Об Александре Матвеевиче Шарымове
(отклики, отзывы, рецензии, воспоминания и пр.)
http://www.spbsj.ru/index-knigi/731-sharimov.html
Александр Матвеевич ШАРЫМОВ (1936 - 2003)
счастливый выпал случай
Во главе 'Авроры' - Нина Сергеевна Косарева, новичок в редакторском деле, но, как ни странно, - а мы ведь не с улицы, - тоже чувствуем себя неуверенно. Не выказывает комплексов, да их и нет у него, один только Саша Шарымов. Он - ответственный секретарь, правая рука главного. Многие из нас видят друг друга впервые. Команды еще нет. А командир? Всем почему-то понятно, что командиром должен быть Саша Шарымов. Нина Сергеевна во всем полагается на него и одновременно учится. Он умен, деловит, спокоен, мягок. Надо определить направление журнала, его мировоззренческую позицию, рубрики, оформление - со всеми вопросами и предложениями мы обращаемся к Шарымову. Он безошибочно называет имена лучших прозаиков и поэтов, он ориентируется в городских проблемах - город его любовь и предмет исследования, а главное - у него громадные связи, или лучше сказать дружбы с художниками, поэтами, актерами, актрисами, музейщиками, с начинающими гениями и убеленными сединами книжниками-архивистами:
Достаю со своих полок первый номер 'Авроры', и меня охватывает радость. Не потому что оживают воспоминания, а потому, что не стыдно за нас, тогдашних, и за наш выбор. Я бы сказала: за выбор Шарымова. Посмотрите! Рассказ Даниила Гранина 'Один раз ударить', повесть Александра Володина 'С любимыми не расставайтесь' (мы первыми ее напечатали!), стихи Вс.Рождественского, Михаила Дудина, Вадима Шефнера - его 'Утешительный марш' ритмичен и легок, звучит как напутствие:
'Иди при свете и во мгле / Сквозь молнии и тучи! / Тебе родиться на Земле / Счастливый выпал случай';
фрагменты из 'Записок старого петербуржца' Льва Васильевича Успенского; очерк Сергея Довлатова о студенческих отрядах в рубрике 'Мир современника': Как похож Довлатов на себя в этом простеньком сочинении - абсолютный слух, ирония, улыбка, искренность.
В конце журнала - 'Воображаемые интервью по поводу выхода 'Авроры' ?1. Текст Леши Лифшица (Лев Лосев, сейчас профессор славистики в Америке, поэт, эссеист, чьи мемуары, напечатанные в этом году в 'Звезде', проливают свет на многие исторические и биографические события, в том числе, на двойственность его собственного имени). Итак, стихи Лосева, иллюстрации Миши Беломлинского:
Почему я об этом подробно рассказываю? Да потому, что я знаю: за многими авроровскими публикациями - взгляд, вкус, культура Александра Шарымова. И больше того - имена его друзей.
По коридорам редакции (мы уже переехали с Таврической на Литейный,9) бесконечно ходят Борис Федорович Семенов, Гага Ковенчук, Лёня Каминский, Саша Житинский, Глеб Горбовский, Витя Максимов, Володя Уфлянд, Витя Бузинов, Женя Рейн, Борис Спасский, Михаил Таль: Они не просто ходят, они несут Шарымову свои рисунки, стихи, очерки. И они знают, что будут напечатаны в 'Авроре'. Интересно, почему в моем перечне нет ни одной женской фамилии? Шарымов - не женоненавистник, скорее - наоборот. В чем тут дело? Дело в том, что в природе существует - и от этого никуда не деться - шарымовско-самойловский мальчишник, талантливый, хулиганский и спаянный на все времена. Первый друг и сокурсник Лёша Самойлов пришел в 'Аврору' прямо с поезда Петрозаводск-Ленинград и вскоре стал заведовать отделом публицистики. Саша Шарымов полагал, что только на дружбе могут быть выстроены по-настоящему плодотворные отношения в творческом коллективе.
В первую очередь наш носитель культуры Люда Будашевская, а также Леша Самойлов и, конечно, Саша были в 'Авроре' тем центром, вокруг которого бурно кипела литературно-кино-театральная жизнь. Какие люди бывали в нашей редакции! Павел Антокольский, Александр Межиров, Виктор Некрасов, Булат Окуджава, Юрий Любимов со всей Таганкой и Володей Высоцким, Анатолий Эфрос с Натальей Крымовой, весь грузинский бомонд с Софико Чиаурели (черное пальто, черная шляпа с полями, черный шарф) и Котэ Махарадзе: Боюсь кого-то пропустить и невольно пропускаю, конечно.
Но уж точно не пропущу Иосифа Бродского. С Сашей Шарымовым его познакомил Женя Рейн. Они симпатизировали друг другу. Бродский жил наискосок от 'Авроры', в доме Мурузи, оказавшемся сегодня под разрушительной силой новых порядков. По приглашению Саши они появился однажды в наших стенах. Шарымов уговорил Нину Сергеевну Косареву заключить с опальным поэтом договор, заведомо зная, что стихи напечатать невозможно. Формально в таких случаях автор имел право на какой-то процент от суммы в договоре. Обман имел благородный оттенок. Бродский бедствует. Ему надо помочь.
Заведующая редакцией Маргарита Петровна Музыченко рассказала мне сейчас, в эти дни, что посещение Бродского она помнит до мельчайших подробностей. В кресле, неподалеку от ее стола, сидел молодой рыжеватый человек в поношенном пальто, с грустными глазами, потерянный (а вам приходилось ожидать подачки?) и в облике его было что-то от библейского пророка. Наша Марго умела глядеть в корень. Шарымов очень любил ее и часто, идучи по коридору, на всю редакцию пел своим зычным голосом: 'Марго Петровна, пройдут дожди:'
Проходили дожди и годы. И наступил роковой семьдесят седьмой. В 11-м номере было напечатано стихотворение Нины Королевой. Вот оно:
Как будто лицо подняла я,
За чьей-то улыбкой,
Как будто опять ожила я
Для радости зыбкой:
Но город, глядящийся в реки,
Молчит, осторожен.
Здесь умер слепой
Кюхельбекер
И в землю положен.
И в год, когда пламя металось
На знамени тонком
В том городе не улыбалась
Царица с ребенком:
И я задыхаюсь в бессильи
Спасти их не властна,
Причастна беде и насилью
И злобе причастна.
Разгорелся страшный скандал. В кабинетах редакции проходили 'очные ставки'. Экстренно заседали партбюро Союза писателей, Секретариат: Литературные столпы Федор Абрамов, Михаил Дудин, Владимир Николаевич Орлов выкручивались кто как мог, но не в состоянии были остановить разнос. В конце концов, они вынуждены были осудить, не стесняясь произносить слова: 'политическая ошибка', 'монархические стихи': Я это помню точно, присутствовала на всех 'проработках' как парторг редакции. Атмосфера накалялась. Владимира Торопыгина (главного редактора) освободили по 'собственному желанию', Андрея Островского, его зама уволили с черной метой в трудовой книжке, Александру Шарымову вынесли выговор, мне - поставили 'на вид'.
На общем писательском собрании член СП Юрий Помозов, бледнея от гнева, сказал, что в 'Авроре' 'окопались солженицынские подголоски'. Это была атмосфера всеобщей шизофрении.
А вот Александр Шарымов ни от кого не скрывал, как он относился к стихотворению, он говорил о долге поэта в пушкинском значении этого слова - милость к падшим призывать. Шарымов не 'герой' по складу своему, он не искал опасности, скорее - уходил от нее, но на крутых поворотах чувство собственного достоинства всегда брало верх.
Он не был святым, он был живым и сознавал, в каких жерновах перемалываются наши идеалы и наши порывы.
Но была у Шарымова ниша, где на него никто не давил и где он наслаждался свободой. Он всю сознательную жизнь писал исторические повести о Петербурге, сочинял стихи и поэмы, переводил: Он не думал, какая у них будет судьба. Он сызмальства был насквозь пропитан поэзией. Печатался редко - в 'Костре' и 'Авроре', больше писал 'в стол', щедро дарил свои бесчисленные послания друзьям, родным, коллегам, сокурсникам (филфак Университета). Вот они на фотографии 1974 года - Елена Колоярова, Тамара Скобликова, Белла Куркова, Леша Лифшиц (Лосев), Алексей Самойлов и все, все, все: Все, кто знал Шарымова, работал с ним, хранят листочки, напечатанные им на машинке. Это его Послания. В них слышен лирико-шутливый голос.
Храню я и 'Оду на день рождения Людмилы Регини и Ирэны Каспари':
Ребята! Еще не видала Земля
Такого роскошного
Супердубля!
Одна составная -
Региня
Людмила
(она - публицистка
невиданной силы),
И с нею прекрасно
работает
в паре
Русалка машинки
Ирэна
Каспари.
и тэ дэ:
Да, мы с Ирэной родились в один день, и шедевры Шарымова получали вместе и врозь каждый Божий год.
Об Ирэне - особый разговор. Мы и не заметили (во всяком случае я), как развивался в редакции ее роман с Сашей. Они поженились. У них родилась Даша. Даша росла на наших глазах, а старшая дочь Шарымова от первого брака Катя стремительно взрослела - и тоже на наших глазах. ('Аврора' была семейным домом в лучшем смысле этих слов.)
:Обе Сашины дочери прилетели из Америки в дни прощания с ним. Я увидела их после долгой невстречи на отпевании в Князь Владимирском Соборе. Две прелестные сестры. Одно непоправимое горе. Отцу было кем гордиться. И вот мы стоим рядом с ними - мужчины, едва сдерживая слезы, и женщины, пряча в воротники пальто когда-то красивые лица, воспетые Сашей Шарымовым.
Для Ирэны справиться с болью можно было единственным образом - окончательно подготовить 2-е издание книги 'Стихи и комментарии'. Александр Матвеевич диктовал эту огромную работу Ирэне, опираясь на свой архив и на архивы друзей. Алексей Самойлов был и остается истинным хранителем всего, что написал Саша. Среди составителей его имя рядом с именем Ирэны. Ему и Александру Анейчику - большинство дружеских посвящений в книге, которую выпустило издательство 'Геликон плюс'.
В мае 2001 года уже ослепший Александр Шарымов ('Я ухожу в мир звуков и теней:') писал: 'И последнее. Я хочу поблагодарить за бесценную помощь в создании этой книги мою жену Ирэну Павловну Каспари, а также воздать должное дружескому и столь редкому в наше время меценатству главы 'Геликона' писателя А.Н.Житинского':
Вот и мы имеем теперь возможность, читая стихи и разглядывая фотографии, вспомнить время, которое нас ломало и не сломило, которое подарило незабываемые встречи, мгновения любви и дружбы, счастливое сотворчество. На этом стоит поэзия, на этом, в сущности, стоит жизнь.
Ирэна Каспари: «17 марта 2003 года Саша скончался в Покровской больнице от третьего, обширного, инфаркта.
Он так и не увидел своего горячо любимого внука, не узнал о том, что его исторический труд „Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год“ получил, наконец, поддержку мэрии (мне сообщили об этом через месяц после его смерти), он не дожил до 300-летия Санкт-Петербурга, которого так ждал:
Похоронили мы Сашу, строго следуя его завещанию, высыпав прах в Неву на спуске напротив здания Двенадцати Коллегий».
Людмила Региня
Лубок, подаренный А. М. Шарымову Л. Д. Каминским в начале 1970-х и восстановленный автором в 2000 году.
_______________
Леонид Давидович Каминский (1931–2005) - питерский художник, писатель, театральный деятель, широко известен как 'Учитель смеха'.
'Зарембучок' - Заре Мстиславна Оганова (1948-1992), технический редактор журнала 'Аврора' с 1969 г. до конца своих дней (13 апреля 1992 г.)
НЕВСКОЕ ВРЕМЯ. Петербургская ежедневная газета
ДАР
Алексей САМОЙЛОВ
/ 18.03.2003 /
О АЛЕКСАНДРЕ ШАРЫМОВЕ
Измученный злой болезнью, ослепший, он написал в одном из последних стихотворений: "Пошли, Господь, непробужденья дар" - и утром 17 марта в реанимации Покровской больницы не проснулся. Чувствовал, что на этот раз "из переделки едва ли он выйдет живой". Читал эти строки Пастернака в больничной палате жене Ирэне...
Первые стихи Александр Шарымов написал в 9 лет. В школе переводил Байрона, в университете - Эдгара По, потом - Уиттемора, Блейка, "Бледный огонь" Набокова, написал две главы из вариаций на тему Евангелия от Иоанна.
Был подлинным поэтом, но никогда не стремился публиковать свои поэтические сочинения. Его первая, оказавшаяся и последней прижизненной книга "Стихи и комментарии" вышла в свет два года назад в издательстве "Геликон плюс".
Поэтический дар Шарымова высоко оценивали друзья его молодости - Иосиф Бродский, Лев Лосев, Михаил Еремин, Владимир Уфлянд. Издавший его книгу Александр Житинский назвал автора "историком по призванию, летописцем и лириком в одном лице, возродившим почти забытый жанр русской поэзии - жанр лирического дневника, в котором исторические потрясения соседствуют с бытовыми фактами, а великие фигуры - с друзьями застолий".
В журнале "Аврора", одним из основателей и руководителей которого в течение долгих лет был Александр Матвеевич Шарымов, он напечатал историческое повествование "1703 год. Очерки из начальных лет Петербурга". Этот большой, объемом в 80 авторских листов, историко-литературный труд ждет своего издателя.
Александр Шарымов был щедро одарен от природы. Сын известного актера Матвея Шарымова, он унаследовал чарующе красивый голос отца. На ленинградском радио Александр Шарымов вел передачу "Пестрая шкала", которой посвятили восторженные стихи Михаил Дудин и прекрасный рассказ ("Густой голос Выштымова") Виктор Голявкин. По сценариям Шарымова на питерских киностудиях и на телевидении сняты почти 50 фильмов.
Почти полвека мы шли по жизни вместе - начиная с университетских лет. Ближе друга у меня не было. Как теперь жить без Саши?..
'Курьер Карелии' СК 'Северный Курьер'
«Диктует кто-то нужные слова»
Евгения КРОХИНА 19/3/2003
17 марта - звонок из Санкт-Петербурга: на 67-м году ушел из жизни Александр Матвеевич Шарымов. Он был широко известным в Северной столице журналистом, писателем, переводчиком, сценаристом.
Свой творческий путь после окончания Ленинградского государственного университета Александр Шарымов начинал в должности редактора литературных передач на Карельском телевидении в трудную пору его становления.
...В тот год, когда Александр Матвеевич работал уже ответственным секретарем в ленинградском журнале "Аврора", довелось со ссылкой на его имя беседовать по телефону в Москве с Иннокентием Смоктуновским. Шел разговор о билете на "валютный" (трудно доступный) в ту пору спектакль "Царь Федор Иоаннович" в Малом театре с замечательным актером в главной роли:
- Мне звонили из Ленинграда. Билет - в кассе. Вы давно знаете Александра? Редкий человек.
Иннокентий Смоктуновский, Булат Окуджава, Иосиф Бродский, Борис Спасский, Борис Гребенщиков, Александр Кушнер... Как много этих и других замечательных имен в последней книге А.Шарымова 'Стихи и комментарии', подтверждающей глубину интересов автора, его авторитет в среде творческих людей и значимость личности: 'Трезвой и ироничной, точной в любой мелочи и широкой своим историческим кругозором', - по словам писателя Александра Житинского.
В известные советские годы, когда мы 'строили коммунизм' и не хотели знать всю правду о собственной истории, за публикацию стихотворения одного из ленинградских поэтов с вопросом - за что были зверски убиты в Екатеринбурге вместе с царем Николаем II его дети, Александр Шарымов получил строгий выговор 'за политическую близорукость', а затем был уволен с работы в 'Авроре'.
Достойных поступков в его биографии немало. Он был человеком доброты и чести. На бытовом языке - порядочности - столь дефицитной в наши дни.
В каталоге книг Национальной библиотеки Карелии можно найти и названный выше сборник 'Стихи и комментарии'. Его автор любил поэзию глубоко, хорошо знал ее и точно сказал о природе творчества: 'Диктует кто-то нужные слова'.
Публикуем два стихотворения из последней книги Александра Шарымова.
ВОЛОДЕ ВЫСОЦКОМУ
Где родился Володя Высоцкий?
Он о том не сказал никому.
Не вопил он про станцию Сростки,
Про алтайский поселок Зиму.
Те, что маленькой правды вкусили,
Бьются мордой за горстку земли.
А Володя родился в России -
И в России его погребли.
ТЕРЯЮ ЗРЕНИЕ...
Я ухожу в мир звуков и теней,
Но в том судьбу не числю виноватой,
Проживши жизнь вполне подслеповато
И не найдя ни в чем претензий к ней.
Наоборот, я многое ясней
Сегодня представляю, чем когда-то;
Но в прошлое, по счастью, нет возврата,
А только - путь в мир звуков и теней.
Пишет Александр Житинский
2003-03-21 23:55:00
http://maccolit.livejournal.com/205730.html
АЛЕКСАНДР МАТВЕЕВИЧ ШАРЫМОВ (1936-2003)
Сегодня хоронили Александра Матвеевича Шарымова, моего старого друга, с которым я знаком приблизительно с 1966 года
Он окончил филфак, отделение журналистики (тогда отдельного факультета журналистики еще не было), его однокашниками были такие известные впоследствии люди, как чемпион мира по шахматам Борис Спасский и поэт Лев Лосев. Когда мы познакомились, он работал на Ленинградском радио и вел передачу 'Пестрая шкала', во многом предвосхитившую современные форматы радиопередач. Он обладал совершенно уникальным голосом, который я могу сравнить по глубине, тембру и наличию обертонов лишь с голосом певца Леонарда Коэна - густой красивый баритон, благодаря которому Шарымова часто приглашали озвучивать дикторские тексты к научно-популярным и документальным фильмам.
Читал он тексты и к фильмам, снятым по моим сценариям.
С самого возникнолвения журнала 'Аврора' Шарымов работает в нем ответственным секретарем и тянет на своих плечах журнал при самых разных главных редакторах.
Человек, энциклопедически образованный, историк и поэт, он был из того круга 'незнаменитой' петербургской интеллигенции, который, тем не менее, оставил и оставляет наследие не менее значимое для культуры, чем творения прославленных мастеров, если брать достаточно широкую истрическую перспективу.
Таков был поэт, прозаик, художник и архитектор Геннадий Алексеев (1932-1988), таким останется и Александр Шарымов. Его единственная книга стихов вышла за 2 года до его смерти незначительным тиражом (друзья настояли), называется она 'Стихи и комментарии' - и в ней можно найти и лирические стихотворения, и поэтический дневник, и переводы из Байрона, Эдгара По, Блейка, и блестящий перевод англоязычной поэмы Набокова 'Бледный огонь' (по свидетельству специалистов - лучший из имеющихся). Его огромный труд по истории Приневья допетровской поры еще ждет своего издателя.
Жаль, что вы не были с ним знакомы. Это был замечательный, редкий человек.
Я надеюсь, что мне удастся создать его страницу в Сети и выложить туда главные труды его жизни.
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК 'ДЕЛО'
/24.03.2003/
http://www.idelo.ru/270/5.html
"И все-таки жаль, что нельзя с Александром Матвеичем..."
Александр Шарымов, друг и автор "Дела", был истинным "питерским всеведом", глубоким знатоком истории нашего города, 300-летие которого мы отметим без него.
В журнале "Аврора", у истоков которого он стоял, ответственным секретарем и заместителем главного редактора которого был многие годы, он вел исторический раздел "Питерские всеведы" и напечатал несколько повестей из историко-литературного цикла "1703 год. Очерки из начальных лет Петербурга".
Он начал слепнуть (последствие диабета), работая над "1703 годом", но довел свой труд об истории Приневья до Петра и при Петре до завершения.
Жаль, что Александр Шарымов не возьмет в руки свой основной исторический труд.
Жаль, что Саша не порадуется вместе с нами выходу в свет книги о 50 самых известных петербуржцах XX века: два очерка в этой книге - об архитекторе Ное Троцком и о биологе Николае Вавилове - принадлежат его перу.
И скажем, чуть-чуть изменив Булата Окуджаву: "И все-таки жаль, что нельзя с Александром Матвеичем поужинать в "Яр" заскочить хоть на четверть часа".
Как и Александр Сергеич, ужинавший, бывало, в "Яре", Александр Шарымов был поэт и историк. Как и Александр Сергеич, был певцом дружества нашего лицейского братства. Поэт пушкинской школы, как все настоящие русские поэты. И как все-таки здорово, что за два года до смерти (Шарымов ушел из жизни 17 марта 2003 года) он увидел изданный друзьями свой первый (в 65 лет!) поэтический сборник "Стихи и комментарии".
"Я тенью сойки был, нашедшей смерть В лазури лживой, грянувшись о твердь Стекла" ("Бледный огнь" Владимира Набокова в переводах Александра Шарымова).
Иллюстрированный интернет-альманах
СЛОВО ВОКРУГ ПЕТЕРБУРГА
http://spruden.narod.ru/sharim.html
Владимир УФЛЯНД
Май 2003 года
Вариант завещания
Памяти Александра Матвеевича Шарымова посвящается
17 марта 2003 года не стало замечательного питерского поэта и историка Александра Матвеевича Шарымова. По его поэтическому завещанию прах был развеян над Невой...
Cпециально для 'Слова вокруг Петербурга' своими воспоминаниями делится питерский поэт Владимир Уфлянд.
Ни одному человеку не дано два раза войти в одну и ту же реку...
...Кроме разве Александра Матвеевича Шарымова. Он много раз входил, и будет входить в те разные реки, которые называются одним именем: река Нева. Он глубоко и чисто любил эту реку и город на её берегах. Первый раз на моих глазах он вошёл, точнее, прыгнул с гранитного берега в Неву в апреле 1956 года, когда по Неве плыл ладожский лёд, но было не по апрельски тепло. Это было открытие купального сезона на спуске перед зданием 12 коллегий. Второй раз мы вместе с ним и Мишей Красильниковым (1933-1996) прыгнули уже в другую реку под тем же названием в июле того же 56 года и переплыли Неву от 12 коллегий к Медному всаднику.
Через тридцать лет Саша осознал, что его судьба - входить в Неву до конца жизни и после смерти. Он написал стихи 'Вариант завещания'...
За время между памятным заплывом и этим сверхмудрым завещанием Саша изобрёл способ почти каждый день окунаться в вечно обновляющуюся реку по имени Нева.
В роли ведущего на городском радио и в роли ответственного секретаря журнала 'Аврора' и автора журнала он окунался в историю Невы и знаменитого города на её берегах. Его слушатели и чита-тели узнавали, как жили люди до и после основания Петер-бурга в этих болотистых и малоплодородных местах, к тому же опасных для жизни и строительства. А Саша умел разузнать то, что было в далёком прошлом и рассказать об этом прекрасным голосом с правильностью языка, о которой могут только мечтать нынешние ведущие и комментаторы.
Он любил отдаваться дотошной, благородной и неосуществимой полностью в те времена работе, при этом бережно сохранял прекрасные и нежные отношения с друзьями времён первого заплыва через Неву: Сашей Анейчиком, Алёшей Самойловым, Борей Спасским, Борей Грищенко и многими женщинами, которых любил и которые им восхищались. Но самой любимой была и осталась его последняя любовь Ирэна.
Он был одним из самых близких авторов творений к пресловутой Филологической школе - М. Красильникову, Ю. Михайлову, С. Кулле, А. Кондратову, М. Ерёмину, Л. Виноградову, Л. Лосеву, В. Герасимову и В. Уфлянду. Формально он не вошёл в этот круг только потому, что все перечисленные его участники не печатали своих подлинных произведений при Советской власти. Не удивительно, что на всех местах официальной службы А. М. Шарымова на его столе стоял умеренного размера портрет В. И. Ленина. Смешно другое: это была фотография Cашиного отца, талантливого провинциального актёра в роли Ленина.
При его жизни вышла в свет только одна книга Саши: 'Стихи и комментарии'. Есть им самим составленная книга его прозы. Будем ждать её выхода в свет, чтобы вновь насладиться общением с одним из самых знающих и честных людей нашего времени.
ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК 'ДЕЛО'
http://www.idelo.ru/318/26.html
/22.3.2004/
Что читает Петербург?
Дух истории
Алексей САМОЙЛОВ
Книга исследований Александра Шарымова "Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год" - своего рода вступление в 300-летнюю историю нашего города.
Так уж получилось, что книга исследований филолога, журналиста и литератора Александра Шарымова о предыстории Санкт-Петербурга и первом годе его истории (по существу, это две книги под одной обложкой) увидела свет спустя десять месяцев после пышных юбилейных торжеств.
Это говорится вовсе не в укор тем, кто приложил руку к выпуску 800-страничного фолианта, одетого в строгий и торжественный черно-белый переплет, с первыми планами Санкт-Петербурга и рисунком петровского фрегата на обложке (оформление Светланы Булачевой), тем, кто снарядил, оснастил и отправил в плавание от невских берегов сей полиграфический корабль (редактор Юрий Корбченко, корректоры Тамара Глазер и Вера Степанова, верстка Ирэны Каспари).
Непременно надо назвать главного редактора журнала "Нева" Бориса Никольского (издательство "Журнал "Нева"" выпустило книгу А.М. Шарымова), комитет по печати и взаимодействию со СМИ администрации Санкт-Петербурга, выделивший средства на бумагу и типографские расходы для издания книги автора, ушедшего из жизни год назад, 17 марта.
В октябре 2001 года, поставив последнюю точку в своем подвижническом четвертьвековом труде, построенном на анализе новгородских и шведских писцовых книг, карт, выполненных в ХVI-ХVIII веках, летописей, документов, разнообразных российских, шведских, финских, голландских, английских источников, содержащихся в архивах и библиотеках, Александр Шарымов, запредельно скромный, абсолютно не пробивной "человек без локтей", в коротком предисловии "От автора" высказал надежду, что, написав книгу - "своего рода вступление в 300-летнюю историю нашего города, я выполнил только посильный мне труд - и счастлив, что смог таким образом выразить хотя бы какую-то долю своей любви к великому и прекрасному Санкт-Петербургу и хотя бы часть благодарности ему и восхищения им, которые я всегда ношу в сердце".
И особая признательность автора - той, кто все эти годы был рядом: "Я благодарен за неоценимую помощь, которую постоянно и щедро оказывала мне при написании, наборе и верстке этой книги моя жена - Ирэна Павловна Каспари".
Так уж сложилось, что у этой книги два предисловия - "От автора" и "За автора", написанного Ирэной Каспари, боровшейся с обрушившимся на нее горем адской сложности трудом по подготовке книги, потребовавшей от ее мужа, тяжело болевшего последние годы, практически не выходившего из дома, почти не видящего своего текста, героической работы и продлившей, по ее словам, его дни, помогая выкарабкиваться из глубокой ямы депрессии, и укоротившей его век.
Эта серьезная книга, посвященная разгадыванию тайн многовековой (от начала таяния ледника, т.е. 20 тысяч лет назад!) истории Приневья и "всего лишь" трех столетий жизни города на Неве, книга, на каждой странице которой веет дух Истины, дух подлинности, дух истории, есть в то же время свидетельство святости уз дружества и любви - человека к человеку, городу, Отечеству.
"У Александра Матвеевича было много друзей и близких ему и мне людей, на которых я могла опереться в процессе подготовки книги к печати, - пишет Ирэна. - Всем им наша - моя и автора - сердечная признательность".
Завершая очерк о состоянии Невы и Невской дельты в начальные годы Северной войны, проливающий свет на многие "темные пятна" петербургской истории автор с сознанием исполненного долга замечает: "Путь расчищен. Для будущих исследователей тут - еще масса интереснейшей работы..."
Расчищен путь к написанию истории нашего города целиком и во всех подробностях. Одному человеку эта гигантская задача не по плечу. Александр Шарымов мечтал о том, что когда-нибудь у нас будет создан для этой цели Институт истории Санкт-Петербурга.
Издательство 'ДМИТРИЙ БУЛАНИН'
http://dbulanin.ru/?n=catalog&s=16&t=25&b=w0000148.shtml
 |
ИСТОРИЯ КНЯЗЯ МЕНШИКОВА / пер. с франц. Л. Л. АЛЬБИНОЙ, комм. А. М. ШАРЫМОВА Таинственная Россия вдохновляла французских романистов начала XVIII в. Фаворит Петра Великого, бывший мальчик-пирожник, вознесшийся до самых высоких чинов, становится персонажем легенд... Книга содержит перевод французской повести 'Le prince Kouchimen' (читай: Мен-ши-ку), рассказывающей о ранних годах жизни светлейшего князя. Издание сопровождено исследованием А. М. Шарымова о вероятном авторе - Жозефе Гаспаре Ламбере де Герэне. |
ПИТЕРbook
http://piterbook.spb.ru/2004/12/recenzii/book_11.shtml
философия, история, культура
Владимир ШПАКОВ
От Рюрика до Петра
Александр Шарымов.
Предыстория Санкт-Петербурга.
1703 год.
СПб.: Издательство
'Журнал 'Нева', 2004.
Простояв всего лишь триста лет, Санкт-Петербург настолько утвердился в контексте времени и места, что кажется, он находился в дельте Невы всегда. Город давным-давно сделался основным фактором, влияющим на природный ландшафт и дела рук человеческих, то есть что бы мы ни замышляли и что бы ни делали, не учитывать значения Петербурга сейчас (как и сто, и двести лет назад) попросту невозможно. Как невозможно (казалось бы) представить тот самый 'приют убогого чухонца' вместо Александрийского столпа или время, когда территорию нынешней Ленобласти пропахивал отступавший на Север мощный ледник. Между тем был и ледник, и Нева существовала только 'в проекте', и волны народов накатывались в разные века на то место, которое автор книги 'Предыстория Санкт-Петербурга' называет Приневье.
Начиная свое масштабное исследование, Александр Шарымов погружается на сто семьдесят веков назад, постепенно выбираясь из этих глубин в историческое время. Допетровская история озерного края составляет примерно треть книжки, и, надо сказать, она не менее увлекательна, чем многочисленные описания деяний Петра Великого и его последователей. Да, энергичный самодержец 'вздернул на дыбы' и эту землю, и всю бескрайнюю страну, но жизнь здесь была (а иногда попросту била ключом!) и до царя-реформатора. Автор решился заглянуть во времена, когда даже легендарного Рюрика еще не было. Информация об этой эпохе дается очень скупая, события смутны, а их достоверность можно поставить под сомнение. Однако постепенно смутное и легендарное обретает четкие очертания, становится документированным и таким образом превращается в объект исследования исторической науки.
Количество источников, с которыми работал автор, просто поражает: тут и летописи, и деловые документы, и выходящие в то время книги, и многое другое. Если, к примеру, рассказывается об истории Ландскруны - первой крепости, построенной на территории нынешнего Петербурга, то приводятся подробности из шведской 'Хроники Эрика', да еще с ней сравнивается информация из Синодального списка Первой Новгородской летописи старшего извода. Этот метод обращения к разным источникам, что всегда дает объемное видение времени, надо подчеркнуть особо. Александр Шарымов сумел выстроить широкую панораму там, где другие и отдельного фрагмента не описали бы убедительно. Конечно, мы знаем о том, что в этом регионе находился один из старейших русских городов - Старая Ладога (и еще немало городов), что здесь почти восемь столетий назад одерживал победы князь Александр Невский, или о том, что Озерный край не раз переходил из рук в руки, становясь то новгородским, то шведским, то подпадая под власть молодой Российской империи. Но это знание, как правило, общее, поверхностное, и если его хочется наполнить предметностью и сделать конкретным, то нет лучшего способа, нежели обратиться к этой книге.
Подробнейшим образом исследуя историю Приневья, используя максимум доступных источников, автор постепенно приближается к той общеизвестной дате, когда 'назло надменному соседу' молодой русский самодержец заложил здесь новую столицу империи. Ага, значит, Петр заложил?! Что ж, проверим на соответствие документам эпохи.
Это уже вторая книга - '1703 год. Хроника года и его загадки'. Центральное место в книге занимает очерк под названием 'Был ли Петр I основателем Петербурга?' 'Это не игра с читателем в мнимую многозначительность, - утверждает автор. - Это вопрос, ждущий как вполне серьезного изучения, так и достойного решения. Вопрос этот возник более ста лет назад. Мне почему-то кажется, что его нужно разрешить - раз и навсегда'. Дело в том, что, по утверждению целого ряда исследователей, царь Петр попросту отсутствовал в городе (точнее, в том месте, где впоследствии появится блистательный Петербург) 16 мая, когда закладывалась Санкт-Петербургская крепость. Александр Шарымов, понятно, не мог обойти этот спорный момент, взявшись решать его основательно, с привлечением множества документов и разнообразных источников. К каким он приходит выводам? Пусть читатель узнает об этом из книжки. Скажем только, что целью автора вовсе не являлось ниспровержение общеизвестных мифов: и пафос, и подход здесь совершенно иной.
Если проводить аналогию с живописью, то можно сказать, что в книге отсутствуют 'широкие мазки'. Никакой размашистости и всеобъемлющих выводов (эффектных, но основанных непонятно на чем) мы здесь не обнаружим - авторский метод совсем другой. Он основан на подробном и тщательном фиксировании множества мелких событий, что напоминает работу художника-пуантилиста, наносящего крошечные пятна краски на холст. Однако стоит отойти и вглядеться в целое, картина получается подробная, убедительная и впечатляющая.
Думается, книга Александра Шарымова встанет в ряд тех фундаментальных исследований петербургской истории, что появились в последние годы, будто нарочно 'опоздав' к юбилейной шумихе (таков, например, сборник статей ученых РАН 'Санкт-Петербург. 300 лет истории', о котором мне уже приходилось писать). Эти книги не писались к громкой дате, не создавали паблисити их авторам: цель в этих случаях - историческая истина, метод - кропотливая работа честного исследователя, а результат можем оценить мы с вами. Благо у Александра Шарымова, ушедшего из жизни в прошлом году, нашлись и замечательные друзья, которые помогли издать книгу, и хорошие издатели в журнале 'Нева'.
 |
Журнал 'История Петербурга' ? 2 (24)/2005 РецензииО книге А. М. Шарымова
|
Сожалею, что при жизни автора не был лично с ним знаком. Хотя, наверное, часто встречался с ним в залах Российской национальной библиотеки. Его фамилия мне была хорошо знакома, потому что я много лет подряд выписывал и читал журнал 'Аврора', работе в котором А. М. Шарымов отдал много лет. Уже первые строки вступительной статьи вдовы автора И. П. Каспари о событиях 1977 года натолкнули меня на воспоминания об имевшей для журнала тяжелейшие последствия публикации стихотворения Нины Королевой, начинавшегося словами: 'Оттаяла или очнулась?..'. Помню со слов писательницы В. В. Чудаковой, с которой мы очень дружили, что после той публикации было назначено расследование на уровне Ленинградского обкома КПСС. Последствия были тяжелыми. Прекрасного поэта, главного редактора 'Авроры' В. Торопыгина и заведующего отделом поэзии А. Шевелева (который, кстати, в момент подготовки того номера журнала, насколько я помню, был в отпуске) уволили с работы. Такое было время... Так что книгу А. М. Шарымова я читал, как работу давно знакомого мне человека.
Мне было очень любопытно проследить взгляд автора - филолога, журналиста и литератора - на одну из самых завораживающих исторических тем. Не секрет, что многие открытия делаются на стыке наук. Когда за изучение истории берется глубоко образованный филолог, можно ожидать успеха. Думаю, что в случае с книгой Александра Матвеевича произошло именно так. Филологические подходы к исследованию истории Петербурга до Петербурга стали стержнем авторской концепции. Он действительно по-новому осветил множество фрагментов истории Приневского края, поскольку его предшественники, в том числе и выдающиеся таланты, не обладали тем уровнем знаний в области филологии, какой был у А. М. Шарымова. Они, те предшественники, не то чтобы не имели возможности посмотреть на прошлое этого региона сквозь призму филологических знаний - попыток таких было немало, - но они никогда не были столь профессиональны, потому что их предпринимали историки - люди, менее компетентные в области истории словообразования. Поэтому многочисленные смелые гипотезы, высказанные Александром Матвеевичем, представляются более убедительными и достоверными, чем предположения других авторов.
Впечатляющая по объему книга (783 страницы) разделена на две части. Первая посвящена многовековой истории Приневья, вторая - событиям 1703 года. Она написана в форме очерков, объединенных единым сюжетом. Исследователь проявил редкую добросовестность: я сумел заметить лишь около десятка публикаций, упущенных автором, которые, быть может, пригодились бы А. М. Шарымову при написании книги. Такие неизбежные огрехи есть всегда. Поражает то, что они были сведены к минимуму непрофессиональным историком. Это произошло за счет того, что исследователь, прежде чем взяться за работу, дотошно и въедливо проработал все то, что на протяжении нескольких столетий писалось об истории Петербурга и того места, на котором был построен город. Конечно, можно было бы сказать, что автор прошел мимо нескольких важных публикаций В. А. Коренцвита, С. Кепсу, П. Е. Сорокина и некоторых других. Но их публикации выходили небольшими, часто просто крохотными тиражами, экземпляры которых в условиях современной нищеты и неразберихи, к сожалению, далеко не всегда попадают в наши крупнейшие библиотеки. Тем не менее историография, которой овладел А. М. Шарымов, заслуживает почтительного отношения к создателю труда. Она не только свидетельствует об авторской компетентности и добросовестности, но уже приносит практическую пользу. Мои студенты - будущие издатели, изучающие сейчас спецкурс 'История Петербурга', пользуются ею как основой формирования своих представлений о достижениях историков в изучении прошлого Приневской земли.
Первая часть, или первая книга, этого труда - 'Предыстория Санкт-Петербурга' охватывает период почти двадцати тысячелетий. Разумеется, автор был вынужден во многом опираться не только на достоверные исторические знания, но и на многочисленные легенды и не всегда подтвержденные гипотезы. Но Александр Матвеевич делал это очень осторожно, аккуратно, понимая существование обратно пропорциональной связи между отдаленностью событий и достоверностью изложения сведений о них. Однако отсутствие многочисленных исторических данных не мешало исследователю взяться за смелую реконструкцию давно минувших событий. Именно тут и проявился его филологический дар, его умение сопоставлять с точки зрения лингвистики происхождение многих топонимов и гидронимов. Должен признаться, что первые очерки 'Предыстории Санкт-Петербурга' мне показались не столь стройными и продуманными, как последующие. Автору не хватало знания историко-научной терминологии, что иногда мне, как историку, затрудняло чтение. Но язык, логика повествования, авторский подбор иллюстраций, квалифицированные ссылки чаще радовали, а порой и восхищали.
В какой-то мере случайным представляется подбор рецензентов книги. У меня нет сомнения в их профессионализме. Некоторые из них, например Ф. М. Лурье, люди широко известные и даже популярные. Но в качестве рецензентов именно по этой научной проблеме куда более весомым, на мой взгляд, было бы участие, например, таких общепризнанных специалистов, как доктора исторических наук, профессора Е. В. Анисимова и Ю. Н. Беспятых. И дело не только в том, что они на сегодняшний день, пожалуй, самые авторитетные специалисты по истории 'Петербурга до Петербурга'. Важно, чтобы на историческую книгу филолога посмотрел именно профессиональный историк, потому что с точки зрения исторической науки этот талантливый труд, конечно же, более уязвим, чем с точки зрения филологии.
Александр Матвеевич основательно был знаком с трудами археологов, на протяжении долгих лет изучавших этот регион. Увы, некоторые интереснейшие археологические изыскания были проведены совсем недавно, а их результаты стали достоянием научной общественности только несколько месяцев назад. Не сомневаюсь в том, что А. М. Шарымов с интересом бы узнал о том, что петербургские археологи, используя новейшие исследовательские технологии, изучили, например, состав почвы на территории современной Троицкой площади, где еще в допетровские времена были угодья местных жителей. Это позволило узнать много нового о способах обработки земли, характере посевов и еще больше о том, что представляли собой местные жители задолго до начала петровских преобразований.
Мне кажется, что книга имеет два главных достоинства: она обобщает огромный массив знаний предшественников и позволяет в силу своей лингвистической составляющей во многом по-новому посмотреть на жизнь края на протяжении длительного отрезка времени. Прослеживание динамики финских, шведских, русских названий, профессиональный лингвистический разбор тысяч названий населенных пунктов, тех или иных местностей, рек и озер дает возможность получить исторические сведения в, казалось бы, безнадежных с точки зрения познания истории ситуациях.
Достоинства книги можно перечислять довольно долго. Среди главных, помимо нового (лингвистического) взгляда на предысторию Петербурга, - это крупные обобщения источников и историографии за огромный период, включая отдаленные столетия, донесшие до нас немногочисленные летописи. Кстати, обращение автора книги к Полному собранию русских летописей является еще одним, хотя и далеко не единственным, подтверждением научной добросовестности А. М. Шарымова. Очень ценно то, что в обеих книгах издания есть добротно составленные именные указатели. Правда, некоторые характеристики исторических персоналий порой очень уж лаконичны. Например, про П. Н. Столпянского сказано только: 'Историк'. Думаю, что для такого выдающегося исследователя истории Петербурга, как Петр Николаевич, этой характеристики явно недостаточно.
В работе А. М. Шарымова прослеживаются важнейшие вехи развития Приневья. Об этом говорят многие названия очерков: 'Озерный край до прихода Орды', 'Ореховецкая крепость и Ореховецкий договор', 'Конец Новгородской республики', 'Начало шведского периода Приневья', 'Русско-шведская война и картографирование Ниена', 'Вдоль Невы к центральным островам', 'Взятие Ниеншанца', 'Где царь Петр был с 14 по 16 мая?', 'Что происходило на Неве и вокруг нее в июле 1703-го?', 'Чем завершился 1703-й?'.
Став счастливым обладателем двух экземпляров этой книги, купленный мной я подарил знакомой студентке-первокурснице петербургского истфака. Знаю, что для нее эта книга будет полезной.
Сергей Николаевич Полторак
доктор исторических наук, профессор,
главный редактор журнала 'История Петербурга'.
МОСКОВСКИЕ НОВОСТИ
?43 за 2006 год (10.11.2006)
Раздел КУЛЬТУРА
Рифмованные хроники
Вышла книга стихов, переводов и комментариев, в которой человек записал себя и ушедшую жизнь
Николай КРЫЩУК
Александр Матвеевич Шарымов был человеком службы, долга и чести. Его книга (Александр Шарымов. Стихи и комментарии. - СПб: "Геликон плюс", 2006) - весть из ушедшей жизни, в ней - образ и способ спасения советского служащего, одаренного филологическим слухом и исторической любознательностью.
Он не бунтовал против власти, напротив, считал необходимым соответствовать условиям контракта. Но всегда отличал хорошее от плохого, имитатора от человека талантливого, карьериста от простодушного сочинителя текстов. И помогал как мог. Принимал в дружбу, что было для него понятием непререкаемым.
В дружбе он был формалистичен и устойчив. Даже если дружба была назначена в середине жизни, а друг оказывался подвержен метаморфозам, не всегда приглядным, это не влияло на полноту его приязни. Быть может, он считал, что этот формализм лучший из всех, существующих в формалистическую эпоху? Так или иначе, книга едва ли не наполовину состоит из дружеских посвящений.
Не могу избавиться от одного из значений слова "книга" - птица. Южно-западное, чешское. Шарымову, надо думать, это понравилось бы. Он любил раритетные звучания, выкапывал из забвения слова - этим полны его стихи и комментарии к ним.
Он искал объекты дальние, чтобы наверняка пропасть в них. Например, переводил "Рифмованные хроники" XIII столетия. В них труднее поскользнуться на пошлом месте. Его переводческую работу никак не назовешь систематичной. Это всегда выбор родного и дальнего. Или нежелание примириться с русской версией. "Завещание" Тараса Шевченко, "Аннабель Ли" Эдгара По, "Тигр" Уильяма Блейка. И вдруг французское стихотворение Лермонтова "Ожидание". И вдруг поэма из английского романа Владимира Набокова "Бледный огонь". Рисунок этого путешествия и стоянок не менее интересен, чем сами тексты. Так же, будучи сосредоточенным историком, он выбрал период до возникновения Петербурга, незлобиво опровергнув несколько устоявшихся легенд.
Особое место занимают "энтомологические" поэмы "Дояр Пауков" и "Ангел Жуков". Метафоризм поэзии ХХ века почти не затронул автора. Здесь какая-то странная (а, может быть, и не странная) породненность поэзии XVIII века с обэриутами. Внутренний мотив этой любовной обращенности к насекомым точно определил когда-то Александр Кушнер: "Зачем, подумал я, был склонен человеком // Он называть жука с волшебным фонарем? // Затем, подумал я, что был обижен веком // И тьмой, и жук ему служил поводырем".
Педантизм комментариев - почти детское желание самостоятельно поименовать известные явления, показной нейтральностью отмежеваться от авторитета советских словарей и энциклопедий. Например: "Андрей Александрович Жданов (1896-1948) - душитель культуры". Но с такой же незамутненной серьезностью комментирует он и свои "обэриутские" поэмы: "Педипальпы у пауков - не "подобия рук", а ногощупальцы, то есть изменившие свои функции конечности. Однако это только подобия совокупительных и притом жевательных органов..."
В лирике Шарымов иногда кажется назывным, в иронии - лиричным. Он и не хотел, кажется, чтобы его кто-нибудь когда-нибудь "вычислил". Заранее заготовил надпись на могильной плите: "Здесь лежит Шарымов - человек ума быстрого, острого и поверхностного". А в стихах предостерег от пафоса посмертных речей: "Это если б был я шар - // Шарик с елки новогодней, - // То могли бы вы сегодня // Звать блистательным мой дар".
Книга издана при поддержке друзей Александра Матвеевича. Лучшего ответного жеста вообразить невозможно.
_____________________________________________________________
Ранее эта статья Николая Прохоровича Крыщука в сокращенном варианте была опубликована в еженедельнике 'ДЕЛО' (3.7.2006)
под заголовком 'Весть из ушедшей жизни'.
http://www.idelo.ru/424/21.html