На главную

V. Зачем Петр I поехал 11 мая в Шлиссельбург

Представим: вот царь уезжает из Шлотбурга 11 мая.

Выезжает засветло (распорядок его дня всегда начинался с восходом солнца, а тут уж и белые ночи подступали) - и имеет возможность попасть в Шлиссельбург к раннему вечеру. Едет 'сухим путем', то есть, видимо, наезженной шведами, уже подсохшей кратчайшей дорогой: правобережьем от бывшего Ниеншанца до Шлиссельбурга через Келтуши - нынешние Колтуши.

И вот - вопрос: а зачем он, собственно, туда едет?

Генерал Бобровский, как помним, говорил: 'чтобы побудить иностранных корабелов ускорить судостроительные работы'.

Что же тогда он и день, и другой проводит в Шлиссельбурге, где никаких 'иностраных корабелов' нет?

Что же не едет ни на Сясьскую (ближнюю), ни на Олонецкую (более отдаленную) верфи? Может, все же дело не в 'иностранцах'?..

Что же тогда и Меншиков, оставшийся в Шлотбурге, в письме, полученном на Лодейной пристани именно 11 мая, дает наказы Олонецкому коменданту Яковлеву о плотниках, монастырских делах, офицерском жалованье и требует прислать ему -

'...подлинную ведомость: много ли всяких статей пушек вылито и в какие калибры' 107)?

Зачем он просит об этом, если в тот же день, 11 мая, 'пошел сухим путем' в свой 'лодейнопольский поход' сам царь?

Ведь если Петр собирался побывать у Яковлева на Олонецкой верфи, то ознакомился бы со всеми запрашиваемыми Меншиковым сведениями сам и до того, как Данилыч получил бы их в Шлотбурге, да к тому же увидел бы все своими глазами.

Не означает ли в таком случае наказ Меншикова, что царь, вышедший, якобы в свой 'лодейнопольский поход', на самом-то деле вовсе не собирался посещать Лодейную пристань и вообще реку Свирь, на которой эта пристань стоит?

Но если царь и не начинал никакого 'лодейнопольского похода', то, повторю, зачем тогда он поехал в Шлиссельбург? И что он там вообще делал?

Мы знаем, что 13 мая он 'на яхте гулял на озере верст 10 и больше'.

А во вторую половину дня 13 мая что делал? А что - днем раньше? А вечером одиннадцатого?

Неужели все это время нравственно готовился к тому, чтобы поторопить 'иностранных корабелов' на Свири?..

Думаю, у царя было несколько причин для того, чтобы провести в Шлиссельбурге два с половиной дня во внешне видимой бездеятельности, которая на самом-то деле была и работой, и ожиданием новых значительных дел.

Об этих причинах и пойдет теперь речь.

Причина первая.

Петру нужна была психологическая передышка. Ему необходимо было передохнуть от обилия только что полученных впечатлений - одних из наиболее ярких в его жизни, а потому потребовавших немалых душевных затрат. Вспомните эти его дни.

Осада и взятие Ниенщанца - последнего оплота шведов перед выходом в Балтику.

Морская разведка островов, начатая под шведскими ядрами и пулями с крепостных верков.

Празднование Ниеншанцкой победы и начальный осмотр Невской дельты с ее реками и островами.

Участие в опаснейшем кровопролитном предприятии: в смелой атаке и - несмотря на отважное сопротивление шведов - в пленении двух их военных судов в ночь с 6 на 7 мая.

Проведение военного совета, определившего невозможность сохранения главной крепости на месте взятого Ниеншанца.

Радость награждения орденом Андрея Первозванного за бой 7 мая - и новый праздник по этому поводу.

Все это - за десять дней.

Несомненно, впечатлительная натура тридцатилетнего Петра получила мощную эмоциональную встряску. А впереди - еще масса неотложнейших дел, которые надо делать скоро и решительно.

И Петр едет в Шлиссельбург. Тут - не походная, лагерная жизнь. Тут можно стряхнуть с себя груз впечатлений - и осмотреться, здраво оценить все задачи - и решить ближайшие.

Петр не пирует - он 'гуляет' по озеру на яхте.

Он не кидается под вражеские пули, он занят другими делами: фортификационными и гравировальными - о них речь впереди.

А кроме того, он ждет...

Ожидание - это вторая причина его пребывания тут.

Чего же он ожидал?

Прежде всего, прихода судна и плотников.

Около 9 мая Меншиков послал на Олонецкую верфь коменданту Яковлеву письмо, полученное в Лодейной пристани 11 мая:

'...Плотники... изволь прислать в Шлисельбурх за кораблем...' 108).

Плотники, напомню, требовались для починки шведского судна 'Астрильд', которое весьма значительно пострадало в результате ночного боя 7 мая.

Петр, добравшийся 'сухим путем' до Шлиссельбурга быстрее, чем привели к крепости поврежденное судно, ждал его прихода. Ждал он и присылки Яковлевым плотников с Лодейной пристани (те могли прибыть не ранее 13 мая, поскольку письмо Меншикова получено было 11-го)...

Вспомним еще: 1 мая сдалась на аккорд крепость Ниеншанц и 2 мая ее переименовали в Шлотбург, а шведский гарнизон разместили на невском побережье, пока победители-московиты позволят ему идти к своим - к Ингерманландской армии, номинальным начальником которой оставался еще генерал Кронъйорт.

Макаровская 'Поденная записка' сообщает:

'В 9 день тот Канецкий гарнизон по акорду отпущен в Выборг' 109).

Без большого обоза, по знакомой дороге (достаточно хорошей - остатки ее сохранились на Карельском перешейке и сегодня), получив в пути подводы от стоявших за Сестрой-рекой гарнизонов, солдаты бывшего Ниеншанца могли попасть в Выборг уже к утру 12 мая, оповестив Кронъйорта о случившемся.

Петр выжидал в Шлиссельбурге, как отреагирует шведский генерал на захват крепости: сразу же двинется на россиян (и тогда Петру надлежало немедленно быть к своим войскам) или останется в Выборге, постоянно угрожая возможным нападением на Шлотбург и тем препятствуя корпусу Шереметева осаждать на юго-западе Ям и Копорье?

Кронъйорт прореагирует на выход русских войск к заливу только в июле, но царь этого знать не мог - и потому выжидал ближайшей реакции шведа...

Третья причина связана была с деятельностью голландского гравера Питера Пикарта (1668/1669-1737), который в 1703-1704 гг. руководил Походной гравировальной мастерской, после чего до своей смерти работал в Петербурге, а потому заслуживает особого рассказа, которому я и посвящу несколько нижеследующих страниц.

Пикарт был пасынком известного в Голландии офортиста Адриана Схонебека, или Шхонебека, как его принято называть в России. В книге 'Гравюра петровского времени' Мария Андреевна Алексеева сообщает интересные данные о нем:

'С Россией, как показывает ряд не учтенных до сих пор документов, у Шхонебека были давние связи.
До женитьбы ¹ молодой гравер побывал там вместе с отцом. Затем... он был в Москве в 1696-начале 1697 г. Там находились дети его жены и сам он был принят с 'великими приятствами', о чем мы узнаем из его прошения 1697 г.
...Оказавшись в 1687-начале 1698 г. вместе с Петром в Амстердаме, Шхонебек, вероятно, помогал царю...
Шхонебек принес на его квартиру на верфи Ост-Индской компании медную дощечку и материалы для гравирования и вместе с ним выполнил офорт 'Аллегория победы над турками'' 110).

Адриан Схонебек, Петр I. Аллегория победы над турками. Офорт 1698 г., хранящийся в петербургской Библиотеке Российской Академии наук.

Голландская исследовательница Йозин Дриссен добавляет: 'В Амстердаме Петр пригласил Шхонебека переехать в Москву и поступить на царскую службу... Адриан Шхонебек (ок. 1657 - ок. 1714 2), ученик Ромейна де Хооге, закрывает свою процветающую лавку гравюр на Калверстраат... и отправляется в Москву, работать при дворе' 111). В столице, при Оружейной палате, даровитый и энергичный, скорый на руку и работоспособный голландец создал мастерскую для изготовления и печатания светских гравюр. Четыре года спустя он вызвал в Москву Питера Пикарта, до той поры работавшего в амстердамской мастерской отчима. Двадцать восьмого августа 1702 г. Пикарт с женой Иезинной (Йозин) и четырьмя детьми вступил на русскую землю в архангельском порту (русские войска во главе с царем в этот день двинулись от Нюхчи Онежским озером к Ладоге). Пикарты долго ждали попутного обоза. Время было осеннее, дороги к той поре уже развезло - надо было, чтобы их подморозило. Наезженный путь на Москву проходил через Великий Устюг, Вологду, Ярославль. Ехали медленно. В столицу обоз дотащился только к самому концу года.

В мастерской Схонебека вовсю шла подготовка к новогоднему празднеству. Завершали работу над гравированными изображениями транспарантов: позже их изготовляли в натуральную величину в артиллерийском ведомстве, в Пушкарском приказе.

Впоследствии голландский путешественник и гравер Корнелий де Бруин сообщил об этом празднике:

'В первый день нового, 1703 года сделаны были приготовления, необходимые для потешных огней по случаю взятия Нотенбурга. Потешный огонь сожжен был на берегу Москвы реки, позади Кремля, в месте, называемом 'Царский луг' ³' 112).

Итак, фейерверк посвящен был взятию Нотэборга.

Специфика работы мастерской Схонебека в том и состояла, что его граверы, поспевая за событиями, обязаны были как можно скорее реагировать на них. Произведения создавались в сроки, несравнимые с темпами изготовления старинных российских церковных гравюр. Неторопливая резцовая техника старых русских мастеров уступала место оперативной технике офорта.

Оттого-то мастерской Схонебека, как позже - гравировальным мастерским московского Печатного двора (Питер Пикарт и Алексей Зубов), Гражданской типографии (Василий Киприянов), а также Санктпетербургской типографии (Алексей Зубов, Алексей Ростовцев и Питер Пикарт), - удалось создать так много произведений, по которым мы судим сегодня о том времени.

Немало российских учеников Адриана Схонебека стали позже известными художниками. Это - граверы Алексей и Иван Зубовы, Петр Бунин, Иван Никитин, Степан Закройщиков, Василий Томилин, Егор Воробьев.

Рядом с ними работали печатники Варфоломей Терехов, Матвей Познанский и Парфен Иванов.

А еще - терщики, то есть чистильщики медных досок, Иван Кормилицын и Иван Фомин.

Теперь к ним присоединился новый гравер - Питер Пикарт.

Он поселился с семьей в купленном для него казною доме в московской Новонемецкой слободе. Ходил по улицам столицы, заполнял страницы альбома рисунками (они и теперь хранятся в эрмитажном собрании рисунков Схонебека и Пикарта).

Однако в покое прожить удалось там недолго.

В начале марта подьячий Оружейной палаты вручил Пикарту предписание:

'В нынешнем 1703 году марта в 5-м числе по указу великого государя и по приказу боярина Федора Алексеевича Головина с товарыщи велено послать из Оружейной палаты в Шлисельбурх грыдорованного [гравировального] дела мастера Петра Пикарда, да с ним того дела ученика Петра Бунина для грыдорования всяких в прилучении его, великого государя дел' 113).

В Ямском приказе граверу с учеником выдали на проезд с восемью подводами до Шлиссельбурга 'по рублю по шти алтын с денгою на подводу'. Бунин получил еще два рубля подъемных, 'чтоб с холоду и с голоду безвремянно не умереть'.

Затем, в марте и в мае, из Москвы к истоку Невы отправили три медные доски, 'крепкую водку' (кислоту) для их травления, ветошки для их протирки, восковые свечи, смолу, кисти, гвозди, а также бумагу - александрийскую, книжную, и голландскую, 'под слоном', то есть с водяным знаком, изображающим слона.

Все это и знаменовало начало работы художественной экспедиции под руководством Питера Пикарта, которую уже в наши дни Владимир Кузьмич Макаров, питерский искусствовед и сотрудник отдела эстампов Российской национальной библиотеки (ныне РНБ, а тогда - Государственной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина) назвал Походной гравировальной мастерской 1703-1704 гг. 114).

Мастерская эта, выражаясь современным языком, была визуально-информационным центром, который должен был средствами офорта пропагандировать в Европе достижения и завоевания российского государства.

Впрочем, гравюры мастерской - своего рода 'Окна РОСТА' времен Петра I - рассказывали об этих успехах и московитам...

По присланному в самом конце мая в Москву из района Невской дельты указу канцлера Головина в мастерскую выслали еще три большие медные доски, 'какие дадены Андрияну Шонбеку для печатания города Шлюсельбурха' 115).

'Город Шлюсельбурх', который 'печатал' Схонебек, был не чем иным, как офортом 'Осада крепости Шлюсельбурх', работу над которым гравер завершил в 1703 г.

Тема была животрепещущая и царю особо близкая, однако Пикарт, видимо, нуждался в медных досках, предназначавшихся для не менее срочной и немалой важности работы.

Первого июля в тот же район из столицы выехали гравировальных дел печатник Варфоломей Терехов и терщик Иван Кормилицын. Прогонные деньги им выдали от Москвы до Шлотбурга.

Работа Походной гравировальной мастерской, таким образом, охватила уже все течение Невы от теперешней Петрокрепости до бывшего Ниеншанца (Шлотбурга).

События, происходившие тут, составляли сюжетную основу пикартовских гравюр, рисунков, офортов. Их дошло до нас из 1703 г. совсем немного.

В отделе рисунков Государственного Эрмитажа, напомню, хранится альбом работ Схонебека и Пикарта. В нем есть выполненные пером и тушью 'портреты' шнявы 'Астрильд' и бота 'Гедан'. Пикарт зарисовал их в Шлотбурге с натуры вскоре после захвата этих судов солдатами Петра 116).

Питер Пикарт. Шнява 'Астрильд'. Офорт 1703 г.

Позже 'портреты' эти не раз воспроизводились. Гравюры с них находятся в Отделе эстампов Российской национальной библиотеки. На гравюрах - надписи:

'Шведской Шнау, оружием его державнейшаго ЦАРСКАГО Величества взят вустье восточнаго, или Балтийскаго Моря, пред Питер бургом маия в ... день, 1703. Повелением ЦАРСКАГО Величества рисовал под шлот бургом, а грыдоровал на Москве Питер Пикарт' 117).

Видим мы эти суда и на большой батальной гравюре, изображающей ночной бой 7 мая. Выполнена она была для 'Книги Марсовой' - и Мария Алексеева пишет о ней:

'Наибольший интерес представляет гравюра 'Взятие шведских судов 'Астрильд' и 'Гедан' в устье Невы 7 мая 1703 г.' Ее автором, по-видимому, является А. Зубов...
Гравюра, изображающая сцену взятия судов 'Астрильд' и 'Гедан', была исполнена в 1720-х гг.; и, может быть, оригиналом для нее послужил несохранившийся рисунок Пикарта 1703 г.' 118).

Хочу сказать, что я не сомневаюсь в том, что такой рисунок, а может быть, даже и гравюра (ныне утраченные) некогда существовали.

Трудно представить, чтобы Пикарт, специально посланный в свою экспедицию, несомненно побывавший на месте боя, сделавший зарисовки, а впоследствии и гравюры плененных судов, по непонятной причине передал бы другому человеку работу над первым своим российским батальным произведением.

Он и сам великолепно справился бы с такой работой. Разве что копию мог бы, действительно, доверить кому-то другому.

Этого обстоятельства, однако, большинство авторов, так или иначе комментирующих эту работу, не принимают во внимание - и авторство ее приписывают либо Схонебеку, либо Зубову. Я не исключаю, что копию ее мог сделать в 1703-м и 1720 г. и тот, и другой, но уверен в первоначальном авторстве Питера Пикарта...

В том же эрмитажном альбоме имеются рисунок 'Кроншлот', тоже работы Пикарта. Думаю, он снял его с чертежа Доминико Трезини: в нем ощущается конструктивность и жесткость чертежа.

Единственный экземпляр гравюры, сделанный Пикартом по своему рисунку, хранит сейчас отдел эстампов РНБ...

В единственном же экземпляре имеется в эрмитажном отделе русской культуры гравюра Пикарта, о которой искусствовед Макаров писал:

''Остров Котлин' - гравюра, сделанная с наброска Петра I в первых числах октября 1703 г.' 119).

* * *

Поговорим теперь и еще об одной работе 1703 г.

В отделе картографии Библиотеки Российской Академии наук (БРАН) есть гравированная карта 120) с двумя сразу бросающимися в глаза надписями: 'Rusland' и 'Oost see'.

Вторая из них сразу определяет национальную принадлежность гравера: так именовали Балтийское море голландцы.

В левом нижнем углу карты - изображение мраморной доски. По ее бокам - две колонны: 'столпы' с грудами скошенных колосьев и рыбацких сетей у подножий.

Нет сомнения, что гравер собирался поместить на доске наименование карты и разъяснение изображенного - так называемую 'легенду'. Она, правда, отсутствует. Зато мы видим, по чьему повелению гравировалась карта: об этом ясно свидетельствует царская корона и российский двуглавый орел со скипетром и державой в лапах.

Орел прикрыт косым Андреевским крестом. Андрей же Первозванный, как читатель помнит, почитался первым проповедником христианства на земле будущей Руси, в частности, в Озерном крае, которому он провозвестил великое будущее.

И неудивительно, что жители края - в том числе принявшая христианство ижора, населявшая южное побережье Невы и Финского залива, обозначенное на карте словом 'Rusland', - чтили его в качестве духовного патрона.

'Российский элемент' представлен на карте и сделанной в середине левого края надписью 'РЕКА НЕГА', то есть 'Нева'.

Карта (как и многие другие в XVII-начале XVIII вв.) ориентирована не на север, а на юг. Чтобы представить изображение в привычном виде, надо перевернуть ее вверх ногами. Переворачиваешь - и сразу опознаешь сильно искаженные (это - произведение гравера, работавшего по чьему-то начальному эскизу, а не профессионального картографа), но расположенные в неповторимой последовательности острова Невской дельты.

Среди аккуратно вырезанных на медной доске значков, обозначающих лесные заросли, тут и там видны крохотные домики, указывающие на расположенные тут деревеньки, мызы, хутора.

Короче говоря, перед нами - карта Невской дельты, выполненная в 1703 г., несомненно, по заказу царя Петра безусловно определяемым автором: руководителем Походной гравировальной мастерской Питером Пикартом...

Питер Пикарт. Карта дельты Невы и Невского бара 1703 г., хранящаяся в отделе картографии Библиотеки Российской Академии наук.

Деятельность мастерской Пикарта долгое время не привлекала внимания специалистов-историков и искусствоведов.

Правда, в 1877 г. вышла книга заведующего архивом Оружейной палаты Алексея Егоровича Викторова 'Описание бумаг старинных дворцовых приказов' - и в ней содержались сведения о посылке Пикарта с Буниным в 1703 г. в район Шлиссельбурга 121). Однако без малого век ученые, занимавшиеся жизнью первоначального Петербурга, не связывали эту поездку с событиями, имевшими отношение к закладке крепости 'Санкт-Питербурх'.

К примеру, только что описанный план Невской дельты был впервые воспроизведен Львом Багровым и Харальдом Келиным в 1953 г. в их книге 'Карты реки Невы и окружающей местности в шведских архивах'. Причем Багров отыскал его вовсе не в шведских архивах и не в отделе картографии БРАН. Он пишет:

'В Париже, в Морском архиве я обнаружил карту дельты Невы, гравирование которой не закончено и которую я определяю первыми годами после основания С.-Петербурга - и потому помещаю здесь' 122).

Датировка, согласитесь, слишком уж расплывчатая. К тому же Багров ни автора карты не назвал, ни с мастерской Пикарта не связал, ибо о таковой, видимо, просто не слыхал.

Оно и понятно, если учесть, что первое пространное сообщение о работе мастерской Пикарта появилось лишь в 1961 г. в упоминавшейся выше статье Владимира Кузьмича Макарова 'Из истории петровской гравюры...'

Верно оценив содержавшиеся в книге Викторова сведения, Макаров произвел архивные изыскания в 396-м фонде РГАДА, содержащем материалы Оружейной палаты. Деятельность Пикарта на Неве получила, таким образом, документированное обоснование.

Макарову же, повторю, принадлежит и общепринятое теперь наименование 'Походная гравировальная мастерская'...

Что до плана Невской дельты, то Макаров писал, в частности:

'На Неве изображены трофеи боя на взморье 7 мая 1703 г. - шведские бот и шнява со спущенными к воде фагами' 123).

В 1973 г., уже через три года после смерти Макарова, был подготовлен к печати его аннотированный сводный каталог 'Русская светская гравюра первой четверти XVIII века'. Тут Владимир Кузьмич высказал соображения относительно начального времени создания этого плана:

'Карта, одна из первых работ походной гравировальной мастерской П[итера] Пикарта, отражает первые беглые съемки Невской дельты, произведенной Петром I и его штабом 28 апреля 1703 г., когда Петр находился в Ниеншанце' 124).

Уточню: 28 апреля царь Петр непосредственно в Ниеншанце еще не находился: крепость сдалась лишь два дня спустя. А 28-го царь принял участие в вылазке десанта на приморские острова и на взморье - и сам, вероятно, мог участвовать в производстве 'первых беглых съемок Невской дельты'.

Промеры глубин в Невской губе достигают на карте Пикарта дальней западной части Невского взморья, или бара Невы - то есть системы отмелей, разделенных продольными ложбинами - фарватерами, идущими по трассам трех исстари известных 'корабельных ходов'.

Они примерно соответствуют нынешним Петровскому, Корабельному и Морскому каналу.

Разумеется, три эти четко обозначенные на карте фарватера реализовали замысел царя: показать точные пути, которыми могли идти к новой российской крепости в дельте Невы торговые западноевропейские суда.

Ведь ради торговли с Европой царь Петр и стремился укрепиться на берегах Балтики, возвращая себе исконно русские карельские и ижорские земли (замысел царя о контакте с западными моряками-торговцами осуществился уже в конце 1703 г., о чем рассказано будет в главе 'Первый шкипер на Неве: Ауке или Ян?').

Котлина на карте Пикарта нет - и это, вероятнее всего, свидетельствует о том, что дальше Невского взморья петровские солдаты в пору 'первых беглых съемок' не заплывали. Если царь и послал солдат к Котлину, то, видимо, лишь с осторожными разведывательными, но не картографическими целями.

К тому же морской ход до Котлина был корабелам хорошо известен.

А вот промеры бара и самой Невы неведомы были даже шведскому флотоводцу Нумерсу, почему он, придя с эскадрой к впадению Невы в залив, и послал моряков на острова за лоцманом.

Карта Пикарта, судя по всему, задумывалась с несомненным прицелом на то, чтобы переправить ее в Европу, - чтобы сделать морской ход к будущему Петербургу доступным и открытым.

Не случайно и основные надписи сделаны были по-голландски: на одном из наиболее употребимых интернационально-торговых языков.

Когда именно создана была карта Пикарта?

Ранний предел разумно определил Макаров: 28 апреля.

Однако эту раннюю дату мы можем и несколько уточнить.

Ключ к более точной датировке дают изображения судов и пустое пятно на месте Заячьего острова, Яниссари.

'Астрильд' и 'Гедан' взяты были в ночь с 6 на 7 мая. Значит, и карта гравирована была после 7 мая.

Самая дальняя дата гравировки, таким образом, приблизилась к нам по сравнению с макаровской на десяток дней.

Уточнить ее помогает изображение (вернее, отсутствие такового) на месте Заячьего острова. Это 'пустое пятно' несет в себе значительную информацию.

Макаров писал в 'Русской светской гравюре':

'Заячий остров изображен в виде отмели, которая стала островом после 16 мая, когда начались работы по строительству Петербурга' 125).

Макаров, бесспорно, проявил вообще присущую ему прозорливость, не оставив без внимания особое положение, занятое на пикартовской карте Заячьим островом. Однако мимо внимания исследователя прошли, по крайней мере, две серьезные детали.

Во-первых, остров Яниссари появился на картах задолго до 1703 г.

Четко обозначенным мы видим его на шведских картах Петера Торинга 1680 г., генерала Абраама Кронъйорта 1698 г. и кондуктора Карла Элдберга 1701 г. ⁴.

Учитывая датировку Элдберга, невозможно допустить, что за два года остров стал отмелью. К тому же во всех русских источниках говорится именно об острове.

Во-вторых, существует и более тонкое, связанное с пикартовской картой обстоятельство.

Вся она исчерчена сетью так называемых 'компасных линий'. Они пересекают все участки, покрытые водой: и мели, и отмели. А вот по суше они не проходят.

Однако не пересекают они и то пространство, что, оставшись пустым, обозначает местность, занимаемую на всех других картах Заячьим островом.

Значит, место это и на пикартовой карте принадлежало не лежащей под водой отмели, но все же возвышающейся над Невою суше. Пусть болотистой и заливаемой в непогоду волнами, но - суше.

Почему же на карте Пикарта оно обозначено столь странно?

У меня сложилось лишь одно предположение. Пикарт, вероятно, должен был изобразить остров на месте так называемой 'отмели'. Но на карте остров не появился. Как не появилось на ней и общее ее название.

Что именно она должна была изображать, гравер знал: морской подход к новому русскому порту на Балтике. А вот какое сей порт будет носить имя, Пикарту было пока неизвестно.

Выходит, карта создавалась до того, как этот порт с окружающим его городом и обороняющей их крепостью получили наименование 'Санкт-Питербурх'.

Дата наименования города нам известна: ее точно указал Петров. Это - 29 июня 1703 г., и это - самая близкая к нам дата гравировки карты. Ведь работай Пикарт над нею после 29 июня, он, вероятно, так и обозначил бы ее: 'Карта порта и крепости Санкт-Петербург'.

Мало того, что крепость, порт и город не получили пока еще своего наименования. Даже и план, чертеж их созданы не были.

В то же время остров, на котором решили заложить новую фортецию, на воинском совете уже определили: Люст Елант, то есть Яниссари, он же - Заячий.

Выполняя волю Петра I, его инженеры уже работали над чертежами будущей Санктпетербургской крепости.

В ожидании, когда проекты будут предоставлены на суд царя, Пикарт и оставил занимаемое островом место нетронутым на карте.

В Шлотбурге - практически на вчерашней передовой линии фронта - у Пикарта с Буниным никаких приспособлений для работы (за исключением рабочих тетрадей и альбомов для зарисовок) не было. Печатный станок, доски и другие материалы они, видимо, оставили в Шлиссельбурге.

Вот туда-то, в Шлиссельбург, и должен был отправиться Пикарт, чтобы выполнить поручение, полученное от царя вскоре, вероятно, после проведения воинского совета в Шлотбурге.

Логичнее всего предположить, что перебрался голландец от дельты Невы к ее истоку вместе с царем и корабелами его бомбардирской роты.

А произошло это, как мы помним, 11 мая, причем, в этот день - в день путешествия - Пикарт к работе, конечно, не приступал.

Так уточняется самый отдаленный предел начала работы: уже не 7, а 12 мая 1703 г.

Итак, царь вручил находившемуся рядом с ним в Шлиссельбурге Пикарту результаты промеров Невы и невских фарватеров.

О сделанной Пикартом в том же 1703 г. гравюре 'Котлин остров' Владимир Макаров писал:

'Гравюра передает эскизный характер рисунка, с которого она сделана, исполненного, вероятно, самим Петром I - по первому впечатлнию от острова - осенью 1703 года. Гравюра может считаться выполненной Походной гравировальной мастерской 1703-1704 годов.
То обстоятельство, что остров награвирован с неправильного изображения, можно объяснить только тем, что Пикарт имел перед собой набросок самого Петра I' 126).

Точно так же обстояло дело, как мне представляется, и с картой Невской дельты.

Царь Петр, наверняка, снабдил Пикарта не только цифрами промеров, но и своим наброском очертаний островов.

Доказательство тому - достаточно условная конфигурация их.

Умелым картографом царь, увы, не был.

Следы этого неумения ясно прочитываются на гравюре Пикарта.

Вспомним теперь, что в свое время Петр брал уроки гравирования у Схонебека.

Сейчас, в Шлиссельбурге, он, конечно, не мог оставить без внимания гравировальные работы, всегда вызывавшие у него большое любопытство, а теперь проходившие прямо на его глазах.

А осознав это, нетрудно будет допустить, что царь и сам принял участие в гравировке плана островов Невской дельты.

Так что не будет, вероятно, большой смелостью предположить, что эта карта есть 'офорт двух Питеров' - гравера Питера Пикарта и 'Питера баса' - царя Петра.

Допустим такое, читатель?..

* * *

Ну, и чтоб завершить эту тему, - несколько слов о том, что, судя по всему, произошло с этой картой впоследствии.

Вернувшись в Шлотбург, царь оставил Пикарта в Шлиссельбурге. Граверу было, вероятно, обещано, что царь вновь побывает здесь весьма скоро: Меншиков писал на Олонецкую верфь, что Петр собрался на Свирь уже 1 июня. Так что времени для окончательного награвирования карты у Пикарта оставалось не очень много: до 30-31 мая.

Оставшись в Шлиссельбурге, он и приступил к ее изготовлению.

К концу месяца она была, видимо, уже готова - за исключением двух деталей: чертежа крепости на Яниссари, который, надо полагать, должен был доставить Пикарту сам царь, и общей подписи к гравюре.

Пикарт, однако, ждал царя напрасно. Тот отложил поездку на Свирь до 21 июля, - более чем на полтора месяца. А к той поре многие обстоятельства переменились.

Петр уже знал, что фрегаты Олонецкой и Сясьской верфей будут готовы лишь к осени. Что эскадра Нумерса, пополнившаяся взамен утраченных новыми судами, плотно блокировала дельту Невы. Значит, ждать прихода европейских торговых судов в этом году особенно не приходится (на самом-то деле, первый голландский шкипер явился-таки в Петербург, но произошло это лишь в ноябре месяце).

Наконец, у царя к той поре созрела и еще одна мысль: сохранить пока сооружение крепости в секрете, чтобы не спровоцировать нападение шведов.

Словом, выяснялось, что карта Пикарта пришлась не к нужному моменту.

Оттого и не была закончена.

Оттого и сохранилась лишь в нескольких оттисках, из которых до нас дошли только два: петербургский и парижский 127).

* * *

Итак, подводя промежуточный итог сказанному, мы можем констатировать, что у царя Петра было несколько причин для того, чтобы провести некое время - начиная с 11 мая - в Шлиссельбурге. Ему было ради чего быть там.

Помимо же перечисленного, царь неустанно координировал действия стоявшего в Шлотбурге с войском генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева.

От устья Невы к ее истоку и обратно мчались гонцы.

Шереметев пишет царю 11 мая:

'По отъезде твоем сего маия в 11 день пришли ко мне двое Чюхна ⁵ от Ям с писмом, и то писмо для уверенья послал к тебе, государю, с тово ж писма список, для того, что худо написано, трудно прочесть. А словесно мне Чюхна сказывали: что наши к Ямам пришли и начали шанцы делать...
И как де они шли ко мне с теми писмами, видели, что Латыши ⁶ многим числом собираютца с ружьем, и идут к Ямам на выручку...
И я по тем вестям писал, велел тотчас итти к Ямам трем полкам драгунским...
Тех пришлых Чюхон с писмом, дав им по три золотых, отпустил тотчас и велел им возвратитца с отповедью от полков вскоре. Изо Пскова взять досталную конницу опасался по вестям...' 128)

Доставленное местными жителями письмо было от генерал-квартирмейстера (начальника штаба) Большого полка, полковника Михаила Аргамакова. Сообщив о приходе 8 мая войск генерал-майора Николая фон Вердена к Яму, он жаловался на бескормицу для лошадей. Однако Борис Петрович реагировать на просьбы Аргамакова не стал, отправив его послание к царю, чтобы тот решил все проблемы сам.

Петр, однако, ответил 12 мая:

'Письма от твоей милости я получил; из твоего письма выразумел, а Аргамакова не только из подлиннова, но ниже из списка; пишет, что нужна конница, а корму нет; однакож то полагаю на ваше рассуждение' 129).

Хитрость фельдмаршала не удалась.

Петр меж тем приказал послать к Яму еще два полка.

Что до 'двух Чюхна', то они, несомненно, добрались до осаждавшей Ям армии, причем - очень скоро. Этим, видимо, объясняется то, что уже к ночи 11 мая оттуда направился к Шлотбургу сам полковник Аргамаков (впрочем, он мог выехать и не дождавшись прихода чухонцев, а встретив их по дороге).

На следующий день он прибыл к Шереметеву, получил от него указания, а также, по всей видимости, письмо к царю.

Далее генерал-квартирмейстер двинулся к Шлиссельбургу.

Тринадцатого мая Аргамаков добрался до царя Петра.

Тот говорил с генерал-квартирмейстером о штурме Ямской крепости. В течение дня Петр изготовил чертеж, по которому следовало укрепить, после взятия, крепость в Яме.

Чертеж этот до нас не дошел, но что он мог собой представлять, нам сегодня более или менее ясно - в прошлом году царь Петр собственноручно начертил план укреплений Шлиссельбургской каменной крепости, по которому вокруг нее - в соответствии с самыми современными фортификационными требованиями - спешно сооружены были земляные бастионы и на них поставили пушки (об этом чертеже речь пойдет в главе 'Был ли Петр I автором начального плана крепости?').

Вручив свой чертеж Аргамакову, царь приказал сразу же по капитуляции ямского гарнизона приступить к работам.

Прочел Петр и письмо генерал-фельдмаршала. Написал ответ Борису Петровичу. Передал его Аргамакову и приказал ему немедленно отправляться в путь, ибо письмо было спешное. Аргамаков помчался в Шлотбург. Вручив царево письмо Шереметеву, он добрался до Яма к концу дня 14 мая.

Попал он туда что ни на есть кстати, поскольку за это время Николай фон Верден принудил шведский гарнизон крепости сдаться. Таким образом, весьма ко времени пришлись и указания царя.

'Военно-походный журнал генерал-фельдмаршала Шереметева' в таких выражениях поведал обо всех этих событиях:

'А в 14-м числе того ж месяца [мая 1703 г.] он же, генерал-маеор [фон Верден]... город на окорт [на аккорд] принял и коменданта со всем гарнизоном, дав канвой, в Нарву отпустил...
И того ж числа... генералу маеору фон Вердену велено... делать как можно наискорее всеми салдацкими полками около каменныя земляную крепость против чертежа [по чертежу], каков дан от Царского Величества генералу квартирмейстеру Аргамакову в Шлюсенбурхе.
И оную земляную крепость начали делать майя с 15 числа' 130).

Эта запись довольно часто цитируется историками. Однако никто и никогда не взаимоувязывал приказ, данный Петром I генерал-квартирмейстеру Аргамакову, с событиями тех дней и, в частности, с пребыванием царя в Шлиссельбурге. Между тем, лишь увязав воедино все эти события, удается составить график передвижений Аргамакова, а также совместить их с перепиской между царем и генерал-фельдмаршалом Шереметевым, чтобы полнее представить картину, чем же занимался Петр с 12 по 13 мая.

Картина получается любопытнейшая. 'Отдых' царя оборачивается долгой панорамой дел.

Он участвует в начальной гравировке карты Пикарта.

Отвечает Шереметеву на его письмо от 11 мая.

Совершает многочасовую прогулку по озеру на яхте.

В тот же день успевает изготовить чертеж для укрепления Ямской крепости и ответить Шереметеву на письмо от 12 мая.

Пишет наказ Стрешневу о лошадях для Апраксина.

Наверняка - участвует в празднике Владимирской Богородицы, традиционно отмечаемом в четверг накануне Троицына дня.

Наконец, подготавливает своих бомбардиров-корабелов к походу на Сясьскую и Олонецкую верфи, для чего, между прочим, снабжает их собственным посланием к судостроителям, уже работающим на Свири.

Готовится он и к своему собственному походу, о котором сообщается в адресованном генерал-фельдмаршалу Шереметеву письме (с этим посланием мы сейчас познакомимся).

Думается, для сорока восьми часов - дел у царя Петра было более чем достаточно...

* * *

А теперь поговорим о послании, которым Петр I ответил на письмо Бориса Петровича Шереметева от 12 мая.

Оно чрезвычайно важно для понимания последующих действий царя, а также для уяснения вопроса о его присутствии или отсутствии 16 мая на Неве.

Нелишне сказать: это - ключевое историческое свидетельство всего этого раздела. Посему приведу его целиком - с построчными и последующими, более подробными комментариями:

'Min Her Her ⁷.
Писмо вашей милости ⁸ я принял, на которое ответствую. К Ямам итить изволте, и время назавтрея праздника ⁹ (а мы сего дня получили почту от Ям ¹⁰, которую посылаем при сем писме, пишут же глупо и робко). И конницы, сколко изволишь, возми, а пехоты разве один или два низовых, которые в лодках возми и немедленно возврати по провожании ¹¹. Поход на Крониорта не отложить ли до времени, пока что у Ям добре сделается ¹²?
Тело Алексея Петелина ¹³ изволте его отпеть (а ради духу на ночь вели лекарю разрезать, чтоб мокрота вытекла), и могилу выкопать, а забивать и хоронить не изволте; а я сам буду завтра к вам.
Piter.
Из Шлютелбурха, в 13 день майя 1703.
Не изволте Шведов держать в обозе; пора к Москве' 131).

Теперь - дополнительные комментарии к некоторым фразам.

О празднике Пятидесятницы.

Он отмечается через пятьдесят дней после Пасхи (отсюда - и название). Вот что говорится о нем в 'Основах православия' - катехизисе, написанном протоиереем Фомой Хопко:

'Праздник Пятидесятницы стал дарованием 'нового Закона', сошествием Святого Духа на учеников Христовых.
'При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделалcя шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого...' ('Деяния', 2. 1-4).
Апостолы получили силу 'свыше' и начали проповедывать и свидетельствовать об Иисусе как воскресшем Христе. Этот момент обычно называют рождением Церкви.
В богослужении праздника сошествие Святого Духа отмечается вместе с явлением людям Святой Троицы, потому что в пришествии Духа к людям проявляется полнота Божества, Его самооткровение и самоотдача своему творению.
В православном Предании Пятидесятница часто называется Троицей, и даже в центр храма в этот день выносится икона Сятой Троицы, в виде трех ангелов, явившихся праотцу Аврааму...
В день Пятидесятницы завершилось дело спасения, поэтому пятидесятый день становится началом новой эры, выходящей за пределы нашего мира' 132).

В 1703 г. Пятидесятница (а Петр I всегда высоко ценил это празднество именно как 'начало новой эры') пришлась на 16 мая.

И коль скоро царь велел Шереметеву идти в поход к Яму именно на следующий день после праздника, стало быть, в самое-то 16 мая генерал-фельдмаршал нужен был ему в Шлотбурге, на Неве...

Об Алексее Петелине.

Напомню, что 17 апреля Петр I писал из Шлиссельбурга в Воронеж адмиралтейцу Федору Матвеевичу Апраксину:

'Здесь все изрядно, милостию Божиею; толко зело несчастливый случай учинился за грехи мои: перво доктор Клем, а потом Кенисек (который уже принял службу нашу) и Петелин утонули незапно. И так, вместо радости, плач' 133).

Двое из трех утонувших - посланник саксонского курфюрста и польского короля Августа II Кенигсек и каптенармус бомбардирской роты Петелин - погибли, как я уже сообщал раньше, 11 апреля 1703 г.

Первым из погибших в тот день в письме Петра назван Кенигсек.

По новонайденному в РГАДА документу я установил его титул и полное имя:

'Королевский польский и курфюрстский саксонский полковник и генерал отьютант [адьютант] и чрезвычайный посланник господин Фридерик Эрнст фон Кенигсек' 134).

В наших исторических источниках эти данные никогда не приводились. Полного имени Кенигсека не приводится ни в одном именном списке, хотя он и сыграл заметную роль в истории польско-русских отношений.

Брата посланника звали просто Фредерик Кенигсек: приставка 'фон' по отношению к нему в приведенном документе не употребляется.

Напомню еще, что гибель польского посланника и бомбардирского каптенармуса связана была с событием, о котором в апреле 1703 г. Иван Немцов записал в своем 'Юрнале':

'В 11 д. спустили яхту' 135).

Первым по времени после Петра I откликнулся на смерть Кенигсека имперский резидент Оттон-Антон Плейер, который, как читатель уже знает, сообщил, в частности, 10 мая в Вену:

'...с г. польским послом произошло несчастье: его штурман напился пьян, посол также был не слишком трезв, и они наехали ночью на лежащий на воде якорный канат другого судна, опрокинулись, и посол, а вместе с ним и еще несколько человек утонули, и тела их пока не найдены' 136).

В июльском ? 22 'Ведомостей' появилось сообщение из Эльбинга от 30 мая, в котором сообщалось:

'Вчерашнего дня получили мы печальную ведомость, что господин Кенизек, польского короля посланник при дворе московском, на переправе на реке некоей потонул' 137).

Позже о гибели Кенигсека писал и барон Генрих фон Гюйсен в 'Журнале государя Петра I', впервые указав точную дату его смерти и дав нам право связывать ее с записью в 'Юрнале':

'Помянутый господин Кениксек царскою милостию не долго стяжал, понеже в 1703, 11 апреля нещастием под Шлиссельбургом в реке Неве утонул' 138).

В числе 'нескольких человек', упомянутых Плейером, был и Алексей Иванович Петелин, бомбардир из ближайшего окружения царя.

'Сват Петелин' - таким прозвищем, данным ему в царской 'компании', подписал он коллективное послание, отправленное царем Меншикову из его имения Ораниенбурх в феврале 1703-го.

Кенигсек тоже был там и подписал письмо.

Они с Петелиным были коротко знакомы. Это и объясняет, почему Петелин оказался на злополучной лодке посланника...

Внимательного читателя может смутить тот факт, что Петелин с Кенигсеком утонули 11 апреля, а тело Алексея Ивановича обнаружено было только через месяц, 12 мая. Однако ничего несуразного тут, увы, нет.

К концу первой декады апреля вскрылась Шлиссельбургская губа Ладожского озера, появилась чистая вода - и на нее 11 апреля спустили яхту. Однако с Невы лед еще не сошел - и тела утонувших, несомненно, ушли под него.

Вот и понадобился месяц, чтобы тело бедняги Петелина совершило свой последний 'подводный поход' от истока Невы к ее устью.

У Шлотбурга оно всплыло. Его опознали. Шереметев сообщил об этом царю в Шлиссельбург - и тот приказал подготовить тело к погребению.

Петр непременно хотел присутствовать при похоронах Петелина сам - и потому специально напомнил, чтобы гроб не забивали. Ему хотелось самому бросить последний взгляд на человека, который долгое время входил в самый близкий ему круг соратников и приятелей.

Не забудем еще и и пристального внимания царя Петра ко всяческому 'загробному элементу'. Он не раз присутствовал при вскрытиях в анатомических театрах. Сам не гнушался хирургических экзерсисов. Вскрывал больных водянкой.

Теперь ему, несомненно, было еще и любопытно взглянуть на то, во что смерть - да еще такая необычная - превратила человека, еще вчера полного жизни и энергии. Свое желание он, вне всякого сомения, утолил...

* * *

И последнее замечание о письме от 13 мая.

В нем документально неопровержимо зафиксировано намерение царя Петра быть 14 мая в Шлотбурге. Подчеркиваю: документально. И неопровержимо.

А теперь давайте соотнесем это с полнейшим отсутствием каких бы то ни было - столь же документально неопровержимых - свидетельств о том, что Петр хотя бы намеревался ехать на Сясь или на Свирь в середине мая 1703 г.

Ну, а дальше остается сделать лишь еще один вывод.

У нас есть полная уверенность в том, что царь Петр имел веские причины покинуть Шлиссельбург вечером 13-го или ранним утром 14 мая, чтобы вернуться в Шлотбург.

Но как же быть с немцовской записью в 'Юрнале':

'В 14 д. приехал на сясское Устье'?

А вспомните: два крупнейших историка рубежа двух прошлых столетий - Бычков и Платонов - говорили, что часть майских записей относится 'не к Петру, а к лицу, ведшему 'Юрнал'...'

Значит - к Немцову?

В самом деле, совсем ведь нетрудно представить, что, покидая Шлиссельбург, царь мог поручить корабелу Ивану Немцову, с которым вскоре будет вместе строить шняву 'Мункер', совершить быструю поездку на Сясь. Пусть проверит, в каком состоянии находится там корабельное строение.

Тогда нетрудно представить и то, что это именно Немцов 'в 14 д. поехал на сясское Устье'. Осмотрел строящиеся там суда. Сделал верный вывод о том, что они к плаванью еще не готовы (да и не скоро еще будут готовы: профессионалу к такому выводу прийти было нетрудно).

А затем Иван Немцов вернулся 15 мая в Шлиссельбург, откуда все бомбардиры 'в 16 д. в неделю пятидесятницы пошли' - и 'в 17 д. приехали на Ладейною пристан'.

А там, на Олонецкой верфи, давно уже, с начала 1703 г., работал майор гвардии Федор Салтыков. Человек это был незаурядный, ясного и деятельного ума, впоследствии выступивший с проектом ряда государственных реформ, а в то время управлявший всеми судостроительными делами на Свири. А рядом с ним - помимо десятков неизвестных нам по имени судостроителей - трудились на верфи и трое нам известных: бомбардиры Александр Кикин с Иваном Кочетом и корабел Михайла Собакин.

Письмо корабелов Олонецкой верфи Федора Салтыкова, Александра Кикина, Михайлы Собакина и Ивана Кочета Петру I от 17 мая 1703 г., доказывающее, что царя в этот день на верфи не было.

И вот четверо этих людей в тот же самый день 17 мая отправили со Свири в Шлотбург cохранившееся в РГАДА послание к царю Петру, в котором писали: 'Всемилостивейший государь. Получа себе от вас премилостивое объявление ваших щастьливых побед над неприятелем, о взятии Канцов, усердно торжественно о сем возрадовались, и колико много паче свыше сего о стяжании вашем на Ост зее и скоро потом на нем о преславном вашем царского величества деле, которое вы особливо ясно с неприятелем щастьливо отправили 14, каковые дела даже до днесь на сих местах от нашего народа Нептунусу никогда не явлены были. Раб твой Федор Салтыков. Раб твой Александр Кикин. Раб твой Михайла Собакин. Раб твой Иван Кочет. 1703-го. Майя 17 дня' 139). Это письмо, кажется, достаточно ясно решает все вопросы о том, был ли царь Петр в тот день на Олонецкой верфи (хотя еще одно доказательство я приведу позже). Ведь будь он там, разве пришло бы в голову Салтыкову с товарищами писать царю поздравительное письмо? Они просто лично, сами тут же и поздравили бы его за общим столом. И наоборот, отправленное 17 мая с Лодейной пристани, письмо это достоверно подтверждает, что бомбардирская рота пришла туда без своего капитана. А свирские корабелы - получив переданное им прибывшими послание царя (о нем ясно говорится в их письме) и услышав от товарищей-очевидцев рассказы о последних победах, - тут же поспешили поздравить государя и капитана...

Ну, а царь в это время был уже в другом месте.

В каком?

А вот и поставим такой вопрос в следующей главе...

________________
¹ На вдове Катарине Хартвельт, матери Питера Пикарта.
² Исследовательница приводит устарелые данные; надо: 1661-1705.
³ Сегодня это, напомню, - площадь Репина (бывшая Болотная) в Садовниках, справа от Большого Каменного моста, напротив знаменитого 'Дома на набережной'.
⁴ См. сведения об этом в конце первой книги: в разделе 'Нева и ее дельта в начале Северной войны'.
⁵ 'Чюхна' в данном случае означает людей, принадлежавших к летописной 'чуди', то есть эстам, то есть племени прибалтийско-финскому.
⁶ 'Латыши' - люди, принадлежащие к литовско-латышским прибалтийским племенам: разница в этническом содержании по сравнению с 'чудью' тут наличествует, оттого два эти этникона и Шереметевым рассматриваются особо.
⁷ 'Мой Господин, Господин' (голландск.) - выражение, часто пользуемое Петром I в конце XVII-начале XVIII вв.
⁸ Письмо это - от 12 мая, привезенное, видимо, Аргамаковым, до нас не дошло. О содержании его мы судим только по ответу царя.
⁹ Имеется в виду праздник Пятидесятницы.
¹⁰ Видимо, письмо фон Вердена, тоже привезенное Аргамаковым и тоже до нас не дошедшее.
¹¹ Речь, видимо, идет об эскорте, который должен был сопровождать Шереметева по пути к войскам, осаждавшим Ям.
¹² Поход и совершили позже: 7 июля войска Кронъйорта были основательно побиты самим Петром I, генерал-майором Чамберсом и драгунами полковника Ренне в бою при реке Сестре.
¹³ Каптенармуса бомбардирской роты Преображенского полка: речь о Петелине пойдет ниже.
¹⁴ Речь тут идет, конечно, о взятии 7 мая двух шведских судов на взморье.