На главную

III. Что на сей счет говорят исторические источники

Двадцать пятого июня 1703 г. Оттон-Антон Плейер - австрийский (точнее - цесарский) резидент при русском дворе в Москве - доносил своему государю, главе Священной Римской империи, в Вену:

'Русские не только очень хорошо укрепляют фортецию Ниеншанца, но и возводят недалеко от нее новую мощную крепость, основав укрепление в миле от фортеции, в устье реки Невы и на острове, выгодно расположенном у моря, где работают 20 000 человек. Она должна быть вся из камня' 39).

Сведение Плейера достаточно смутно и рождает возражения.

Во-первых, Шлотбургская (бывшая Ниеншанцкая) фортеция не укреплялась, а была вскоре взорвана.

Во-вторых, из-за неточности перевода (я даю его в новом варианте) историки вообще не могли понять, о каких именно 'мощных крепостях' пишет резидент.

В-третьих, как мы знаем, первоначальная Санктпетербургская крепость была дерево-земляной; из камня ее начали возводить только в 1706 г.

Несмотря на это, известие Плейера (наряду с письмом канцлера Головина резиденту Готовцеву, помеченным тем же 25 июня 1703 г., - о нем речь пойдет ниже, в главе 'Каковы майские реалии рукописи вне событий 16 мая?') является все же первым, в котором, пусть и косвенно, упомянуто о закладке на 'выгодно расположенном у моря' острове новой крепости - будущей Санктпетербургской.

Однако Плейер ничего не сообщает тут об участии царя Петра в закладке этой фортеции.

Семнадцатого июля московский резидент направил цесарю в Вену некоторые новые подробности о строительстве на Неве:

'В этом году больше не будет предпринято ничего существенного, будут лишь возводиться - как на воде, так и на суше - мощные укрепления в завоеванных местностях и на путях из Лифляндии в Ингерманландию, чтобы к будущему году, бросив все силы, надежнее и как можно раньше начать что-либо значительное.
Царь отправился в Олонец ¹, чтобы доставить построенный там военный корабль в Ниеншанц (который теперь называют Шлотбургом), имея при этом в виду по прибытии этого корабля укрепить свои позиции... фрегатами с Ладоги и после этого атаковать из построенной на острове новой крепости (названной Петербургом) 13 шведских кораблей и прогнать их, чтобы в будущем они не препятствовали высадке в Финляндии, как это происходит и по сей день' 40).

Несмотря на то, что и в этом сведении Плейера мы не находим слов об участии царя в закладке крепости, оно драгоценно тем, что в нем впервые упомянуто точное имя новой фортеции, новый топоним в дельте Невы - 'Петербург'.

В русских источниках название 'Петербург' появилось только на следующий день - в сообщении 'Ведомостей' (я не исключаю того, что Плейер, ознакомившись с этим выпуском накануне, использовал в своем письме сведения из него):

'Из новыя крепости Питербурга пишут, что нынешнего Июля в 7 день, Господин генерал Чамберс с четырьмя полками конных, да с двумя пеших, ходили на генерала Крониорта' 41).

Страница петровских 'Ведомостей' от 18 июля 1703 г. с первым упоминанием имени новой невской крепости - 'Питербурга'. Небезынтересно вспомнить, что со дня основания крепости прошло два месяца: строительство явно держалось в определенном секрете.

И тут о закладке крепости речи не идет - лишь констатируется, что русские войска, выступившие против генерала Кронъйорта, начали поход от новоназванной крепости. Двадцать седьмого июля 1703 г. Александр Меншиков сообщал Петру I из Петербурга на Олонецкую верфь: 'Лошадей работничьих, о которых в предреченном писме вашем ко мне написано, я отпустил. Присем прислал я к вашей милости юрнал (которой изволь сам выправить) да 12 памаранцов для употребления во здравие' 42). Речь в письме шла, без сомнения, о журнале, впоследствии получившем название 'Юрнал о взятии крепости Новых Канец' и в 1713 г. изданном в 'Книге Марсовой'. Немаловажно, что упомянутый Меншиковым в его письме 'Юрнал' - самое современное закладке Санктпетербургской крепости отечественное историческое сочинение, завершенное, как можно предположить, в молодом Петербурге не позднее середины июля, после чего переписанное и отосланное Петру I, тогда уже действительно находившемуся на верфи в Лодейном Поле. Не в этом ли 'Юрнале' отыщем мы интересующий нас ответ на вопрос об участии царя Петра в закладке крепости? Увы, об этом событии тут говорится достаточно невнятно: 'Между тем временем господин капитан бомбардирский изволил осматривать близ к морю удобного места для здания новой фортеции и потом в скором времени изволил обыскать единый остров зело удобного положения места, на котором в скором времени, а имянно мая в 16 день в неделю Пятидесятницы фортецыю заложили и нарекли имя оной Санктпитербурх' 43). И этот, и сходные с ним (отличающиеся мелочами) тексты сохранились в московском Российском архиве древних актов (РГАДА) - в ряде редакций 'Журнала кабинета его императорского величества' за 1702-1709 гг. и 'Журнала Кабинетского Императора Петра Великого с 1702-го году по 1711-й год'.

В некоторых местах (правда, не в процитированном отрывке) тексты эти, действительно, правлены рукой Петра I.

Однако 'Журналы кабинетские' - призведения времени более позднего. Они относились к началу 1720-х гг., когда Алексей Васильевич Макаров, кабинет-секретарь Петра I, начал работу над 'Гисторией Свейской войны', составленной по первоначальным ее документам и названной при издании - 'Журнал или Поденная записка...'.

То обстоятельство, что все перечисленные отечественные тексты ² пестрят фразеологическими совпадениями ('между тем же временем', поиски 'удобного места' и т. д.), позволяет выдвинуть предположение о едином изначальном авторстве их, начиная с 'Юрнала о взятии Новых Канец'.

Автором этим мог быть все тот же Алексей Макаров (кажется, этого соображения никто из отечественных историков пока не высказывал).

Хотя он и начал службу в петровском Кабинете с 1704 г., но до того - еще в 1703 г. - служит в Канцелярии Меншикова, откуда, вероятнее всего, и происходил посланный в июле царю Петру на Свирь журнал о взятии Ниеншанца.

Оригинал же этого 'Юрнала' в архивном собрании бумаг не найден. И мы сегодня не знаем, правил ли Петр I именно этот полученный им на верфи 'Юрнал', а если правил, то в чем эта правка заключалась.

Одно совершенно ясно: царь 'Юрнал' прочел (ведь Меншиков отослал его на Свирь).

При этом царь не просто прочел текст, но сохранил в нем упоминание о личном осмотре островов Невской дельты и отыскании того из них, на котором 'в скором времени' заложена была Санктпетербургская фортеция. Причем, именно в этом - прочтенном - виде он вошел и в реляцию о взятии 'Новых Канец', и в 'Марсову Книгу', и в 'Кабинетские журналы', послужившие основой для 'Гистории Свейской войны'.

Отметим это для себя.

Однако запомним и безличность, неясность слов относительно деяния более раннего - 'заложили и нарекли'.

Кто именно 'заложил' крепость? Кто 'нарек'?

Не логичнее ли было бы, как предположил в газетной полемике 1903 г. Николай Энгельгардт, прочесть здесь такую, к примеру, фразу: 'Господин Капитан изволил самолично фортецию заложить'?

Однако такой фразы в 'Юрнале о взятии Новых Канец' мы не обнаруживаем.

Вполне официальным источником были и 'Ведомости'. Что можно отыскать о заложении крепости в них?

Девятнадцатого сентября 1703 г. - в двадцать шестом выпуске 'Ведомостей' - появилось первое сообщение о построении Санкт-Петербурга, правда, еще не названного своим именем (хотя, мы помним, оно и было уже упомянуто в ? 23 от 18 июля):

'Из Риги июля во 2 день.
Из Нарвы подорожные извещают, что Его Царское Величество не далече от Шлотбурга при море город и крепость строить велел, чтоб в предь все товары, которые к Риге, к Нарве и к Канцу приходили, тамо пристанище имели, так же бы и персицкие и китайские товары туда же приходили' 44).

Четвертого октября, в двадцать девятом выпуске 'Ведомостей', появилось новое, из того же адреса, известие:

'Из Риги августа в 24 день.
Его Царское Величество, по взятии Шлотбурга в одной миле от туды ближе к Восточному [Балтийскому] морю на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней же шесть бастионов, где работали дватцать тысящь человек подкопщиков, и тое крепость на свое государское имянование, прозванием Питербургом обновити указал' 45).

Обращает на себя внимание фактологическое совпадение известия 'Ведомостей' с письмами резидента Плейера, направленными в июне- июле венскому цесарю.

Не они ли лежали в основе слухов, достигших к августу Риги? Или, может быть, они имели в основе некий неустановленный пока русский источник?

Плейер, в частности, назвал в своем письме новую фортецию не 'Санкт-Петербургом', а просто 'Петербургом'. Не это ли лежит в основе неточности и в сообщении из Риги, где было сказано, что царь присвоил будто бы крепости свое имя?

К слову, таков же источник и заблуждения Петра Петрова, который рассматривал 'Санкт-Петербург' не как 'город святого Петра', но именно как 'Петербург' - 'город Петра', то есть город царя Петра I.

Однако царь Петр не называл новую крепость 'на свое государское имянование'. Он назвал ее во имя своего духовного патрона - святого апостола Петра, который, таким образом, стал и духовным покровителем молодого города на Неве.

Нас, однако, интересует сейчас даже не это.

Нас интересует то, что в обоих сообщениях 'Ведомостей' ясно обозначена воля царя Петра к основанию 'города и крепости' в Невской дельте. Но о личном его участии в акте такого основания не сказано ни слова.

Запомним и это.

Существуют еще иностранные описания юного Санкт-Петербурга, в которых нашел отражение интересующий нас вопрос.

Первым назову 'Точное известие о новопостроенном его царским величеством Петром Алексеевичем на Большой Неве и Восточном море городе и крепости Санкт-Петербург, а также о крепостце Кроншлот и их окрестностях' (напомню, что до последнего времени сочинение это поминалось нашими историками по названию, данному ему автором самого известного раннего его перевода - Афанасием Федоровичем Бычковым: 'Описание Санкт-Петербурга и Кроншлота в 1710-м и 1711-м годах').

'Точное известие...' издано было в 1713 г. в Лейпциге. А принадлежит оно - как абсолютно обоснованно установил петербургский исследователь Юрий Николаевич Беспятых - перу немецкого путешественника и писателя Геркенса (само же его сочинение подписано было лишь двумя инициалами: в одном случае - 'H.G.', означающими, по предположению Беспятых, 'Herr Gerkens'; в другом - 'J.G.', может быть 'Johann Gericken или Gericke'?).

Тут мы встречаем следующее рассуждение:

'Поскольку его величеству очень полюбилась эта местность, то он при благоприятной возможности решил заложить на реке Большой Неве крепость.
Правда, поначалу его величество весьма удивлялся, почему шведы укрепленный Шанцер Ние [Ниеншанц] не поставили ближе к Восточному морю, и первоначально свою задуманную новую крепость хотел заложить в самом устье реки. Однако же возникли серьезные соображения, согласно которым и это было бы не слишком хорошо.
Поэтому он наконец избрал среднее и, в силу различных причин определив для этого место, где ныне расположен С.-Петербург, заложил там крепость' 46) .

Напомню по этому поводу читателю и о намерении короля Густава II Адольфа завести торговый город ближе к заливу, и о том, что еще за пять лет до основания Санкт-Петербурга генерал Кронъйорт тоже предлагал подумать Карлу XII о перенесении Ниеншанца от впадения Охты в Неву к слиянию Невы с заливом. Царь Петр об этом, вероятно, не знал - отсюда и его удивление относительно местоположения шведской крепости и города, стоявшего, к слову, на месте древнего русского порта Ниена, он же - Невское Устье, о чем царь, видимо, тоже не слышал...

Что до 'Точного известия...' Геркенса, то следует отметить один немаловажный момент: оно предназначалось для вполне официального распространения в Европе.

Беспятых убедительно доказал, что сочинение это было составлено, вероятнее всего, по прямому заказу ближайшего окружения царя Петра: с благословения, если не его самого, то, судя по всему, канцлера тех лет Гаврилы Ивановича Головкина.

В 'Точном известии...' Геркенса мы хронологически впервые находим слово 'заложил', относящееся непосредственно к царю Петру.

Значит, русское правительство тогда (в отличие от первых сообщений в 'Ведомостях' 1703 г.) уже было, видимо, заинтересовано, чтобы о личном участии государя в заложении на Балтике нового города стало широко известно.

Не исключено, что в первый год существования крепости не было твердой уверенности в том, что шведы не отвоюют Невскую дельту и не сроют крепость. Однако минуло десять лет, стала реальностью победоносная Полтава, стал прошлым грозивший крупным поражением Прутский поход, изменилось значение обретавшего статус столицы Петербурга - переменилась и трактовка событий его основания.

Геркенс, видимо, был осведомлен о сугубо официальной точке зрения и знаком со сводом имеющих хождение официальных же толкований - поэтому 'Точное известие...' можно рассматривать именно как сведение историческое.

Страница из 'Журнала или Поденной записки...', в которой говорится о 'заложении и наименовании крепости Санктпетербург'.

Характер вполне официального государственного заказа носили и работы барона Генриха фон Гюйсена, или Гизена, как именовали его современники. Уроженец германского Эссена, доктор права и дипломат, Гюйсен состоял на службе царя Петра с 1702 г. Он был, как охарактеризовал его историк Петр Пекарский, 'учено-литературным агентом русского правительства' 47) . С конца 1703 г. барон фон Гюйсен был воспитателем царевича Алексея Петровича. Осенью того года находился в главной ставке русской армии на Неве - и был свидетелем заключительной фазы построения Санктпетербурской крепости, хорошо, вероятно, осведомленным и о перипетиях ее закладки. Перу барона Генриха фон Гюйсена принадлежат дневник осады Нарвы и Дерпта в 1704 г., множество статей и памфлетов в защиту деятельности Петра I и его правительства, неизданная 'История Великой России', а также 'Журнал государя Петра I с 1695 по 1709, сочиненный бароном Гизеном'.

В последнем из упомянутых трудов Гюйсена тоже находится описание закладки Санктпетербургской крепости:

'Между тем же временем Его Царское Величество, разсудя, что место положение Нейшанца не зело полезно было для пристани, и ради намерений его изволил оное место оставить и крепость ту раззорить, а вместо того, обыскав удобное местоположение, начертал сам по совершенству своего знания в фортификациях [план крепости] и заложил в скором времени, а имянно: сего майя 16 дня крепость и город ближе к Балтийскому морю, которой наречен Санктпитербург' 48).

Гюйсен говорит тут о двух важных обстоятельствах.

Во-первых, о том, что царь Петр самолично заложил 'крепость и город'.

Во-вторых, о том, что царь был и автором плана крепости.

К последнему утверждению мы еще вернемся. Но пока я позволю заметить, что Марина Викторовна Иогансен в своей статье об авторе генерального плана Петербурга могла бы и сослаться на весомое мнение Гюйсена: это, все же, аргумент, и пройти мимо него было, думается, неосмотрительно...

Теперь - еще об одном документальном сочинении. Оно уже знакомо нам. Это - 'Журнал или Поденная записка Блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великого...' (он же - 'Гистория Свейской войны').

Первая часть труда Алексея Макарова, царского кабинет-секретаря, как явствует из 'Предисловия' его издателя - историка и публициста князя Михайлы Михайловича Щербатова, - была подготовлена к печати еще при Екатерине I, но в свет вышла только в 1770 г., в царствование Екатерины II.

Как значится на титуле труда, он был'напечатан с обретающихся в Кабинетной архиве списков, правленных собственною рукою Его Императорского Величества' 49). Так что редактированный лично царем 'Журнал' - сочинение исторически весомое.

Вот что говорит 'Поденная записка' о заложении крепости:

'По взятии Канец отправлен воинский совет, тот ли шанец крепить, или иное место удобнее искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать новаго места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место остров, который назывался Люст Елант (то есть веселый остров), где в 16 день майя (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована Санктпетербург, где осталась часть войска (которыми брали Канцы) с Генералом Князем Репниным' 50).

Как видим, здесь сохранена все та же 'тенденция безличности', что и в 'Юрнале о взятии Новых Канец', - еще более, однако, усиленная.

Говорится, скажем, о замысле воинского совета, который, конечно, проходил в присутствии и под руководством царя, однако об этом присутствии даже не упоминается.

Говорится о поиске острова для крепости, но, в отличие от многих других источников, опять-таки умалчивается, что остров этот лично отыскал сам царь.

Наконец, говорится о закладке крепости, но тут вновь начинается невнятица: кто-то 'заложил', кто-то 'именовал'.

Словом, в 'Поденной записке' - по причине, видимо, свойственной царю Петру I тяги к 'невыпячиванию' собственной личности - cохранена 'коллективистская тенденция' ранних документов и сведений, относящихся к моменту основания Петербурга.

Наметившаяся было в сочинениях Геркенса и Гюйсена линия признания личного участия Петра I в закладке Санктпетербургской фортеции исчезла.

* * *

Завершить этот список сочинений я хотел бы трудом, созданным позднее, около 1730 г., а свет увидевшим, как и макаровская 'Гистория', лишь в конце XVIII в.

Я имею в виду 'Историю императора Петра Великого от рождения его до Полтавской баталии и взятии в плен остальных шведских войск при Переволочне, включительно' архиепископа Новгородского Феофана Прокоповича, изданную в Петербурге в 1788 г.

Я хочу представить вам из этого сочинения довольно большой отрывок, который дает впечатляющую картину и Невской дельты, и деяний, предпринятых в ней царем Петром I. При этом мне хотелось бы сделать его несколько понятнее нынешнему читателю, - и поэтому я даю его в пересказе на более или менее современный литературный язык, сохраняя при этом топонимику автора.

Ну, а тому, кто захочет сам насладиться изысканными старославянизмами Феофана в подлиннике, не составит труда заказать и прочесть его 'Историю' в библиотеке.

Итак, Феофан Прокопович пишет о времени закладки:

'Замыслив воздвигнуть в возвращенных Невских пределах крепость и царствующий град, Царь Петр постарался сам высмотреть угодное к тому место и, сев в водные суда, начал прилежно осматривать берега и острова Невы от крепости Канцев до морского устья, внимая советам  прочих искусных в том деле людей.
Тут надлежит нам воочию представить оные места словно бы изображенными на живописной доске.
Река Нева течет с востока на запад, исходя не из какого-то явного жерла, но из Ладожского озера (и при этом-то истоке стоит вышеупомянутая крепость Ноттенбург, именовавшаяся прежде Орешком, а ныне -Слюсенбургом), и впадает в Финское море, имея общую длину течения сверху вниз более семидесяти верст. Около шестидесяти верст - вплоть до упомянутой выше фортеции Канцев - она протекает единым правильным руслом, вбирая в себя с обеих сторон немало мелких речек.
Минувши же Канцы, река делится на три большие рукава, из которых южный и средний, охватив большое пространство земли, впадают в морское устье, а охваченная ими земля именуется Васильевским островом.
Северные же рукава, сами опять-таки текущие по разным руслам и сызнова сливающиеся, приемля в себя поток от среднего рукава и также смешиваясь с водами морского устья, образуют несколько больших и меньших островов.
Между этими островами есть малый островок, стоящий у самого разделения южного и среднего русел. Этот-то островок и оказался пригоден для новой крепости, поскольку был и достаточно мал, чтобы не оставить за крепостными стенами лишней земли, однако и не столь мал, чтобы не иметь достаточного для фортеции места, и имел вокруг себя приличную для корабельного хода глубину. А кроме того имел то преимущество, что был местом обзора всех окружающих речных рукавов и островов, словно бы служа стражем этих мест.
Было на нем некое Чухонское жилье - несколько стоящих меж кустов рыбацких хижин.
Другие же острова стояли поросшие густым лесом, и между этими лесами немного было сухой земли - везде грязь и слякоть, так что и ходить по ним было плохо...
Когда же совет постановил быть на вышеупомянутом островке фортеции и именоваться ей - по имени Апостола Петра - Санктпетербургом, тотчас указано было: присылать к тому делу работников со всех сторон Государства, а самое основание этого града произвести воинской рукой.
А великой славе этого дела способствовало то, что за ним присматривали не малые лица, но сам Царь Петр и при нем - высокие его Министры' 51).

Сочинение Феофана как бы итожит 'коллективистскую тенденцию' сочинений петровского времени.

В нем опять-таки не говорится внятно о личном участии царя Петра в 'зачатии' - то есть в закладке - крепости.

Оно лишь фиксирует его поиск 'островка' для нее (и то - внмательно прислушиваясь к советам сопровождавших его в этом поиске лиц).

Затем упоминается решение коллективного же воинского совета о построении фортеции на островке, а уж после этого - об участии царя и его министров в 'здании' - в построении - крепости.

* * *

И тут самое время вернуться нам к исходной точке нашего рассказа и вспомнить сомнения Петра Петрова и других историков города, вылившихся в их уверенность в том, что закладку будущей столицы совершили в момент, когда Петр I находился в сакраментальном 'лодейнопольском походе'.

В свою очередь, это понуждает нас обратиться, наконец, еще к одному документу, вроде бы весьма убедительно свидетельствующему против присутствия Петра I в день 16 мая на Заячьем острове.

Это - дневник, или 'Юрнал 1703 года' бомбардирской роты гвардейского Преображенского полка. Рассказ о нем придется разграничить на несколько подразделов.

* * *

1) Для начала надо ответить на один весьма существенный вопрос: о каком именно дневнике идет, собственно, речь?

Ведь многие исследователи и беллетристы, знакомые с документами эпохи довольно поверхностно, принимают за 'петровские журналы' что угодно - 'Журналы' Макарова и Гюйсена, походные 'поденки' 1695-1696 гг., 'диариуши' военачальников и флотоводцев, моряков, драгунов и пехотинцев Апраксина и Шереметева, Крейса и Боциса, Меншикова и Ренне, Брюса и Бутурлина, Наума Сенявина и Мишукова, - кроме тех дневников, которые Петр I действительно вел сам в 1715-1716, 1718-1719 и 1721-1722 гг.

'Личными журналами Петра' нередко именуют и ряд дневников, которые, начиная с 1698 г., долгое время вел человек, фамилия которого нам по сию пору была неизвестна.

Не попытаться ли было установить эту фамилию?..

2) Уже более трех десятилетий назад, в 1969 г. историк Татьяна Семеновна Майкова четко определила в журнальной статье 'Военные 'юрналы' Петровского времени' следующее:

'Так называемые 'походные журналы Петра Великого' - это большая группа значительно отличающихся друг от друга по содержанию дневниковых записей, которые велись как самим Петром I, так и другими лицами и не только во время походов и путешествий царя... но почти непрерывно с 1695 по 1725 гг.' 52).

Дневники эти хранятся в РГАДА - в той части девятого архивного фонда, который именуется 'Кабинет Петра I'.

'Кабинет' составлен был еще во второй половине XVIII в. знакомым нам князем Михайлой Михайловичем Щербатовым.

Он разделил все бумаги, относящиеся к царствованию Петра, на два отделения: 'исходящие' (указы, письма, записки, заметки и чертежи самого Петра I - плюс исторические сочинения Макарова, Гюйсена, Прокоповича, Шафирова и других - плюс 'диариуши', которые вели в штабах Апраксина и Шереметева, - плюс те самые походные дневники, о которых пойдет сейчас речь) и 'входящие' - письма к Петру I и различного рода документы, касающиеся Северной войны.

Ныне два эти отделения разбиты еще и на семь описей.

В первой описи находятся записные книги указов Петра I. Во второй - остальная часть щербатовского первого отделения.

И вот теперь будет понятнее, если я скажу, что интересующие нас дневники хранятся в РГАДА - в 'Кабинете Петра I и его продолжении' девятого фонда, в двадцать пятой и двадцать седьмой книгах второй описи первого отделения.

Двадцать пятая книга - это толстый фолиант с золотым императорским российским орлом на красном кожаном титуле.

В книге этой переплетены три дневника. Первый - касающийся путешествий и Азовских походов Петра I за 1695-1696 гг. Второй - 'диариуши' 1697 и 1698 гг. Третий - 'юрналы' за 1699-1709 гг.

3) Что до походных журналов 1695-1696 гг., то известно, что их по инициативе 'князь-папы' Никиты Моисеевича Зотова вели подьячие во главе с Аверкием Леонтьевым. Позже они были обработаны дьяком Ларионовым, после чего переписаны набело - и в таком виде включены в двадцать пятую книгу.

Но вот в 1960-е гг. Татьяна Майкова обнаружила в ЦГАДА (тогда 'Российский' архив назывался 'Центральным', отсюда - аббревиатура) подлинники этих дневников, и стало ясно, что тексты из двадцать пятой книги есть не что иное, как воспроизведение к о п и й дневников первоначальных.

Так что, если уж попытаться быть точным, то надо признать, что и заголовок книги об этих (и других) дневниках, изданных в прошлом веке Афанасием Бычковым, должен был бы звучать не как 'Походные и путевые журналы императора Петра I', а иначе: 'Походные и путевые журналы 1695-1689 гг. времен царя Петра I', - поскольку сам Петр не написал в них ни строки, да к тому же в ту пору императором не был.

Кроме того, журналы этих лет из двадцать пятой книги нельзя воспринимать в качестве подлинников. Да, это - серьезный документ эпохи. Да, ими можно пользоваться как первоисточником хронологии событий, как фактологическим источником. Но при этом надо всегда помнить, что первоисточник этот есть воспроизведение подлинника, почти адекватное ему, но не дословное и имеющее с ним разночтения...

4) С 1697 г. меняется не только формат журнала и авторский почерк (мы, правда, должны помнить, что это мог быть почерк переписчика), но, главное - авторский стиль записей.

В предыдущие два года царь в дневниках не упоминался. С 1697 г. он в них 'появляется'.

Автор журнала почтительно-фамильярно называет Петра 'десятником'. Дневники велись во время первого заграничного путешествия Петра I, когда в составе Великого посольства он был зарегистриован как 'десятник Петр Михайлов' - и в таком именно качестве работал на Амстердамской верфи.

А рядом с ним учились корабельному мастерству многие его 'птенцы', один из которых и вел, видимо, этот журнал. Но о том, кто это мог быть - в следующей главе.

5) С ноября 1698 г. в стилистике журналов вновь наступает перемена.

'Ноября в 4 день поехал с Москвы на Воронеж' 53), -
так начинается новый 'петровский журнал'.

Две страницы из журналов 1695 и 1698 гг. приводятся здесь для иллюстрации разницы писарских почерков, которыми они перебелялись после составления.
Шестая и седьмая строки сверху (первые две строки августовской записи в журнале 1695 г.): 'В 1 д. Был окрик на генерала Лефорта и то небольшой'.	Пятая строка сверху в журнале 1698 г.: 'В ночи приехал Данилович к нам на шлюпках'.
Все приводимые в этой книге архивные дневниковые записи и письма (за исключением особо оговариваемых случаев) в книжном варианте публикуются впервые.

Итак, судя по всему, начинается служба нового лица, которое будет теперь вести сей 'диариуш' долгие годы.

Повествовательность в дневниках исчезает.

Записи становятся короче и жестче.

Никакой лирики, никакой особой теплоты по отношению к царю нет. Теперь он - просто 'Капитан'. Капитан бомбардирской роты, чаще всего даже не называемый по чину, а тем более - по имени.

Просто фиксируются определенные его действия, причем выбор их для занесения в 'Юрнал' зависит исключительно от автора дневника.

По-видимому, автор этот был менее близок к Петру, нежели составитель (или составители) предыдущих 'юрналов'. Оттого, вероятно, он и пишет о царе с меньшим пиететом. Оттого и ведет дневники более сдержанно, - в силу более, видимо, замкнутого и самостоятельного характера.

К тому же, в его журнале появляется авторское 'я' (пример я приведу чуть позже).

Словом, стиль человека, взявшегося за перо в ноябре 1698 г., столь лаконично своеобразен, что его отличаешь, даже когда он встречается вперемешку с текстами других лиц (так, к слову, поступил составитель 'Извлечений из путевых журналов императора Петра Великого...' моряк-историк Сергей Елагин, смешавший, без указания авторства, под эгидой единой хронологической канвы журналы, веденные разными людьми).

Стоит, правда, специально поразмыслить над тем, действительно ли одному человеку принадлежали эти журналы.

6) Когда в 1699 г. автор употребляет выражение типа:
'Стали за противным ³ ветром' 54), -
мы можем быть уверены, что позже встретим подобную же формулу.

И впрямь, в дневнике за октябрь 1704 г. читаем:

'Во 2 д. октября в понедельник... мы стояли за противным ветром...
В 5 д. Стояли за противным ветром' 55).

В то же время, в журналах за 1704, 1705, 1706 и 1707 гг. попадаются и другие сходные особенности.

Слово 'шторм' всюду означает у автора отнюдь не 'штормовую непогоду' (последняя именуется везде просто 'погодой'), а 'штурм', 'атаку', 'приступ'. Слово 'эмблемы' автор однозначно пишет как 'проблемы'. И таких ниточек, тянущихся от одного года к другому, соединющих эти дневники воедино, очень много.

Иной почерк записей в апреле-мае 1698 г.; первая строка майских записей: 'В 15 д. С гостиного двора десятник (то есть царь Петр I. - А.Ш.) поехал'.

Ноябрьская запись нового 'Юрнала' 1699 г. открывается так: 'Ноября в 4 д. поехал с Москвы на Воронеж'. Это - начало службы нового лица, которое будет вести 'юрналы' долгое время.

Сейчас я приведу еще несколько примеров таких 'связок', но сначала замечу, что в двадцать седьмой книге первого отделения 'Кабинета Петра I' есть целая кипа журналов, о которой историк Афанасий Бычков пишет так:

'В I части Собрания Журналов и Календарей... находятся... Журналы от 1711 по 1720 год включительно, которые от прежних Журналов совершенно отличаются своею редакциею.
Сии Журналы, сколько можно судить по их содержанию, были ведены лицом, жившим постоянно в Петербурге и состоявшим на службе во флоте или при Адмиралтействе' 56).

Бычков был прав: автор этих дневников, как мы вскоре сами убедимся, действительно был жителем столицы и строил там корабли. Жаль только, что Афанасий Федорович не заметил несомненного сходства 'редакции' журналов 1711-1720 гг. с теми, что писались в 1698-1709 гг.

Конечно, стиль их претерпел некоторые изменения - в силу того, что автор их постарел и переменил образ жизни. Однако стоит просто сравнить оба свода дневников, чтобы убедиться в характерности оборотов, присущих именно этим 'юрналам' и именно одному, судя по всему, автору.

Итак, вот - только два примера из множества аналогичных.

Двадцать второго августа 1703 г.:
'Спустили корабль, именуемый Штандр...' 57);

двадцать четвертого сентября 1704 г.:
'Спустили шнау, именуемую Мункер; на ней кушали...' 58);

двадцать восьмого октября 1706 г.:
'Спустили судно, которое строил Федосей Скляев, именуемое Надежда' 59);

двадцать шестого октября 1707 г.:
'Спустили бригантин, именуемый Святой Андрей; и на том судне веселились довольно...' 60);

шестого мая 1714 г.:
'Спустили фрегат, именуемый Илья Пророк' 61);

тринадцатого октября 1717 г.:
'Спустили корабль, именуемый Александр' 62);

седьмого мая 1718 г.:
'Спустили прам, именуемый Олифант...' 63);

пятнадцатого мая того же года:
'Спустили корабль, именуемый Нептун Козенцовой работы' 64).

И так далее. Примеры эти можно умножить.

А теперь - обратный счет.

Последняя, октябрьская запись за 1720 г. такова:

'В 14-й день не стало господина Генерала Маеора Романа Вилимовича Брюса' 65).

Заметив, правда, что комендант Санктпетербургской крепости Роман Вилимович Брюс умер в чине генерала-поручика (то есть, рангом выше того, что указан в журнале), обращу внимание читателя на то, что выделенные слова перекликаются на протяжении лет с рядом других дневниковых записей.

К примеру, запись от 25 апреля 1719 г.:
'Не стало Государя Царевича Петра Петровича в 3-м часу пополудни' 66);

двадцать шестого июня 1718 г.:
'Не стало Царевича Алексея Петровича...' 67);

тридцатого мая 1701 г.:
'Веселилис доволно; и сего ж числа не стало Копсина' 68).

Три нижние строки в августовских записях 1703 г.: 'В 22 д. в неделю [воскресенье] спустили карабль имянуемой Штандр. Тогож числа спустили буер Веин трагарс'.

Из записей 1717 г. - третья строка снизу: 'Октября в 13 д. спустили карабль имянуемой Александр'. Отметим и другие записи - первую (январскую), а также десятую и одиннадцатую (сентябрьские) строки: 'Генваря в 20 д. заложили прам. В 17 д. не стало князя Федора Юрьевича [Ромодановского]. В 23 д. не стало Никиты Моисеевича [Зотова]'.

Я специально привел столь длинные списки совпадений ради того, чтобы отождествить одну, единую руку, писавшую все эти строки.

Повторю, что подобных характерных значков раскинуто по всем журналам - от ноября 1698 до октября 1720 гг. - немалое число. Это и есть основа моей уверенности в том, что автор этих 'Юрналов' - один, одна и та же личность...

* * *

А теперь, пожалуй, пора обратиться и к той проблеме, которую еще на заре века затронул историк Григорий Немиров: кому же именно все-таки принадлежат записки бомбардирского 'Юрнала 1703 года'? К кому они относятся?..

_______________
¹ Точнее - на Лодейнопольскую, или Олонецкую верфь на Свири.
² А к текстам этим вполне можно подключить и 'Журнал Гюйсена', о котором речь пойдет ниже и который создавался, конечно, после знакомства автора с современными ему историческими сочинениями.
³ То есть противоположным движению судна.