Вилимовича Брюса' (комментарий к записи см. в предыдущей главке). |
Возглавлял ее сам царь Петр: он был, как мы это уже знаем, ее командиром, капитаном. Этой сфере его деятельности (а также характеристике многих бомбардиров) и посвятил статью 'Петр Великий как артиллерист и командир Бомбардирской роты', опубликованную в середине позапрошлого столетия в 'Артиллерийском журнале', полковник Василий Федорович Ратч.
* * *
Замечу для начала, что автор обоснованно обратил внимание читателя на особые условия, в силу которых бомбардирские журналы не сгинули в пучине времени:
'Журналы, или юрналы бомбардиров сохранились в кабинетных делах Петра Великого вследствие данного им поручения барону Гюйсену и кабинет-секретарю Макарову составить его журнал 1. От бомбардиров потребован был их дневник, послуживший, как заметно при сличении, большим пособием для краткого изложения дел государственных.
Различие почерков журнала бомбардиров показывает, что он был веден несколькими людьми. Имена бомбардиров, которые вели журнал, неизвестны, кроме Акима Сенявина 2: его дневник хранится в Морском министерстве. В ответе Василия Корчмина 3, от которого Макаров требовал некоторых сведений для составления журнала, находим указание, что журнал 1700 года был веден Кочетовым' 71).
К этому пассажу полковника Ратча сделаю два замечания.
Во-первых, 'различие почерков журнала' говорит не о том, что его вели разные люди, - но о том, что разные писари его переписывали, перебеливали перед подачей Макарову (читатель уже подготовлен к этой мысли, поскольку я говорил о 'писарском характере' почерка 'юрналов' в предыдущей главе).
Во-вторых, у нас прозвучало уже первое имя кандидата на авторство одного из бомбардирских журналов: 'Кочетов'. Разберемся с этим указанием Василия Корчмина.
Фамилии 'Кочетов' ни в одном из известных нам сегодня списков бомбардирской роты нет. Есть похожая, но другая фамилия - 'Кочет', Иван Кочет. Был в петровском окружении такой замечательный человек: 'зеиль-макер', то есть парусных дел мастер. Он ездил вместе с Петром I в его первое заграничное путешествие и выучился в Голландии этой профессии.
Мог ли Кочет быть автором 'Юрнала 1703 года'?
Мы помним, что автором дневников с 1698-го по 1720 гг. (значит, и журнала 1700 г.) был, по моему предположению, один человек. Однако в мае 1703 г. автор 'Юрнала' находился на Неве и свидетельствовал о происходивших там событиях, а Кочет работал на Олонецкой верфи. Значит, 'Юрнал 1703 года' Кочет вести не мог. А коли так, то не вел его и в 1700-м.
Что до показания Корчмина, то ведь его ответ на запрос Макарова дан был два с лишним десятилетия спустя после событий, о которых он вспоминал. Корчмин мог и ошибиться.
Однако его показание о том, что один из ранних журналов вел Иван Кочет, заставляет считаться с этим свидетельством. Другое дело - какого именно года был этот журнал?
Рискну предположить, что, может быть, как раз Кочет, работавший в 1697-1698 гг. рядом с 'десятником Петром Михайловым' на амстердамской верфи, и был автором веденного тогда журнала - простоватого, добродушного, наивно-повествовательного и почтительного к своему царственному 'десятнику'.
Впрочем, предположение - предположением, а поиск - поиском. Вернемся к общей характеристике бомбардирской роты...
Хотя, строго говоря, эта литография XIX столетия изображает офицера, бомбардира и фузилера
артиллерийских полков, существовавших с 1712 по 1720 гг.,
однако форма их одежды близка к той, что носили бомбардиры-преображенцы Петра I в 1703 г.
Это было уникальное войсковое подразделение.
Оно олицетворяло во времена Петра I как бы квинтэссенцию самой идеи гвардии как личной царской части. А предназначалось оно и для охраны царя, и для исполнения особого рода его личных замыслов и распоряжений.
Полковник Василий Ратч так характеризовал его:
'Петру Великому нужны были положительно образованные, сметливые люди.
Бомбардиры его были обязаны толково и отчетливо исполнять все разнообразные его поручения; облеченные полною доверенностью царя, они должны были уметь ясно и точно излагать ему дельные требования и нужды, отделять правду от неправды, важное от пустого, распределять обстоятельства по их влиянию на государственное благосостояние, не увеличивать забот царя и не обременять его мелочными случайностями житейского обихода...
Вместе с тем его бомбардиры должны были и сами служить образцом для русских артиллеристов, быть неустрашимыми в бою, искусными во всех разнообразных отраслях своей службы, иметь теоретическое образование и оставаться людьми вполне практическими.
Между тем военные события сменялись безостановочно; недоставало времени для продолжительных ученых разысканий и соображений. Но бедность теоретических наставлений во время первоначальной службы бомбардиров в Потешных вознаграждалась, при постоянно ощущаемой необходимости знания, развитием восприимчивости, умением учиться. Нравственно и физически развивались Потешные бомбардиры частою переменою занятий: в Преображенском происходили беспрерывные учения, приготовления к стрельбе, самая стрельба в цель, маневры, постройка укреплений, их вооружение, атака и защита, сверх того еще постройка кораблей... и упражнения в действии морской артиллерии...
Бомбардиры, состоя при государе, принадлежали к его походому дому; они устраивали в походе государев дом и походную церковь. Певчие, которые не принадлежали к роте, состояли при ней. Во время походов бомбардиры же заботились и о снабжении стола государя...
На бомбардирах по-видимому лежали частью хозяйственные распоряжения по капитанскому двору и в самом Преображенском. Многие бомбардиры жили в самом доме государя и во время его отъездов доносили ему о благосостоянии роты и двора...
Мы имеем много указаний, что Петр Великий следил за всяким бомбардиром, какое каждый имеет мастерство' 72).
Печально, что большинство участников полемики 1903 г. в 'Новом времени' (см. первую главу этого раздела), судя по всему, поначалу совершенно не были знакомы с этой блестящей характеристикой, данной еще в 1857 г. петровским бомбардирам полковником Ратчем.
Впрочем, не знали они ни упомянутой в начале этой главы книги капитана Гиппиуса, ни 'Истории' преображенцев генерала Бобровского, приведших, между прочим, все сохранившиеся списки роты...
* * *
Самый ранний из этих списков датируется 1694 г. Числятся пятьдесят три фамилии во главе с 'бомбардиром Петром Алексеевым' (вестимо, царем). Но помечено, что это - 'роспись бомбардирам I-й половины'. Значит, капральств в роте было не два, указанных в списке, а четыре. Общее же число бомбардиров достигало, видимо, около сотни человек 73).
Наиболее полный список роты дошел до нас из 1702 г. - то есть он составлялся ровно за год до описываемых событий и за этот срок изменился, видимо, мало.
В списке 1702 г. значился сто семьдесят один человек.
Во главе роты - 'капитан Петр Михайлов' (царь).
Его заместители - 'порутчик Александр Меншиков', а также сын три года назад скончавшегося ближайшего сподвижника царя подпоручик Андрей Лефорт.
Четырьмя капральствами командовали Матвей Васильев и три Ивана - Володимеров, Елизаров и Острецов.
Сержантов было шестеро: артиллеристы Степан Буженинов, Сергей Бухвостов ('первый русский солдат', как впоследствии будут его называть) и Василий Корчмин, а также корабелы Кобылин и Меншиков (тот и другой - Гаврилы, последний был только однофамильцем, но не родственником Данилыча) и Федосей Скляев.
Вне четырех капральств в списке упомянуты каптенармусы Михайло Некрасов и Алексей Петелин; писари Любим Кутуков и Ипат Муханов; мастеровые Иван Матвеев (он же - Иван Матвеевич Угрюмов, будущий фонтанный мастер царя Петра) и Яков Осетров; денщики Семен Мунаков, Прокофий Мурзин, Василий Родашевский, Иван Тряблов и Афанасий Янов; работавшие в московской мастерской два Ивана - Блиновский и Иевлев; профос Степан Огоролев и два барабанщика - Микита Даниловцов и Авраам Петров (арап, предок Пушкина).
Ротное знамя лейб-гвардии Преображенского полка 1700 г.
Любопытно, что на этом знамени присутствуют как бог войны Марс, так и морское божество Нептун, опирающиеся на пушку и якорь.
Двадцать два человека строили в тот год суда на архангельском Соломбальском адмиралтейском дворе (да еще четверо, в том числе два сержанта, на Воронежской верфи).
Двадцать два человека из бомбардиров числились 'у дела на транц порте', 'на шлюпках' и 'на караблях'.
Пятеро находились 'в посылке': Ипат Муханов с Михайлой Щепотевым вели 'Осудареву дорогу' от Беломорья к Онеге; Иван Яковлев был Олонецким комендантом; Павел Готовцев - российским агентом, или резидентом, в Литве, а Иван Немчинов - в армии.
Итак, двадцать девять человек командного состава и обслуги роты. Плюс - пятеро 'в посылке'. Плюс - сорок шесть, что служили на судах и строили их. В этот список добавлю и таких деятельных и близких к царю бомбардиров, как Степан Васильев и Автоном Дубасов, Александр Кикин и Иван Турченин.
Имена остальных в истории той поры мы встречаем очень редко и случайно. Дело свое они делали, вероятно, исправно, однако к нам, в будущее, не 'пробились'.
Итого у нас насчиталось восемьдесят четыре человека. Из них кто-то вел 'Юрнал', о котором шла и пойдет теперь речь.
* * *
Что же это был за человек?
Порассуждаем об этом 'с фактами в руках'. Посмотрим, например, чем занимался автор этих дневников в течение тридцати трех месяцев с начала Северной войны.
Отметим для начала: он был, естественно, бомбардиром.
В конце августа 1700 г. он отправляется вместе с ротой и Преображенским полком в поход из Москвы к Нарве. Дважды отмечает: капитан оставляет роту и едет отдельно от нее.
Двадцать третьего и тридцатого сентября - 'нарвские' записи с характерным упоминанием о роте:
'Капитан изволил стать на острову, на котором пиловальная мельница; и наша рота при нем' 74);
'В 30 д. в вечеру наша рота ходила под город для осмотра, где быть роскатам (батариям)' 75).
В октябре автор 'Юрнала' описывает осаду и обстрел Нарвы.
Затем зафиксировал ноябрьскую измену бывшего командира роты Гуморта (Яна Гуммерта); отъезд царя Петра от Нарвы и совместое прибытие с ним роты в Москву в декабре, после нарвского поражения от шведов.
В 1701 г. рота сопровождала царя в его поездке в Курляндию, а в марте явилась с ним на Воронежскую верфь.
В мае - любопытная запись:
'В 29 д. в четверток, в празднество Вознесения Господня, заложили карабль всей компанией, по гвоздию вколотили, фалшкил прибили к килю и тот киль положили' 76).
В июне - тоже запись о корабельных работах:
'Поставили ворштевен и охтарштевен, вся кумпани была и веселились.
В 8 д. тоесть в неделю пятидесятницы бросали бомбы с карабля и веселились.
И поехали с Воронежа в ночь' 77).
Семнадцатого июня рота прибыла в Москву - и бомбардиры остались тут до конца года.
Отметим одно обстоятельство. Записи 1701 г. дают понять: автор дневника был не просто бомбардиром - он был еще и корабелом, судостроителем!
Это подтверждают и немногословные записи 1702 г.
Семнадцатого марта рота прибыла с царем в Архангельск - и тут в журнале наступает двухмесячный перерыв: автор занят работой.
Учитывая свидетельство прошлого года, небезосновательно предположить, что связана эта работа была именно со строительством судов на Соломбальской адмиралтейской верфи.
Затем автор с ротой участвуют в обстреле Нотэборга, после взятия крепости переименованного в Шлиссельбург.
 Запись от 23 сентября 1700 г. (четыре нижние строки): |
 Запись, сделанная в мае 1701 г. рукой опытного корабела (восьмая - двенадцатая строки сверху): 'Маия в 29 д. в четверток впразднество вознесения Господня заложили карабль всеи кампании. Погвоздию вколотили Фалш кил прибили хкилю и тот кил положили'. |
Итак, дневник вел бомбардир и корабел... |
|
Потом рота со всей армией отправляется в Москву.
В 1703 г. автор фиксирует отъезд царя в Воронеж - сам же с ним не едет: видимо, его ждет другая работа.
Только 15 марта автор отправляется со своим капитаном и со всей ротой 'с Москвы в Шлюсенбурх'.
В апреле он участвует в спуске яхты, а потом движется с другими бомбардирами 'к Канцам' - к Ниеншанцу.
Первого мая Ниеншанц пал - его переименовали в Шлотбург.
В ночь с 6 на 7 мая автор участвует в захвате шведских судов на Невском взморье.
Между прочим, это означает, что позже был он награжден медалью 'Небывалое бывает', которую получили все участники этой операции.
А затем появляются пять (в дневнике - семь) строк:
'В 11 д. капитан пошел в Шлютенбурх сухим путем
В 13 д. на яхте гулял на озере верст 10 и болши
В 14 д. приехал на сясское Устье
В 16 д. в неделю пятидесятницы пошли
В 17 д. приехали на Ладейною пристан' 78).
 Вторая-восьмая строки в майской записи - источник последующих споров: был ли Петр I на Неве 16 мая 1703 г. при закладке Санктпетербургской крепости? |
Вот эти пять строчек из майского бомбардирского 'Юрнала 1703 года' и понаделали немало переполоха в исторической литературе, посвященной времени основания Санкт-Петербурга... * * * Что до автора этих строк 'Юрнала', то, если мы вспомним, что это был не просто бомбардир, но и корабел, то сразу же получим право исключить из списка 'подозреваемых в авторстве' всех тех, кто в прошлом, 1702 г. занимался работой на 'транц порте', 'караблях' и 'в шлюпках', то есть матросов. Остаются шестьдесят два человека. Продолжим поиск... Автором дневников, естественно, не был царь Петр: о нем в 'Юрнале' говорится в третьем лице. И не Меншиков (Данилыч писать не умел). Не подпоручик Лефорт и не каптенармус Петелин (один умер, а второй погиб уже в 1703 г.). Исключим и второго каптенармуса - Некрасова: по долгу службы он много разъезжал и свидетелем большого числа упомянутых в 'Юрнале' событий не был. |
Дубасов, Головков, Ходанков и Щепотев погибли в Выборгском походе 1706 г., в одном бою.
Комендант Олонецкой верфи Иван Яковлев (был в роте еще и его однофамилец) и мастеровой Матвеев тоже покинули сей мир - в 1707 г.
Если мы вспомним еще, что писарь бомбардирской роты Ипат Муханов, как и Иван Сенявин, с 1705 по 1707 гг. был в шведском плену, то станет ясно, что дневник роты вели не они: автор-то в эти годы жил в Петербурге, более или менее аккуратно заполняя свой 'Юрнал'.
Автором не был и писарь Кутуков: он умер в 1714 г., а журнал продолжался до 1720 г.
Брат упомянутого выше Ивана Сенявина - Наум - вел свой, отдельный журнал, начатый в 1705-м и продолженный до 1718 г. Так что и его исключим из числа 'подозреваемых'.
Гаврила Меншиков с Лукиным, Скляевым и Чанчиковым в начале 1703 г. работали на Воронежской верфи, а потому ни об одном событии, происходившем в Невской дельте, писать не могли.
Блиновский, Иевлев, Кобылин, Никифоров, Огоролев, Осетров, Сызловский, Темиров и Василий Яковлев в этот год остались в Москве - кто по болезни, кто по делам службы.
Готовцев с Немчиновым в этом и последующем годах в России вообще не бывали.
Денщики Мунаков, Мурзин, Родашевский, Тряблов и Янов постоянно находились при царе, в то время как автор 'Юрнала' не переставал вести его и в отсутствие царя.
Наконец, барабанщиков Даниловцова и Авраама Петрова исключим по их малолетству.
И у нас остаются двадцать три человека.
Кто из них?
Продолжаем читать 'Юрнал'...
* * *
Приехав на Олонецкую верфь ('Лодейною пристан') 17 мая 1703 г., автор дневника начинает деятельно трудиться там.
Вот - июньские записи в 'Юрнале':
'Июня в 20 д. Иван Синявин к нам приехал
В 22 д. тоесть во вторник спустили наводу галиот имянуемой Куриер
В 26 д. отпущен в Шлот Бурх с Иваном Володимеровым' 79).
Запись подтверждает непричастность к написанию дневника Ивана Сенявина, а также устанавливает ее в отношении Ивана Володимерова, отправившегося 'в Шлот Бурх' ко дню рождения царя, в то время как автор продолжает вести дневник.
В конце июля, вскоре после зафиксированного автором приезда царя Петра на Олонецкую верфь, корабелы заложили на ее стапелях галеру.
В августе спущен фрегат 'Штандарт' (автор именует его - 'Штандр') и еще восемь судов, а также заложен галиот, пакет-бот и шнява. Об этой шняве (в отличие от предыдущих судов) автор сообщил сведения о ее размере:
'В 29 д. заложили шнау длина 62 фута ширина...' 80)
Спущена эта шнява будет в 1704 г. - и ее назовут 'Мункер', то есть 'Сердце мое'. Отметим это особое внимание автора к шняве 'Мункер'.
'В 8 д. сентября в среду карабли отсель пошли. И Господин капитан' 81), -
запись эта позволяет вывести из списка еще трех бомбардиров - Буженинова, Бухвостова и Корчмина: они вместе с Володимеровым, Щепотевым и другими приближенными царя повели в тот день корабли со Свири на Неву (впрочем, Корчмина можно было отвергнуть и раньше: ведь это именно он полтора десятка лет спустя отвечал на вопрос Макарова об авторстве дневников - и себя в число этих авторов просто не включил).
Шестнадцатого сентября на Неву отправился еще и бомбардир Скворцов.
Так что неназванными у нас остались еще семнадцать человек...
* * *
Итак, Петр с большинством бомбардиров (среди которых были, конечно, и корабелы) уплыл со Свири к Петербургу, - но остался ли автор на 'Лодейной пристани'?
Полагаю, остался, поскольку слова 'карабли отсель пошли', (особенно, слово 'отсель') отчетливо указывают на психологическую непричастность автора к уехавшим: они пошли 'отсель', отсюда - с того места, где остался автор.
Кто же из еще неназванных и невычеркнутых (но притом - достаточно известных) бомбардиров-корабелов там остался?
Ответ мы находим в двух письмах - Александра Меншикова к Ивану Яковлеву от 17 октября и майора гвардии Федора Салтыкова, руководившего работами на Олонецкой верфи, к царю от 7 ноября 1703 г.
Меншиков наказывал Яковлеву:
'Лукьяна Верещагина в леса те, которые он описывал, пошли для рубки дубового лесу и кривуль 4' 82).
Салтыков же сообщал царю:
'На вашей, Государь, шнау, что вы изволили основать 5, у которой ныне Иван Немцов делает балк вегерс и огибает досками снаружи...
Филипп Пальчиков на пакет бот ставит општаты и дек балки, толко остановилось за дубовыми книсами' 83).
|
Фрагмент письма Федора Салтыкова царю Петру I от 7 ноября 1703 г., в котором упомянут корабел Иван Немцов, работающий над шнявой 'Мункер'. |
В письме упомянуты еще Козьма Патрикеев и Иван Татищев, но они, как и Федор Салтыков, в состав роты не входили. Итак, у нас 'обрели имена' еще трое корабелов-бомбардиров для проверки, поскольку из письма явствует, что из состава роты в Лодейном Поле остались только эти трое: Верещагин, Немцов и Пальчиков. Это, конечно, значительно облегчает выбор... Лукьян Верещагин в тот и последующие годы занимался не собственно строением судов, а поиском и доставкой леса для них. Однако ни в одном из журналов мы ни слова об этих поисках не находим. В то время как о делах сугубо судостроительных автор пишет постоянно как о своем деле. Это дает основание заключить, что автором дневников Лукьян Верещагин не был... Далее. Автор журналов самого себя по имени никогда не называет (собственно, у нас тогда и предмета поиска не было бы). Других же бомбардиров величает по имени и по фамилии. В мае 1711 г. он, например, пишет: 'В 6 д. была свадьба Кикина... |
Думается, если бы журнал вел Пальчиков, то и написал бы: 'В такой-то день была моя свадьба'. Ведь занес же автор журнала в июне 1705 г. в 'диариуш' свое 'я':
'Я отсель поехал в Питербурх' 85).
Но в дневнике Пальчиков назван в третьем лице. Так что можно достаточно уверенно сказать, что автором 'Юрнала' не был и Филипп Пальчиков...
 Страница 'Юрнала' за 1711 г., на которой сообщается о свадьбе Кикина (десятая строка сврху) и Пальчикова (одиннадцатая строка сверху). |
Что же, выходит, остается Иван Немцов, который в конце 1703 г. 'делал балк вегерс' на шняве 'Мункер', спроектированной, заложенной и начатой строительством самим царем? Проверим это предположение... В 1704 г. автор журнала строил суда на Олонецкой верфи, особо пространно отметив событие 24 сентября: 'Спустили шнау, именуемую Мункер; на ней кушали' 86). Второго октября последний отряд новопостроенных судов со Свири двинулся через бурную осеннюю Ладогу к Петербургу: 'Капитан отсель пошел, также и шнау Мункер и карабль Валсрантов 6 пошли в путь на гребле' 87). Восемнадцатого октября суда пришли в Петербург - и это событие, между прочим, запечатлел на гравюре, которую назыают обычно 'Первым видом Петербурга', голландский гравер Питер Пикарт. А 5 ноября на Неве заложили Адмиралтейскую верфь , о чем сообщил 'Юрнал'. Вскоре после этого бомбардирская рота пошла в Нарву и Москву... В 1705 г. автор журнала ездил с царем Петром и бомбардирами в Воронеж, а затем вернулся в Петербург. В письме от 25 мая, посланном вице-адмиралом Крейсом коменданту Яковлеву, находим любопытное распоряжение: 'По указу губернатора Александра Даниловича велено тебе приказать оснастить шняву против [по подобию] шнявы 'Мункер' и чтоб для оснащивания той шнявы матросов, которые прежнего году оснащивали шняву 'Мункер', прислать; и у меня тех людей теперь нет, для того, что Ивана Сенявина в полон взяли, а Ермолай Скворцов послан по указу Великого Государя в Ладогу для привозу в Петербург государевой кипарисной яхты' 88). |
Добавлю, что Сенявин был освобожден из шведского плена два года спустя, а 'кипарисную яхту' Яковлев установил в Адмиралтейский амбар в сентябре месяце.
Автор же девника во время написания Крейсом его письма был на флоте - и стал свидетелем нападения шведской эскадры адмирала Анкаршерны на крепостцу Кроншлот и остров Котлин, у которого стояли русские боевые суда.
 Cентябрьская запись 1704 г. 'В 24 д. внеделю спустили шнау именуемую Мункер нанеи кушали'. |
 Запись от 13 сентября 1705 г. о посещении 'нашей шнявой' 'Мункер' Петергофа (четыре нижние строчки). |
В сентябре в 'Юрнале' - интереснейшая запись:
'В 13 д. в четверток наша шнау Мункер пошла в Питербурх; после полудня в 4 часа против Питергофа кинули якорь; к вечеру пришли в Питербурх' 89).
В этой записи впервые в истории начального Санкт-Петербурга упоминается имя Петергофа - царской резиденции на южном побережье Финского залива. Однако я выделил тут другие слова - 'наша шнау Мункер', - ибо для автора 'Мункер' была именно 'его шнявой'.
И не просто 'его', но - 'нашей'.
Я знаю только трех людей, которые в сентябре 1705 г. могли занести о шняве 'Мункер' слово 'наша' в веденный в Петербурге 'Юрнал'. Это тот, кто на ней плавал, и те, что ее строили (именно строили, а не оснащали, поскольку оснащавшие - Сенявин со Скворцовым - тогда отсутствовали: один был в плену, другой - все еще в посылке за 'кипарисной яхтой').
Кто на шняве 'Мункер' плавал (ведя при этом дневник), известно. Это был Наум Сенявин, который в своем журнале так и писал: 'наша шнява'. Но это был не тот 'Юрнал', который мы рассматриваем, а именно его, Наумов, личный дневник.
А кто строил 'Мункер' - тоже известно. Два человека.
Первый - 'корабельный мастер Петр Михайлов': царь Петр.
Второй - корабельный подмастерье Иван Немцов...
* * *
Иван Немцов...
Все изложенное выше основано на сопоставлении определенных фактов и документов. Логический вывод из приведенного сопоставления и позволяет назвать автором бомбардирских журналов начальных лет Петербурга именно корабела Немцова.
Мы знаем сегодня об этом человеке не очень много, но кое что знаем - и я хочу рассказать об этом читателю...
Родился Иван Немцов примерно в 1665 г. - и был, таким образом, лет на семь старше царя Петра.
Питерский исследователь Израиль Быховский пишет о нем в своей книге 'Петровские корабелы':
'Иван Немцов происходил из северодвинских крестьян и вместе со своим братом Ильей с отроческих лет работал на постройке различных... судов. В конце XVII в. он славился на Севере как искусный строитель ботов и иных мореходных промысловых судов.
Когда началось строительство судов в Воронеже для второго Азовского похода, архангельский воевода Ф. М. Апраксин направил туда обоих братьев. Они участвовали в постройке судов (чаще всего, галер)' 90).
Там на них обратил внимание царь Петр.
Там старательный и даровитый корабел Иван Немцов стал вскоре солдатом первого капральства бомбардирской роты Преображенского полка.
Павел Кротов пишет в 'Истории судостроения':
'Петр решил на Соломбальской верфи построить [в 1702 г.] два малых фрегата ['Святой Дух' и 'Курьер']. Строительство их он поручил своим приближенным - рядовым бомбардирской роты Преображенского полка И. Немцову, Ф. П. Пальчикову и Л. А. Верещагину' 91).
Правда, Кротов при этом ссылается на 'Историю Преображенского полка' Бобровского, но там, в списке бомбардирской роты, указано лишь, что трое этих корабелов - вместе с семнадцатью другими бомбардирами - были 'на Соломбале': данных о построении именно ими 'Святого Духа' и 'Курьера' нет.
 Питер Пикарт. |
Еще один отрывок из книги Быховского: 'С организацией Олонецкой верфи в Лодейном Поле обоих братьев направили туда в помощь голландским мастерам: Ивана в качестве корабельного подмастерья, а Илью как корабельного ученика... Павел Кротов в 'Истории судостроения' добавляет: 'По словам прибывшего [из инспекционной поездки] с Луги И. Немцова, по август 1712 года там были заложены... 50 бригантин, но на некоторых не были поставлены даже все шпангоуты, а построены только пять' 93). |
Вообще же с переносом строительства со Свири на Неву Немцов работал на Санктпетербургском Адмиралтейском дворе.
В 1716 г. - одним из первых в Петербурге - он построил себе на невской набережной собственный каменый дом (стало быть, уже к тому времени бывший соломбальский корабел обладал для этого средствами наряду с вельможами царя Петра).
Дом Немцова стоял четвертым от Галерного (Ново-Амиралтейского) канала. Был он трехэтажным, в семь окон по фасаду, с лопатками и барочными наличниками, с двухмаршевым крыльцом, перед которым находилась деревянная пристань.
Отсюда в следующем году Немцов ездил в Пустозерский уезд для описи лесов.
С 1717 г. ходил отсюда на строительство 12-пушечного гукора - судна для перевозки грузов по озерам и рекам - 'Ватер-Фалк' ('Морской Орел').
В апреле 1718 г. пришел черед нового судна - капера (эти суда имели правительственный патент на реквизицию грузов вражеских коммерческих судов: легальное пиратство!), о котором писал в журнале:
'В 6 д. заложили капор' 94).
В январе 1720 г. Немцова послали в Ревель для починки кораблей. А когда он вернулся в Петербург, то узнал о рождении дочери - Марии.
К 1720 г. относится показание самого Немцова, данное им в 1732 г., о том, каким 'манером' предпочтительнее строить галеры. Немцов по этому поводу 'объявил':
'В 1720 году указом блаженныя и вечнодостойныя памяти Его Императорского Величества Петра Великого делал он 8 Француской манирой 5 галер.
А в 1721 году имянным Его Величества указом повелено ему Немцову делать иные галеры Француским манером как конные 9 так и военные.
А в 1724 году по Его Императорского Величества указу велено ему делать чертежи галерные також и карабелные делать, чтоб всякому можно по тому чертежу б делать, хотя бы и не галерные мастера, и при строении сказанных галер велено было ему Немцову у галерного мастера француженина Ниулона 10 присматривать его инвенции [то есть судостроительные новшества], ибо Его Величество до кончины желал, чтоб все галеры были Француской манерой, а венецианской имел сумнительство и весма неприемлемы были понеже их за лутчеи не признавал' 95).
Немцов cтал признанным авторитетом в деле галерного строения.
Быховский пишет далее в 'Петровских корабелах':
'После заключения мирного договора со Швецией Адмиралтейств-коллегия... решила пополнить Галерную эскадру Балтийского флота новыми парусно-гребными судами, построенными 'по французскому манеру'. Руководителем строительства галер решили назначить Ивана Немцова, присвоив ему звание галерного мастера и назначив заведующим Галерным двором в столице 11...
Став галерным мастером Немцов начал заведовать галерным двором в столице. Немцов строил парусно-гребные суда, внося в их 'сочинение' и собственную корабельную выдумку.
Внимание Петра привлекла плоскодонная галера конструкции Ивана Немцова, созданная специально для использования в мелководных районах финских шхер'.
Уже после смерти Петра I - 20 декабря 1726 г. - Немцов получил чин поручика. На следующий год вновь ездил в Ревель чинить корабли и ластовые торговые суда.
В 1738 г. в немцовском доме на набережной справлена была свадьба. Мужем Марии Ивановны стал человек, тоже сыгравший в жизни молодого Петербурга значительную роль. Это был знаменитый в будущем архитектор Савва Чевакинский - создатель Никольского Морского собора, Шереметевского дворца ('Фонтанного дома'), Новой Голландии (совместно с Валленом-Деламотом).
Так что на старости лет судьба свела Ивана Немцова еще с одним замечательным человеком - и отец мог быть спокоен за судьбу дочери Марии.
Мастер был уже немолод, но строил одно судно за другим. Назову лишь часть их, зафиксированную 'Списком русских военных судов с 1668 по 1860 гг.' в разделе 'Галеры, скампавеи и полугалеры'. Все это - 16-, 20- и 22-баночные галеры французского образца типа 'Форели' строения 1734 г.
С 1736 по 1747 гг. Немцов строил суда при петербургском Адмиралтействе.
Вот - ряд названий: 'Дракон' и 'Страус' (1738), 'Бодрая', 'Днепр', 'Иезекииль', 'Ижора', 'Ильмень', 'Осетр', 'Смелая', 'Стерлядь' и 'Счастливая' (1739), 'Орел' (1740), 'Буцефал', 'Морская лошадь' и 'Сайга' (1741), 'Констанция', 'Летучая' и 'Промышленная' (1742), 'Добычная', 'Св. Николай' и 'Удалая' (1743), 'Бегучая', 'Великая', 'Гарбора', 'Голубь' и 'Мушула' (1747). Последние суда построены были уже в год смерти Ивана Немцова 96).
Памятью о корабеле долго еще оставались галеры 'Славна' и 'Фивы', разломанные в Ревеле лишь в 1760 г.
Вот только о могиле Ивана Немцова мы не знаем ничего.
Впрочем, это, увы, типично для судеб многих славных людей XVIII в. Дата смерти того же Чевакинского по сей час обозначается оскорбительно неясно: 'между 1774 и 1780'...
* * *
Итак, Иван Немцов был для своего времени человеком заметным и след в истории оставившим отчетливый.
И все же, размышляя о нем, я все время задавался вопросом: почему именно Немцов смог стать автором бомбардирских 'Юрналов'? Что могло выделить его из среды соратников?
Однажды я нашел весьма убедительную подсказку к решению этой загадки. Подсказку эту дал мне Борис Шергин, блестящий знаток северных поморов, их духовного склада, привычек, характера. Говоря в книге 'Запечатленная слава' о древней, еще от XV в. идущей культуре составления архангелогородцами 'морских указов', 'уставов морских', 'морских урядников' и 'книг морского хода', Шергин проницательно замечает:
'Сохранилась у помора как бы врожденная потребность или привычка записывать события, хотя бы личной жизни, которые казались достопамятными. Отсюда характерное для Севера явление: каждый 'архангельский мужик' непременно носит с собой записную книжку...
Любой кормщик-шкипер, мурманский промышленник, корабельный мастер... непременно имел при себе записную книгу, достаточно объемистую. Сюда заносились сведения, например, о вскрытии Северной Двины...
Нередки в этих книжках описания штормов или 'любознательных cлучаев', 'морских встреч'...' 97)
Прочтя эти слова, я словно бы увидел Ивана Немцова, освещенным дополнительным и придавшим ему особую рельефность светом. Ведь именно таким 'корабельным мастером' он и был! И многие записи его 'Юрнала' носили как раз такой характер, о котором столь точно написал Борис Шергин.
И, если высказанная тут мною гипотеза об авторстве 'петровских журналов' начальных лет Санкт-Петербурга найдет подтверждение в новооткрытых документах, - это добавит к биографии трудолюбивого, скромного и даровитого русского человека далеких и славных лет еще несколько ярких и умножающих наше уважение к нему штрихов.
Впрочем, если в будущем кто-то сумеет доказать авторство иного человека, - славы у Ивана Немцова это не отнимет (как, полагаю, читатель и сам смог в том убедиться).
Адриан Схонебек.
Осада крепости Шлиссельбург. Офорт 1703 г.
Покуда же я приглашаю счесть сумму приведенных выше доказательств достаточной - и перейти к анализу 'Юрналов' Ивана Немцова...
Насколько безоговорочно можно доверять его сведениям?
Бычков, если помните, писал об этих 'Юрналах', что 'все они, кажется, суть копии и весьма небрежно писанные'.
Не буду говорить 'кажется', ибо дневники эти и есть вовсе не оригиналы, а именно копии, списки с не обнаруженных пока, а верней всего, и несуществующих уже оригиналов.
Я видел эти копии в РГАДА. Держал их в руках (не пленки, отснятые с них, а именно те первоначальные документы, которые собраны были в альбоме с кожаным переплетом - и выданы мне по моей просьбе в качестве исключения).
Что сказать о них?
Во-первых, если бы перед нами были оригиналы, они должны были бы отличаться друг от друга. Разным должен был быть, к примеру, рисунок почерка: в один день 'Юрнал' заполнялся на суше, в другой - в плаванье, в третий - во время похода. И чернила, между прочим, должны бы быть разными.
Журналы же переписывались одними чернилами. Да и почерк, по крайней мере, в 'Юрналах' 1698-1709 гг., не менялся не только день ото дня, но и год от года (хотя и разнился написанием букв 'в', 'л', 'и' - такое бывало не только у профессиональных писарей, но и просто у часто писавших людей).
Истины ради замечу: 'Юрнал 1710 года' отличается от других - и более ранних, и более поздних - не только почерком, но и стилем. Дневники же 1711-1720 гг. одностильны с более ранними, и хотя писаны другим почерком, но, опять-таки, одним на протяжении целых годов (видимо, все же их переписывали для Макарова махом).
После переписки дневники кто-то читал (видимо, отбирая в них нужные сведения) и при этом слегка правил. Автор, например, пишет 23 апреля 1712 г.:
'Господин Шаутбенахт 12 путь восприял в Кроншлот и апреля в 24 день от Кроншлота путь восприял в Выборх', -
на что анонимный редактор - другим, естественно, почерком - пишет сверху, зачеркнув часть немцовского текста:
'...и сегоже числа путь восприял от Кроншлота...' 98).
А то автор пишет запросто: 'Федосей' или 'Моисеевич', а редактор строго 'поясняет' сверху: 'Скляев'...
То, что дневники, хранящиеся в РГАДА, - именно копии, а не оригиналы, подтверждает и такой, скажем, штрих.
Записи от 20 июня до 21 июля 1703 г. повторены в дневнике дважды. Ясно, что переписчик, не очень внимательно или наспех делавший копию, допустил ошибку.
В самом деле, нельзя же представить, что это сам 'первоначальный автор', то есть Немцов, ни с того ни с сего повторил свою собственную запись дважды. Немцов мог, конечно, сделать это, но лишь выступая сам в роли переписчика своих собственных дневников, что, в принципе, вполне возможно.
Мало того, я подозреваю, что некоторые записи делались в 'Юрналах' задним числом, либо переписчик вносил кое-какие правки в ходе снятия копий с первоначального варианта.
Вот, к примеру, строка журнала от 25 сентября 1702 г.:
'В 25 д. пошли в путь под Шлюсенбурх. Пришли в 27 д.' 99).
 'Загадочная' запись, сделанная в 'Юрнале' в сентябре 1702 г. (четвертая-пятая строки сверху): 'В 25 д. пошли впуть под Шлюсенбурх. Пришли в 27 д.'. |
Но ведь 25 сентября никакого 'Шлюсенбурха' и в помине еще не существовало! Была шведская крепость Нотэборг (и было бы понятно, если б автор написал: 'пошли под Нотенбурх' или: 'пошли под Орешек', как, к слову, и обозначил Адриан Схонебек свою гравюру, запечатлевшую осаду 'Нотебурга или Шлютельбурга'). А то сам Немцов отмечает дальше, что 'город сдали' только 12 октября (и только после этого крепость получила имя 'Шлиссельбург'). Упоминание же этого названия ранее 12 октября было бы совершенно загадочно, не допусти мы возможности, что копиист позволил себе вторжение в первоначальный текст. А это опять-таки возможно было лишь в случае, если копии эти делал сам Немцов, иной раз сознательно корректировавший первоначальные записи, а иной раз просто допускавший описки. Для того чтобы отождествить неаккуратность копииста - она значит много, но аргументом решающим не является - с привычным непедантизмом автора первоначального текста, и, памятуя при этом анализ его небрежностей, произведенный Бобровским, приведу конкретные примеры за один только 1703 г. (здесь - на соседней и последующих страницах - я впервые воспроизвожу весь текст 'Юрнала' Немцова за тот год: такой, каким он сохранился в 25-й книге I отделения 9 фонда Кабинета Петра I в РГАДА). Сообщив, что 1 февраля - |
Апрельская запись:
'В 28 д. Капитан пошел на буерах' 101).
Откуда пошел? Куда? С кем? Зачем? Когда завершил плаванье? Где? С каким результатом? - неясно...
Написав, что 11 мая -
'Капитан пошел в Шлютенбурх...' 102), -
Немцов, увы, не отметил времени его возвращения в Шлотбург (тогда опять-таки не было бы многолетних дебатов о пребывании царя на Неве, на Заячьем острове в день 16 мая).
Вот и получилось, что царь Петр 'пошел' с ротой в поход 11 мая, вроде бы - по невнятным данным дневника - не разлучался с нею (пометы-то об отъезде из роты нет!) и, следовательно, прибыл с ней на Олонецкую верфь, а потом... вновь 'пришел' туда, где 'находился': 'пришел' 21 июля (эта дата в 'Юрнале' есть - и никем не отрицается).
Словом, из-за небрежности Немцова получилась абсурдная ситуация, так любезная фантастам и сюрреалистам: вторичное появление героя в точке пространства, в которой он в данную минуту находится.
Так что, учитывая это, я вынужден констатировать, по крайней мере, три истины.
Первая: царь мог в любой миг роту покинуть, - но в хронике ее передвижения это могло остаться неучтенным.
Вторая: отсутствие пометы об отъезде царя из роты не должно служить для нас подтверждением факта того, что с 11 по 17 мая Петр роты не покидал.
Третья: все это, увы, говорит о привычной непедантичности Немцова как составителя 'Юрнала', который он вел скорее как личную записную книжку, нежели как официальный документ своей бомбардирской роты...
Вот и в августе он, - работая рядом с царем на Олонецкой верфи, - занес в дневник 29 числа:
'...Алехандр Данилович отсель поехал назаводы' 103).
Однако Меншиков к тому времени уже дня два как уехал: 28 еще августа, 'не доезжая заводов за 10 верст', он писал царю с пути, из села Горки:
'Того же числа поехал в лодке на заводы' 104).
А на следующий день - 29 августа 1703 г. - Меншиков заложил на месте будущего Петрозаводска доменный молотовой и оружейный завод, названный сначала Шуйским, а позже переименованный в Петровский и давший имя городу - ровеснику Санкт-Петербурга (с юбилеем, соседи, - и не забудьте помянуть за праздничным столом фактического основателя своего города, действовавшего, естественно, по указу своего государя!)...
Повторю: не исключаю, что какие-то записи Немцов делал задним числом - и это не всегда позволяло ему быть точным. По прошествии же времени точная дата забывалась - и ошибка или описка закреплялись в 'Юрнале' навсегда.
В каких-то случаях он вносил в 'Юрнал' записи явно с чужих слов. Таковы, скажем, ноябрьские сроки 1703 г.:
'В 11 д. ноября ис Питер Бурха полки пришли к Москве.
В 23 д. господин капитан пошел наВоронеж' 105).
Мы помним, что 7 ноября Немцов работал еще на Олонецкой верфи - достраивал шняву 'Мункер', и, следовательно, с полками в Москву не ушел.
Он, конечно, мог вернуться в столицу до 23 ноября, чтобы самому зафиксировать отъезд царя в Воронеж, но в дневнике опять-таки нет пометы о возвращении Петра в Москву к 20 декабря.
Впрочем, такой записи Немцов, возможно, и не мог бы сделать, зазимовав на Олонецкой верфи.
Первые строчки 1704 г. занесены были в 'Юрнал' в марте - и зафиксировали приезд царя Петра на верфь. Немцов тогда уже был там, на месте...
* * *
Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы сделать некоторые выводы и об авторе журнала, и о степени доверия его 'диариушу'.
Представим себе краткий психологический портрет корабела Ивана Немцова.
Достаточно житейски опытный и грамотный, дельный и по-крестьянски сметливый человек. Отнюдь, видимо, не забубенный выпивоха, хотя и не прочь 'повеселиться'. В общем же, личность хотя и не поднимающаяся над средним уровнем людей, окружавших царя, но вполне положительная.
Вовсе не исключено, что именно такому человеку могли даже не поручить, но доверить ведение записей, фиксирующих и передвижение, и повседневные занятия бомбардирской роты. Немцов и выполнял порученное на протяжении более двух десятилетий (вторую половину - уже как 'чистый' корабел, а не бомбардир). Но выполнял на уровне своих способностей.
Он не был 'писарем' роты. Не знал никаких правил, на основе которых должны вестись 'профессиональные' дневники. Он просто заносил в 'Юрнал' те события, которым успевал стать свидетелем, которые попадали в поле его зрения.
Тем самым он сохранил для нас, действительно, массу деталей той жизни, и без его помощи мы были бы беднее.
Спасибо ему за это!..
Но вместе с благодарностью мы спокойно констатируем: не считаться с 'Юрналом' Немцова мы не можем, но ко всем сообщениям его будем относиться осмотрительно, проверяя их, елико возможно, большим числом сопутствующих фактов и документов.
'Юрнал' был, несомненно, документом своего времени, своей эпохи. Но все же в качестве некоего официального документа рассматривать его, разумеется, было бы неверно 106).
Потому и проведем сопоставление его сведений с другими реалиями 1703 г. Постараемся ответить для начала на вопрос, вынесенный в заголовок следующей главы.
_______________
1 То, что стало позже 'Журналом Гюйсена' и 'Поденной запиской'.
2 Не Акима, а Наума Акимовича.
3 С 1713 г. Василий Дмитриевич Корчмин стал командиром бомбардирской роты.
4 Кривули - корневища с частью ствола, из которых после обработки делали шпангоуты: корпусные рамы судов.
5 То есть на будущей шняве 'Мункер', как выясняется, заложенной по собственному чертежу именно царем Петром 29 августа.
6 Это был фрегат 'Флигель Фам' - 'Летящая слава', - который повел в Петербург тогдашний его командир англичанин Ян [Джон] Валронд.
7 До 1737 г. судно сохраняли при Адмиралтействе как раритет начальной петровской корабельной поры. Вместе с царем Немцов строил и фрегат 'Олифант'.
8 То есть 'объявлявший' свое сведение в Адмиралтействе корабельный подмастерье Иван Немцов.
9 В них перевозили лошадей.
10 У марсельца Клавдио Ниулона, прибывшего в Петербург в 1719 г.
11 Функционировавшим с 1712 г.,неподалеку от дома Немцова, на нынешней Английской набережной.
12 Царь из 'Капитана' превратился уже в контр-адмирала.
| К содержанию |
