На главную

X. Что происходило на Неве и вокруг нее в июле 1703-го

1 июля к Петру I обратился приехавший на Неву серб, уроженец города Рагузы, - он теперь именуется Дубровником - купец, которого впоследствии в России стали называть Саввой Лукичом Владиславичем-Рагузинском (второе прозвище - по месту рождения). 'Илирийский шляхтич', как именовали его в официальных документах, Савва Владиславич просил царя Петра о разрешении вести свободную торговлю привозимыми из Рагузской республики товарами.

Царь в тот же день сообщал в письме к Апраксину:

'Говорил мне Сава Рагузинский, чтоб сделать гребных несколько судов, на которых бы возможно возить товары с кораблей в Азов, потому что-де в тихую погоду великий убыток торговым бывает в замедлении: и ты изволь, сделав, послать в Азов, понеже говорил, чтоб за деньги выгружать, а не даром.
Из Санктпитербурха, в 1 д. июля 1703' 313).

Между прочим, это письмо царя - первое, помеченное: 'Из Питербурха'.

К слову, автор книги 'Птенцы гнезда Петрова' Николай Павленко не прав, когда утверждает, что Владиславич виделся с царем Петром в Шлиссельбурге: царь в этот день был не у истока Невы, а в ее устье.

Да и в жалованной грамоте на торговлю, полученной Саввой Владиславичем через несколько дней, место вручения этой грамоты указано точно:

'Дана сия наша... жалованная грамота в нашем Царского Величества воинском походе при Шлотбурхе, лета от Рождества Христова... 1703-го, месяца июля 6-го дня' 314).

Эти переговоры Петра I со Владиславичем-Рагузинским - первые в истории Санкт-Петербурга, касающиеся международных торговых связей России с европейскими странами.

В начале же июля царь Петр наложил свои резолюции на полученных в прошлом месяце докладах гетмана Мазепы и губернатора Ивана Толстого, а также выразил соболезнование императору Священной Римской Империи Леопольду в связи с кончиной его дочери.

Царь также сочинил послание - изложенное от имени генерал-фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, чрезвычайно любопытное и вскрывающее красочные подробности военно-дипломатических переговоров той поры, - обращенное к нарвскому коменданту генерал-майору Хеннингу Рудольфу Горну по поводу картеля, то есть обмена пленными.

Напомню, что царь в свое время сообщал об этом обмене Тихону Стрешневу, веля своему 'военному министру' выслать из Москвы на Неву шведа - поручика, именуемого Иоганном Васманом:

'Письмо ваше, господина коменданта, в прошедшем мае писанное, выразумел желание ваше, дабы порутчик Яган Васман ¹ был освобожден без всякого размена, причину дая, что оный послан в мирное время и тамо задержан. О чем я тотчас писал в Москву к правительствующим господам, дабы оной ко мне прислан был, которой по тому письму прислан сюда.
О котором объявляю ², что, кроме размена, отпустить его отнюдь невозможно, ибо в прошедшем 1700 году послан был из Новгорода порутчик Павел Веревкин да подьячей Федор с писмом в Нарву к вашей милости, которой там також задержан. И ныне могут оныя задержанныя друг на друга обменены быть.
О барабанщике же отнюдь не сведом, и мню: разве попался Татарам или Калмыкам, которые и своим небезобидны суть ³.
Еще предлагаю господину генералу, дабы уведомил нас, будет ли конечно сего лета учинен картель или нет, ибо, когда уведомились оных сродники, зело мне докучают о сем, чтоб им ведать' 315).

Договориться о картеле с Горном не удалось.

И Отто Васман, и Юрья Яганов остались в русском плену, хотя переписка о них с Горном длилась еще на протяжении целого года...

5 июля в Москве вышел ? 21 'Ведомостей', открывавшийся следующим сообщением 'из Шлотбурга' от 19 июня:

'Нынешнего июня в 19 день, неприятелские люди конницы и пехоты неколико тысящь приходили к обозу господина фелт маршалка, и за Божиею помощию фель маршалк с московскими войски, тех неприятелей пехоту всю побили и потопили, а конницу гнали до самого Ругодева [Нарвы], которых отсталые разбежався скрылись во рвы ругодевские' 316).

Нет сомнения, что именно об этом деле шла речь в донесении резидента Оттона Плейера в Вену от 17 июля.

В этом его письме есть и еще ряд интересных сведений о событиях в шлотбургском лагере. Они относятся к персоне, упомянутой Плейером еще в феврале 1703 г., а действие их происходило, видимо, в период от 1 до 7 июля.

Плейер писал:

'На этих днях генерал-лейтенант Корнберг, который выдает себя за человека, высоко ценимого Гессенским королевским домом и чуть ли не связанного с ним узами дружбы и о котором я... докладывал в различных предшествующих сообщениях, вернулся сюда [в Москву] из лагеря [при Шлотбурге] под охраной 12 человек.
После того, как он, прибыв в Москву, хвастался ничем иным как сотнями тысяч и миллионами своего имущества и множеством торговых кораблей, он не смог получить достаточного пенсиона, вынужден чуть ли не нищенствовать и уехать отсюда.
Так как он столь большой барин, что не мог довольствоваться обычным генеральским жалованьем, тут ожидают другого генерал-фельдмаршал-лейтенанта (должность, на которую он претендует) из Вены. Хотя он и был отпущен, однако не через Польшу или Лифляндию, а через Архангельск, чтобы отправиться туда, откуда прибыл, на своих кораблях, на которых у него такие огромные богатства.
Когда он под конец ходил по лагерю, а царь часто беседовал с г. фон Паткулем наедине, Корнберг все время подслушивал за палаткой.
Царь, узнав об этом, запретил ему являться ко двору, однако он пошел к царю и сказал ему, что Паткуль мошенник и разное другое.
Царь пересказал это Паткулю - и тот попросил царя либо наказать Корнберга, либо позволить ему, Паткулю, самому получить у него сатисфакцию. Царь разрешил это, но не оружием, а кулаками и бранью.
Тогда г. фон Паткуль приказал нескольким офицерам позвать генерала к себе, а когда тот не пожелал придти, он подстерег его в лагере в проходе между палатками и надавал ему затрещин, разбранил его и передал для дальнейшего наказания своим конюхам, которые и сделали все, что могли.
Здесь говорят... что фаворит Александр... схватил в лагере царского наследника за волосы и повалил его на землю, а царь ничего на это не сказал, так что теперь говорят, что он [Александр Меншиков] околдовал царя, и хотят его [Александра] убить' 317).

Разумеется, слухи есть слухи, и воспринимать их как достоверное историческое сведение не стоит, однако приведенный Плейером слух интересен тем, что он в ту пору существовал - и в этом отношении вполне историчен.

7 июля произошло событие, сыгравшее в истории строившегося тогда Санкт-Петербурга заметную роль: сухопутное сражение, в котором принял участие сам царь Петр (то есть к успешному его морскому предприятию в ночь с 6 на 7 мая присовокупилась и военная акция на территории Карельского перешейка).

По заведенному порядку царь через пять дней уведомил об этом событии многих своих вельмож и сподвижников.

Приведу в качестве примера известительное письмо к 'князю-кесарю' Федору Юрьевичу Ромодановскому:

'Mein henadihsta her.
Извествую вашей милости, что в 7 день сего месяца ходили мы с генералом господином Чамберсом ⁴ (у которого под командою было 4 полка коных и 2 пеших) на генерала Краниорта ⁵.
И на утрее в 8 часу пришел к жестокой переправе, где вышепоименованный генерал стоял, когда генерал наш послал полковника Рена ⁶ с полком драгунским, который, по жестоком огню, мостом и переправою овладел, что неприятель видя (который непрестанно из 13 пушек стрелял по наших) наших дерзновение, тотчас пушки назад послал, а сам стал уступать назад.
Потом и прочие полки перебрались. Но понеже дорога была зело тесная, того для отнюдь фрунтом стать было немочно. И тако тем узким местом шли версты с две.
Потом, когда пришло поле, тогда наши драгуны сели на лошади, а неприятель тем временем ушел на гору; но когда исправились наши, тотчас пошли конные, а за ними пехота. А неприятель стал всем фрунтом на горе, и дождался, дал бой фрунт на фрунт.
Но когда пехота наша показалась из-за конницы, тогда неприятель тотчас побежал в лес; которого наши гнали до самого лесу, где зело много порубили, понеже солдаты брать живьем не хотели.
Сей бой начат и счастливо совершен (за что да будет хвала Победыдавцу!) только с едиными четырьмя полки; а пехота не могла поспеть, хотя зело трудилися, також и пушки.
На сем бою побито неприятелей с 1 000 человек (меж которыми зело много знатных офицеров), а подлинно знать невозможно, потому что много раненые тяжелыми ранами, разбежався по лесам, померли, а знатных увозили. О чем впредь время покажет.
А с нашей стороны убито 32 человека, да ранено 115 человек.
Из Санктпитербурха в 12 день июля 1703.
Piter' 318).

Ряд подробностей о деле на реке Сестре содержится в донесении резидента Плейера в Вену от 12 августа:

'Что же касается русских военых операций, то... шведский генерал Кронгиорт собрал 6 800 человек и хотел прикрыть местность у Выборга и Кексгольма; он занимал очень выгодную позицию, где перед ним протекала глубокая река, однако русские, насчитывавшие всего 6 000 человек, невзирая на реку и трясину, преодолели всякое сопротивление, бросились в атаку и после короткого сражения со шпагами в руках нанесли шведам полное поражение.
У Русских убито только 30 человек и ранено около 300, а у шведов 1 500 убитых, 400 попавших в плен, 27 офицеров, среди которых некоторые - из знатных семей, и потеряны орудия.
Это известие прислал также некоторым господам царь, написав его собственноручно.
Эта акция ценится здесь тем выше, что у русских было на 800 человек меньше, чем у врага, который занимал укрепленную и выгодную позицию - и все-таки был разбит.
Русских вел и командовал ими его царское величество собственной персоной, который до сражения был капитаном, но затем командовал как генерал ⁷. Однако тайный советник Паткуль потом укорял его, напоминая, что он, как и всякий другой человек, смертен, и что самая маленькая пуля, которая может убить любого мушкетера, сделает то же самое и с ним, а гибель его персоны грозит неминуемой опасностью всей армии и всему его царству ⁸. Поэтому ему подобает приказывать и отдавать распоряжения своим генералам, но ни в коем случае не рисковать своей персоной. Это предостережение царь принял милостиво, а господа выразили большое удовлетворние.
Во время этого сражения, о котором я только что сообщил, чрезвычайно отличился саксонский ⁹ полковник (по имени Ренне) со своим драгунским полком.
Вскоре после этого произошло второе сражение, когда 400 драгунов наткнулись на 3 000 солдат разбитого в предыдущей акции шведского корпуса, внезапно напали на них и выбили их из их ложементов' 319).

Последнее сообщение относится, судя по всему, к походу отряда Ивана Бахметева, о котором Меншиков позже, 16 июля, напишет царю. Бахметев добрался до Сестры уже после разгрома Кронъйорта, нагнал его арьергард - и потрепал его.

А по отъезде Петра с полками в поход на Кронъйорта в Петербург прибыл полковник Семен Иванович Кропотов, о котором Александр Данилович сообщил царю:

'Господин Капитан, здравствуй.
Известно тебе буди: полковник Кропотов пришел [от Ямы к Петербургу] с полком, и в путь иттит готов [к реке Сестре]. За сим здравствуй.
Александр Меншиков' 320).

* * *

Тут стоит сделать отступление в хронике, чтобы завершить тему сражения на Сестре и отражения его в последующих сообщениях прессы и ученых изысканиях.

Пришедшее в Москву извещение Петра I о разгроме Кронъйорта на реке Сестре появилось в ? 23 'Ведомостей', вышедшем в столице 18 июля.

Сообщение 'Из новыя крепости Питербурга' (первое в 'Ведомостях' упоминание имени нового строения на Неве!) почти дословно повторяло текст известительного послания царя к его вельможам 321).

А позже в газете появились новые сообщения, а также уточненные данные о потерях шведов.

В ? 27 от 11 сентября опубликовано было полученное 10 августа из Стокгольма известие, в котором поминался и Петербург:

'Генерал Крониорт намерился у Шлотбурга на настоящие московские войска напасть, и чтоб возможно новозачатому строению помешать' 322).

В следующем номере, вышедшем 18 сентября, поместили целых три информации, касавшихся сражения на Сестре.

Первая пришла 23 июля из Риги (а там получена была из Колывани, то есть тогдашнего Ревеля, ныне - Таллина):

'Москва полторы мили гнала за войском генерала Крониорта, и шествию русскому войску в финскую землю никакова противления нет. Из полка полковника Тисенгаусена мало ушло, и ныне паче преждняго в Нарве ко опасению живут, бой осьм часов был' 323).

В подборке, полученной из Митавы 26 июля, 'из Ливонской земли' сообщали:

'Москва шесть тысящь человек шведов побила, под генералом Крониортом в Ижерской земле' 324).

В том же номере поместили и еще одно сообщение из Риги - от 29 июля:

'Московское войско в двадцати пяти тысящах человек, проходя через болота и не проходимые леса, напали на генерала Крониорта, от чего принужден он Крониорт к Выборгу уйти.
Полк генерала Тисенгаусена со всем разорен.
А генерал Глакеной смертно ранен.
А Леон генерал ¹⁰ руку потерял, и из салдатов много убито и ранено' 325).

Наконец, еще через шестнадцать дней, 4 октября, в ? 29, в сообщении, полученном 22 августа из Гданьска, появилась 'Роспись раненым и убитым с свейской стороны в бою при Сестре реке на финском рубеже, между Москвой и шведами':

'Из конницы убиты, ротмистр барон фон Дерсен, да порутчик Сефелт, Фагерголц порутчик, 4 подначалники, 110 рядовых рейтар и драгунов, 114 коней.
Из пехоты убиты, порутчик Врангель, 6 подначалников, 80 рядовых.
Ранены из конницы, подполковник Гласенаус, генерал отютант Арнфелд, ротмистры, Рутенгелм, Госен, Армфелд, Фоеуденфелд, капитан порутчик обозный Арвидсон, прапорщики Даунненфелд, и Банберг, десять человек подначалников, 114 рядовых рейтар и драгунов, 113 коней.
Из пехоты ранены маеор Леон, знаменщик, 5 подначалников, сорок два рядовых' 326).

Таким образом, в официальном русском источнике, которым, несомненно, являлись тогда 'Ведомости', были зафиксированы точные, а не приблизительные (исчислявшиеся, как мы помним по письму царя Петра Ромодановскому, более чем тысячей человек убитых), официально же объявленные шведами цифры их потерь в деле при Сестре: 204 убитых и 182 раненых.

В том же номере 'Ведомостей' промелькнула и весть (от 31 августа - из Берлина со ссылкой на письмо из Риги) о походе Бахметева в сторону Выборга:

'Его царское величество к Выборгу войско послал, дабы сызнова генерала Крониорта сыскать, и в финской земле нападение учинить' 327).

Лучшее, на мой взгляд, описание сражения при Сестре сделал в 1819 г. флигель-адьютант императора Александра I историк Дмитрий Бутурлин, который написал по-французски сочинение 'Военные походы россиян в XVIII столетии', переведенное на русский язык генерал-майором Хатовым.

Описание Бутурлина интересно тем, что он ссылается в нем на труд Адлерфельда 'Военная история Карла XII' и на 'Жизнь Карла XII' Гебеля, использовавших подлинные шведские источники:

'Петр I... выступив из Петербурга с Гвардейскими полками и 4 полками драгунов, всего с 6 000 человек, пошел на Систербек.
Шведский авангард под начальством Майора Леиона, встреченный Россиянами 9 июля в 7 часов утра ¹¹, по сю сторону Систербекского дефиле, который лично был защищаем Генералом Кронгиортом с корпусом около 4 000 человек и 13 пушками; Шведская же кавалерия, по невозможности действия в местах, окружающих Систербек, поставлена была далее назади, на местоположении более открытом.
Российский полковник Ренне с драгунским полком своим, составлявший авангард, не взирая на сильный огонь Шведов, овладел мостом на реке Сестре, что и понудило Генерала Кронгиорта к отступлению, дабы спасти свой обоз и Артиллерию.
Неприятельская пехота постепенно отступала к посту, занимаемому их кавалериею, которая вскоре потом остановлена была Россиянами.
Хотя местоположение здесь было открытее прежнего, но все еще столь тесно, что Россияне принуждены были строиться в 8 линий. Леса, окружающие оное, были столь густы, что российские драгуны не могли очистить места Гвардейской пехоты, за ними следовавшей; почему она принуждена была оставаться назади, без всякого участия в сражении.
Пользуясь своими выгодами местонахождения, Шведы удержали преследование Русских; а в ночи Кронгиорт отступил до Перро, в 16 верстах от Выборга, куда послал большую часть своей пехоты, для работы при укреплении сего города, которому Россияне могли угрожать.
Петр I, желавший только отдалить неприятеля, возвратился в Петербург.
Урон Шведов в сем деле простирался до 400 человек, выбывших из строя ¹².
Россияне потеряли 250 человек ¹³.
Дело под Систербеком могло бы иметь самое важное последствие, если б Петр, вместо того, чтобы атаковать с фронта, послал к Систербеку только отряд для занятия и сдерживания Шведов, а с главными силами пошел бы на Валкесар (Белоостровскую), где, переправясь через реку Сестру в окрестностях Лудаганде или Маниловой, зашел в тыл Кронгиорту, который, потеряв сообщение с Выборгом, нашелся бы принужден положить ружье' 328).

Соображения Бутурлина имеют одну только слабость: он неточно представлял себе местоположение Систербека, то есть Систербекской лесной биржи, полагая, видимо, что она располагалась на месте нынешнего Сестрорецка.

Где же на самом деле произошло сражение при реке Сестре?

Систербекская лесная биржа находилась на пересечении нынешнего Восточно-Выборгского шоссе с рекой Сестрой.

Две дороги (шедшие - одна по маршруту Восточно-Выборгского шоссе, а другая - по трассам современных Приморского и Средне-Выборгского шоссе) запечатлены были на подробной карте, составленой в 1708 г. картографами наступавшего от Выборга на Петербург шведского генерала Любеккера 329) - и, конечно же, существовали за пять лет до того.

Так вот, Кронъйорт со своим войском стоял именно на нынешнем Восточно-Выборгском шоссе - на левом берегу Сестры в районе тогдашних селений Яппинен и Йотиселька (ныне на их месте располагается поселок Симагино).

Так что Петр как раз и шел на Кронъйорта через селение Майнила (Бутурлин именует его Маниловой: это печально известный поселок, с 'обстрела' которого началась 'незнаменитая' советско-финская война 1939-1940 гг.) и через Валкесари (не тот Белоостров, который мы знаем как железнодорожную станцию, а так называемый Старый Белоостров, разрушенный в Отечественную войну).

Перейдя мост через Сестру, заставив Кронъйорта отступить в глубь территории до северной оконечности нынешнего Симагина, где шведский военачальник развернул свои войска, драгуны полковника Карла-Эвальда фон Ренне, за которыми медленно шла гвардейская пехота, произвели на шведов столь сильное впечатление, что те бросились еще далее назад на северо-запад, а также стали разбегаться по лесам, что окружали селение Линтула (Огоньки).

Достигнув, наконец, окрестностей Маттилы (ныне - Чайки) - селения, стоящего у подножия господствующей высоты в 137,6 метров, Кронъйорт понудил русских остановиться, после чего ночью ушел к Перо (ныне на русский лад называемому станцией Перово) - селению вблизи Выборга.

Такова история 'дела под Систербеком' 7 июля 1703 г.

Карта-схема сражения при реке Сестре 7 июля 1703 г. (реконструкция автора).
Белыми стрелками обозначено движение российских войск: белые параллелограммы - пехота, черно-белые - конница.
Черными стрелками обозначен отход шведской пехоты (черные параллелограммы).
Скрещенные мечи указывают на места стычек.

* * *

Видимо, сразу после 7 июля в Петербург прибыл из Москвы посланник Августа II камергер Вольф Николай Фридрих Вицлебен: с 8 по 12 июля в контактах царя Петра со внешним миром наступает перерыв.

Вероятно, в эти дни шли переговоры с посланником польского короля и саксонского курфюрста, начавшиеся аудиенцией, данной Вицлебену Петром I, и продолженные беседами, в которых с российской стороны принимали участие глава Посольского приказа Федор Алексеевич Головин, губернатор Александр Данилович Меншиков, сотрудник Посольского приказа Петр Павлович Шафиров и полковник-преображенец Роман Вилимович Брюс.

10 июля вышел ? 22 'Ведомостей', в котором было немало сообщений о жизни Озерного края в мае-июне 1703 г.

25 мая из Королевца через Варшаву известили о том, что русские побили у Нарвы трехтысячный шведский отряд 330).

Тем же числом помечена информация из Выборга:

'Ротмистр Цоге, который недавно на счастливом подъезде [вылазке] был, сюда привезен, чтоб от ран вылечитца, но чают, что жив будет.
Три человека русские знатные, которых он в бою поимал, сюда же привезены' 331).

В сообщении от 28 мая из Нарвы говорилось о действиях россиян у Ям и Копорья и бегстве от них отряда шведского обер-лейтенанта Мората 332).

30 мая из Эльбинга сообщили о получении 'печальной ведомости' относительно гибели посланника Кенигсека 'на переправе на реке некоей' 333).

31 мая из Риги скорректировали свое же прежнее сообщение о сдаче Ниеншанца не после приступа, а 'по договору', но при этом привели неверную дату сдачи: не 1, а 4 мая.

В той же подборке информаций говорилось о действиях русских войск у Нарвы и Дерпта 334).

Наконец, 15 июня из Стокгольма известили об укреплении генералом Кронъйортом Корелы и Лифляндии, а в помеченной тем же числом информации из Ревеля говорилось:

'...одиннадцать фуркатов [фрегатов] пришли, чтоб не допустить московским войскам караблями из Ноттембурга на море проходить' 335).

Иными словами, морская блокада Петербурга получила как бы вторую линию - не только в Финском заливе у Котлина, но и в Балтике у Ревеля.

12 июля Петр I составил проект известительного письма о сражении при Сестре и подписал послания об этом, адресованные Федору Апраксину, Ивану Бутурлину, князьям Борису Голицыну, Федору Ромодановскому и Михаилу Черкасскому, Автомону Иванову, Ивану Мусину-Пушкину, Петру Прозоровскому, Тихону Стрешневу, генерал-фельдмаршалу Шереметеву, а также корабелам Гавриле Меншикову с Федосеем Скляевым.

В тот же день стало ясно, что переговоры с посланцем короля Августа камергером Вицлебеном ни к какому результату привести уже не могут и что надо менять самый их курс.

Что же произошло на переговорах в Шлотбурге с 8 по 12 июля?

В чем была суть разногласий?

Разногласия в деталях обсуждавшегося договора были у Головина с Вицлебеном буквально по всем статьям:
о сношениях со шведами относительно возможности подписания всеобщего мира;
о числе предоставляемых царем Петром в помощь Августу солдат и денег для ведения войны;
о снабжении поляками российского войска амуницией, боеприпасами и продовольствием, а также о предоставлении зимних квартир;
о последствиях нарушения договора;
о содержании его пунктов до поры в тайне.

Суть не в самих разногласиях - они имеются у договаривающихся сторон почти всегда. Суть в том, как скоро и насколько далеко идти в уступках.

Вицлебен не желал идти ни на одну уступку ни в одном из обсуждаемых пунктов.

Петр, поначалу принявший в переговорах участие, затем от них отказался и, собираясь, наконец, отправиться на Олонецкую верфь на Свири, подписал три пустых листа, передав их Головину с тем, чтобы тот сам заполнил их нужным текстом.

Уже 12 июля Головин заполнил первое из этих писем, адресованное польскому королю Августу II:

'Лист вашего величества мы получили от вашего каммергера и каммерата Вицлебена, в нем вы изволили вверить учинить достойное обязательство с нами, каким образом впредь и ныне поступать обще возможно.
На что мы всем намерением нашим с любовью к вашему величеству пространно с оным разговаривали и довольное довольствование предлагали, но оной тако в том чрезвычайно явился, что мы больши с ним ничего делать не могли, и чаем, что то его необыкновенное упрямство кроме [помимо] воли вашего величества есть.
Того ради оное предложение посылаем с полною верою послу нашему, пребывающему при дворе вашего величества' 336).

Речь в данном случае шла о посланнике при польском дворе князе Григории Федоровиче Догоруком, письмо к которому Петр написал в тот же день сам:

'Посылаем статьи ¹⁴, по которым вам ныне поступать (понеже не могли с сим посланным ¹⁵ учинить, яко с чрезвычайным упрямцем).
И ты, как возможно, с Божиею помощью трудись к пользе учинить; наипачеж того смотрим, чтоб сие лето добром окончить и самим бы ¹⁶ видеться в осень или с самого начала зимы, неиспустя времени; буде же того невозможно учинить, чтоб кто иной знатный прислан был для онаго.
О чем пока подтверждая пишу, чтоб сие лето и осень как наилучше проводить возможно'

Подписав письмо, Петр добавил к нему еще несколько слов:

'Паткуль к вам посылаетца: имей с ним согласие о всем сим, а до приезду его не объявляй, что он будет' 337).

Пункты договора вместе с письмом царя были посланы Долгорукому несколькими днями позже, о чем ясно свидетельствует скрепа Головина на хранящемся в архиве проекте:

'Статьи, кото[рые] посланы по указу великого государя 1703, июля в 16 день, от Петрополя' 338).

Однако упоминание об этих статьях в письмах к королю Августу и к князю Долгорукому от 12 июля говорит за то, что к тому времени они были уже подготовлены и, разве что, переписывались либо дорабатывались.

13 июля - в день святой Маргариты (Маркетты) у карел и финнов; это также начало сенокоса, именуемое 'мато руппу', то есть убиение червя или змеи- Борис Петрович Шереметев послал царю письмо, содержащее ряд примет тогдашней жизни в Ижорской земле и требовавшее ответов примерно такого же содержания, что и в договоре с Августом:

'Коннице, государь, быть ли при городе, и скольким человекам, и где быть, и крепость им какую сделать ли, и в коем месте? Заранее надлежит расположить, скольким полкам драгунским зимовать, и где в коих местах им быть, а без них нельзя. Одною тысячею человек Ругодевские жители все уезды: Иванской [Ивангородский], Ямской и Копорский разорят, и заранее, кому тут быть, и откуда на них воинский корм запасть, требую от тебя, государя, указу.
А в Ямском уезде и в Иванским не токмо впредь в зиму, и ныне с трудом пребываем.
А хлеба, ржи, чаю, по милости Божией, тысяча-другая четвертей будет, и солому велел хранить.
По совершении города ¹⁷ как, государь, обо мне укажешь?
Тут стоять не для чево, токмо людям тягость, и болезнь некака [некая] является; и о том ведаю высокому твоему рассуждению.
Полки драгунские, которым быть у меня, буде им дела у вас нет, изволь, государь, ко мне отпустить ¹⁸' 339).

В тот же день Петр I отправил послание Жмудскому старосте Григорию Огинскому, поздравляя его с победами и сообщая ему о своих.

Письмо это интересно, между прочим, тем, что в нем царь Петр впервые употребляет топоним 'Петрополь':

'От Петрополя, июля в 13 день 1703-го' 340).

14 июля Головин писал в Вену, благодаря вице-канцлера Кауница за исходатайствование ему графского достоинства Священной Римской империи.

А назавтра, 15 июля  царь Петр и канцлер Головин подписали Грамоту Иоганну Рейнгольду фон Паткулю, в которой объявляли его действительным тайным советником, генерал-майором и чрезвычайным посланником для сношения с иностранными дворами, а также обещали ему защиту против враждебных ему шведов, каковая вражда грозила, между прочим, Паткулю смертью 341).

В тот же день Петр I продиктовал письмо королю Августу о посылке к нему Паткуля:

'Любезнейший брат, друг и сосед.
Я не мог оставить некоторые предложения, ко общей нашей пользе служащие... которые предъявить вам повелел господину Паткулю.
И о чем оный доноситель предлагать будет, на сие извольте чрез посла нашего нам письмом объявити, не задержав.
Также просим о свободном найме тому господину Паткулю в службу нашу вышних и протчих офицеров.' 342).

Паткулю надлежало отправиться в Польшу как можно скорее и ехать кратчайшим путем, чтобы опередить в пути Вицлебена, переговоры с которым еще шли, но итог был уже ясен.

Во второй половине дня царь - судя по письму Меншикова от 16 июля, после жестокой попойки (двое из ее участников умерли)- выехал из Петербурга к истоку Невы, откуда намеревался плыть озером на Свирь.

Далее идет сноска в комментариях к этой странице:

'Содомия считается на Руси столь незначительным преступлением, что закон не предусматривает никакого наказания виновных в этом. За это наказывают только в войсках, где виновных, застигнутых на месте преступления, прогоняют три раза сквозь палочный строй. Это наказание было установлено военным уставом, созданным Петром I, который, как и другие, не был лишен этого порока.
Он был подвержен, если так можно выразиться, приступам любовной ярости, во время которых он не разбирал пола' 345).

Мартин Бернигерот. Портрет Александра Меншикова. Меншиков тут на себя, видимо, не очень похож. К тому же в подписи гравер спутал его отчество: назвал его 'Алексеевичем' вместо 'Даниловича'. Однако ради единства художественного стиля я включаю в число иллюстраций именно этот портрет.

Сохранились у Петра и Меншикова в пору их тридцатилетия былые отношения или нет, знать мы не можем. Известно лишь, что Меншиков, разумеется, приехал в Шлиссельбург, за что уже через два дня был удостоен истинно царского подарка: подписанного Петром указа 'О наборе из вольноопределяющихся тысячи человек самых добрых и взрачных людей в полк губернатора Александра Даниловича Меншикова и о произвождении оному полку денежного и хлебного жалованья против Преображенского и Семеновского полков'. Новый полк получил наименование Ингерманландского, а Меншиков - новый символ власти. * * * 17 июля Головин отправил Готовцеву письмо о наименовании новопостроенной крепости 'в самый Петров день - Петрополис', а Плейер в письме, отосланном в Вену, впервые сообщил о том, что крепость получила имя 'Петербург'. 18 июля Головин вручил Паткулю очередной подписанный царем при отъезде лист с письмом к королю Августу (даю его здесь в изложении): 'Как охотно мы ни желали, но с присланным от вашего величества камергером господином фон Вицлебеном ничего достигнуть не смогли из-за его упорства. Потому сразу послали с нарочным к пребывающему при вашем дворе послу указ, чтобы не только донести вам о случившемся, но и привести в согласие предложенное вашим величеством и соизволенное нами. Но поскольку в письме подлинного своего мнения мы выразить отнюдь не смогли бы, то в силу важности дела решили послать к вам нашего тайного советника фон Паткуля, которому поручили не только объявить о наших намерениях и дружбе, но и вместе с нашим послом князем Долгоруковым договориться обо всем, что может служить общей нашей пользе' 346). На следующий день Паткуль спешно выехал в Польшу...

А в Москве тем временем вышел очередной, 23-й номер 'Ведомостей' - тот самый, в котором впервые появилось сообщение 'Из новыя крепости Питербург' о 'деле при реке Сестре'.

Особенно интересно звучало извещение о победе в сопоставлении с вестью из Выборга, полученной через Ригу 27 мая:

'Из финляндской земли ведомо чинят, что крепость Кекзгольм от московских войск устрашена. А что короне свейской та зело надобна, для пересылки между Ингерманландиею и Корелою, то генерал Крониорт всячески о том промышляет, чтоб с финляндскими и иными войски ту оборонить, и для того в кратком времени о бою слышно будет' 347).

Примерно о том же говорилось и в информации, полученной 22 мая из Стокгольма. Об итоге поползновения Кронъйорта противостоять 'Москве' читатель узнал уже из начального материала номера, извещавшего о 'походе генерала Чамберса'.

20 июля, в Ильин день ('Илья Пророк два часа уволок') посланный из Петербурга в Польшу курьер Григорий Островский выехал из Пскова к Варшаве, везя с собою послание Долгорукому о провале миссии Вицлебена.

21 июля Иван Немцов записал в своем 'Юрнале':

'Июля в 21 д. то есть в среду капитан к нам пришел на Лодейную пристань' 348).

Шереметев в этот день сообщал царю из Ям:

'Писал мне изо Пскова Василей Бухфостов, что был бой с Шведами и что на том бою, милостью Божией, шведов побили и языков взяли, и те его письма к тебе... послал...
От Ругодева все тихо, и после бою на реке Луге, что 21 числа ²², нихто не являетцы. А каковы ко мне писма прислал и велено их послать в Ругодев ²³, и я те писма послал сегоже июля в 21 число. И как возвратится и что будет каких новин, буду к тебе... писать тотчас.
Получил я от тебя... указ о походе, и я готов, толко ожидаю Александра Даниловича к себе, и с ним пришлю к тебе... в доношение статьи; а не получа на те статьи от тебя... указу, итти в поход нельзя, также еще и город [Ямская крепость] не в отделке.
А поход не упоздает: лутчая пора приходит, хлеба все будут в гумнах и сена припрятаны, а мы можем... болшую им беду зделать; также и з городовою поделкою в те числа поисправимся, и подлинную ведомость, чаю, можем до того времени о возврате короля Швецкого.
А если Александр Данилович быть ко мне замешкает, немедленно к тебе, государь, пришлю статьи чрез почту' 349).

Письмо это Петр получил на Олонецкой верфи 23 июля - и салютовал псковским победам устроенным там фейерверком...

В тот же день царь составил было проект письма к Августу о якобы 'плодоносности' переговоров с Вицлебеном, но оно явно запоздало, ибо именно в этот день, 23 июля, Вицлебен покинул Петербург - и отправился в Польшу через Москву.

Об этом царя известил канцлер Головин, сообщая и о новых своих дипломатических перговорах с новым иноземным гостем:

'Посланник Полской поехал водою июля в 23 день на вечер, приставлен и послан с ним капитан Юд и о всем с ним наказано.
И того ж дня отпустил я, государь, другова гонца через Смоленск с такими ж писмами, что и Островский, толко... с ним послал, написав от тебя, государь, письмо х королю: зело сие потребно; написали, применяясь к тому писму, каково ты изволил оставить...
По отъезде, государь, твоем имел я с посланником многожды разговоры; но не токмо что [Вицлебен своих претензий] убавил, но еще и прибавил и, не учиня ничего, отпущен.
Писмо ему х королю, что от тебя... вручено, просил копии, я ему сказал, что не имею, а написав, царское величество изволил оставить ево, запечатав...
Паткуль поехал 19 дня сухим путем через Смоленск.
Ведомостей из Польши нет никаких...
Вице-адмирал [Крейс] прислал еще роспис наемным офицерам...
Гречанин Згур Стиллевич, которого... посылал гетман к Силистрийскому Юсуф-паше о разграничениии б их ведомостях говорить и уведать подлинно, приехал сюда; человек непрост, и знает [как] обращатися в таких делах; сказывает, что нет никаково намерения розрыванию мира с Турецкой стороны; как он видел, всего войска стоит в Килии с пашею с 13 тысяч... Изволишь ли, государь, дожидатца ему себя, или отпустить, дав жалованья за разбои и убытки ево, учинившиеся ему в той посылке?' 350).

24 июля Петр I, благодаря Шереметева за победы и особо восхищаясь тем, что его драгуны взяли и сожгли шведское судно, наказывал 'Mein Her'y General'y Feltmarscsl'y' о Ямах:

'Как город отделают, то конницы надобно оставить, чтоб уезд не разорили, а сколко, то положено на ваше разсмотрение; а ради осторожности с которую сторону ниже земля от города, тут зделать несколко изб и огородить полисадом без земли.
А зимованье сколким полкам в Ингрии, то також на ваше разсуждение, смотря по силе неприятелской; а где им зимовать, о том положите, поговоря с губернатором, которой хотел ехать вскоре к вам.
Когда город совершится, лутче, чтоб вам некакой поход отправить; о том разведав, изволь писать, сыскав на пример способа два-три, а мы также на те способы дадим слово, которой будет удобнее.
Полки драгунские ²⁴ давно отпущены.
Изволь приказать не мешкав вымерить устье Лужское, сколь глубоко ²⁵; также подлинную ведомость надобно взять, сколь полая вода высока на каких переборах, понеже зело нужны и там некакие суда; и нынешняя причина, естлиб были суда, столко б ренскова не пропало, о чем и нам жаль' (См. примеч. 349).

В этот самый день в Стокгольме - в далекой от Петербурга шведской столице - интернированный там российский посланник князь Андрей Хилков закончил послание к Головину о драматичных событиях, что произошли там с попавшими в плен после поражения под Нарвой русскими военачальниками, дипломатами и купцами.

В письме этом были, между прочим, и прозорливые строки о построении у Котлина крепости, охраняющей подходы к Петербургу:

'В конце апреля нам объявлен королевский указ: всех Русских пленников, за исключением генералов и меня, также купцов везти на рубеж для размена.
Люди мои переписаны.
2 мая рано утром ушли из Стокгольма генералы Вейд, Трубецкой и Бутурлин.
В кирхах кликали, кто их сыщет, тому 4 000 любекских [золотых]. После обеда они найдены в лесу и под караулом приведены в Стокгольм, в дом градодержца, который, сказывают, зело ругал и безчестил их.
Генерал Вейд посажен в зело тесной коморке. Трубецкого заперли в дом, где сидят осужденные к смерти для покаяния; ночью с ним замкнуты двое караульных; Бутурлина под ратушу в тюрьму, где всегда с огнем, только одно окно сверху, откуда есть подают. Прочие сидят в прежних местах.
Караул у меня и у генералов внутри; кто пойдет ради нужды, караульщик всегда при нем с заряженным мушкетом. Беглецов допрашивали в ратуше, кто им вождь был: они никого не указали.
Лучше быть в плену у Турков, чем у Шведов. Здесь Русских ставят ни во что; ругают безчестно и осмеивают.
[Саксонский] Генерал Алларт в прошедшем году хотел уйти, да увидели: найдено полотно у окна для спуска; готовы были лошади, ружья; но Шведы про то не разыскивали и смотрели сквозь пальцы; с нашими не так поступают.
Купцов наших замучили тяжкими работами, не взирая на все мои представления. Их в Стокгольме 160 человек,
Здесь носится слух, что Турки объявили Государю войну, за постройку на Турецкой земле города Петрополь ²⁶.
Получены радостные вести о взятии Канцов.
Если в Котлиных островах будет сделана крепость, никакой корабль не пройдет к Канцам' 351).

Еще раз обращу внимание на мысль Хилкова о сооружении крепости на морском подходе к Невской дельте, высказанную задолго до того, как царь Петр отправится осенью разведывать морской фарватер близ Котлина для возможной защиты.

Проницательный народ были дипломаты Петра!..

26 июля Паткуль писал Головину, жалуясь на то, что в Смоленск проехать трудно за неимением дорог и мостов.

Он досадовал также, что тайна его посылки открыта была - неизвестно кем - Вицлебену, который успел будто бы очернить его в глазах короля Августа.

А еще он досадовал, что едет без полномочной грамоты и посольского ранга 352).

С явлением Паткуля в Москву связано упоминание о нем в послании Плейера императору Леопольду в Вену от 12 августа:

'По каким-то причинам тайный советник Паткуль неожиданно получил от Его Царского Величества приказание спешно отправиться к Польскому королевскому двору, куда он и уехал и, как я от него узнал, ему позволено поехать также в Вену и к другим немецким дворам.

Он сказал мне также, что у него важное поручение к посланному Вашим Величеством принцу фон Порциа ²⁷, поэтому, чтобы встретиться с ним, он поехал через Смоленск, так как здесь считают, что принц уже выехал из Вены и сказал, что отправится через Венгрию, Трансильванию и Валахию, а царь послал ему навстречу курьера, чтобы тот по возможности встретил принца и предостерег его от этого маршрута, а провез сюда через Польшу' 353).

Как видим, Плейер остался в неведении относительно причин поездки Паткуля в Польшу: его больше занимали детали поездки венца принца фон Порциа в Москву, нежели дипломатические тайны Паткуля.

Впрочем, Вицлебен, действительно, оказался в курсе интриг Головина вокруг его миссии, но прояснится это только в августе.

26 июля вышел очередной, 24-й номер 'Ведомостей', в котором опубликован ряд июньских известий о военных промыслах россиян у Нарвы (1 июня из Ревеля), Пейпусского (Чудского) озера (19 июня из Митавы), Кексгольма и Выборга (29 июня из Стокгольма). Характерен пассаж из ревельской информации:

'И о том печалимся, что Москва уже укоренилась в земле нашей взятием Ноттебурга, и Канец, Ямы, Капунер [Копорья], крепкие городы своими людьми насадили, и с сильным войском впредь итти намерены во Ингерманландскую землю, и уже готовы стоят' 354).

27 июля в 'Юрнале' Немцова появилась новая запись:

'В 27 д. то есть во вторник заложили галеру и форштевен поставили' 355).

Галеру эту - первое по февральско-мартовской программе 1703 г. судно, заложенное при личном участии царя Петра, - получившую в будущем, при спуске 21 мая 1704 г., наименование 'Святой Петр', строил греческий мастер Юрья Русинов.

В строю она пробудет до 1710 г.

В этот день Александр Меншиков отправил из Петербурга на Лодейную пристань письмо, адресованное царю Петру:

'Получил я писмо от вашей милости ко мне (чрез отпущенную с Ладейной пристани сего месяца 22 числа почту) писанное, из которого уведомился о благосостоянии здравия вашего, по премногу возрадовался.

А что карабль зделан до приезду милости вашей, и я о том зело сожалею, что ево не ускорил приездом своим; конечно естли бы ваша милость застал его поранее, когда он в неотделке был, то мог бы исправиться он изряднее во всем против препорции, также и в протчем, что да будет в воли милости вашей, ведая и надежду имея, что тем вашим тамо пребыванием в лутчее предначатое во всем деле состояние придет'.

* * *

Прервем здесь цитату, чтобы еще раз осознать один непреложный факт.

В письме от 22 июля (само оно до нас не дошло, однако суть его содержания нами легко реконструируется) царь Петр, видимо, сообщил Меншикову о том, что уже четвертый месяц строящийся на Олонецкой верфи мастером Выбе Геренсом фрегат 'Штандарт' после личного осмотра не совсем удовлетворил его 'в препорции'.

Тут царь имел в виду, вероятно, не очень удачную оснастку судна.

В ответ на это Меншиков и сожалеет, что Петр 'не ускорил' его своим приездом, а вот если б он 'застал его поранее, когда он был еще в неотделке', то мог бы улучшить эту его 'препорцию'.

Но Петр не застал его 'поранее': он не был 'поранее' на Олонецкой верфи (в частности, 17 мая его там не было).

Он впервые приехал туда только 21 июля.

Иными словами, переписка Петра и Меншикова 22-27 июля - это еще одно доказательство того, что 16 мая 1703 г. (в день закладки Санктпетербургской крепости) Петр I не отправлялся со своими бомбардирами на Свирь, а был уже на Неве.

* * *

Теперь продолжим чтение интересного письма Меншикова:

'Лошадей работничих, о которых в предреченном писме вашем ко мне написано, я отпустил.
При сем прислал я к вам Юрнал (которой изволишь сам выправить ²⁸, да 12 помаранцов для употребления во здравие ²⁹.
А ныне отпуск Виниюсу готовится ³⁰, и ево не изволишь ли с кем в Сибирь к пушечному делу послать? И буде изволишь, о том изволь меня уведомить, и я его тотчас пришлю.
З болными солдаты, как изволил ваша милость приказать отпустить в Новгород, отпускается князь Михайло Львов' 356).

Письмом этим Меншиков начал хитрую интригу, осуществленную им против Виниуса в ближайшие четыре дня.

Но прежде упомяну о том, что 27 июля архангельский воевода, стольник Тимофей Иванович Ржевский, сообщил Петру о прибытии из Дании корабля с нанятыми на службу мастерами.

Среди них находились, в частности, архитекторы Доминико Трезини и Джованни Мариа Фонтана, его почти полный тезка каменщик Жан-Мари Фонтен, каменщики Галеас Квадро, Доменико Рута, Карл Ферара и другие.

Конечно, никто из них не знал еще, кому какую роль придется сыграть в истории русской архитектуры. Не знали об этом ни Трезини, ни Фонтана, творения которых и по сию пору украшают острова и набережные Петербурга.

28 июля Гаврила Головкин по приказу царя, изложенному в его письме от 22 июля, выслал из Петербурга на Лодейную пристань певчих.

Это послание царя Головкину ревниво упомянет Меншиков в своем письме, написанном на следующий день - 29 июля, в день святого Олави у финнов: начало осени. Это письмо весьма любопытно и заслуживает самого подробного цитирования:

'Господине, господине Капитан.
Всерадостно и благополучно здравствуй о Господе.
Извествую вашей милости: Андрей Виниус, приехав сюда, никакого в делах своих оправдания не принес (хотя он от меня к тому немалое принуждение имел), опричь того, что разными во всем виды выкручивался. И я, отправя его в настоящий ему путь, отпустил его отсюда сего нынешнего числа, и о делах его, в чем он неисправен явился, и какую на что отповедь учинил, послал к вашей милости роспись для ведома при сем письме, из которой изволишь уведомитися.
А здесь будучи, поднес он мне 3 коробочки золота, 150 золотых червонных, 300 рублей денег, да в 7 коробочках золота ж, и в 5 000 рублях денег письмо своею рукою дал, в котором написано, что ему отдать то все, когда у него спросят, или кому приказано будет от меня в дому ево без него принять.
И ты изволь об отпуске ево учинить, по своему разсмотрению.
Зело я удивляюсь, как те люди не познают себя и хотят меня скупить за твою милость денгами: или они не хотят, или Бог их не обращает.
А вышеписанную большую дачю дал мне Виниюс и за то, чтоб Пушкарский приказ и Аптеку хоть у него и взять, толко бы Сибирский приказ удержать за ним, завещевая, чтоб о той даче никто не ведал.
И из того изволишь познать, что для чего такую великую дачю дал, естлиб не чаял от того приказу впредь себе великих нажитков. А напред сего бил челом милости твоей многажды о даче деревни, сказывая, что пить и есть нечего  ³¹.
А при той вышеписанной даче, по многому его прошению, написал я к милости твоей писмо об нем по его желанию, и то писмо чел он сам, которое я, запечатав, при подписании руки своей, ему отдал, и с того писма список, для ведома, послал и к милости твоей с сим писмом...'

Андрей Виниус (?). Автопортрет. Тушь, перо, кисть.

Историк Николай Павленко так расценивает вышеприведенную ламентацию 32 Меншикова о тех, кто хочет 'скупить' его за милость царя, и отказ Данилыча принять взятку Виниуса: 'В последующие годы подобных сентенций в эпистолярном наследии Меншикова мы не встречаем. В данном случае Меншикова удержала от соблазна сложная гамма чувств. Отказался он от взятки потому, что предложенный ему куш был непомерно большим, и он психологически еще не был подготовлен к подношениям таких размеров. В этом состоял просчет Виниуса, ибо предложи он взятку поскромнее, быть может, все обернулось бы по-другому. Но кроме того, Меншиков руководствовался еще двумя соображениями: во-первых, он упрочивал доверие Петра не только в личных отношениях, но и в качестве верного и преданного помощника на административном поприще; во-вторых, положение фаворита обязывало участвовать в интригах, подставлять ножку своим соперникам и своевременно сметать их с пути' 357). Письмо Меншиков завершает последними новостями: 'По написании сего пришла сюда почта с Ладейной пристани, июля 22 дня, в которой толко одно милости твоей писмо к Гаврилу Ивановичу [Головкину], получено, ис которого уведомився о здравии твоем, попремногу возрадовались. Толко то мне сумнително, что ко мне писма от милости твоей не было; однакож надежду имею, что никакова твоего на меня гневу не чаю быть, уведав ис того помянутого писма, что изволил ты писать о мне, что я в Ямы отъехал, куды поеду завтрашнего 30-го дня. Алехандр Меншиков. Июль 29, в вечеру, при отдаче дневных часов'.

И далее в этом письме содержится 'Список', то есть копия той записки Меншикова, что Виниус повез на Свирь:

'Извествую вашей милости: Андрей Виниус, приехав сюда, в делах своих оправдание принес, по которому никакой ево вины ни в чем не явилось, и я отпустил его к вашей милости сего нижеписанного числа.
Изволь к нему милостивое свое склонение иметь и о чем он доносить учнет, призри в прошении его милостиво, и Артилерийский приказ и Аптеку изволь приказать ведать до указу Федору Юрьевичу [Ромодановскому]: а его [Виниуса] в Сибирь не посылать, потому что, как по словам его видитца мне, никакой вины в нем нет, о чем изволишь от самого от него пространнее уведомитца.
30 июля' 358).

Эпопея с Виниусом нашла отражение и в переписке резидента Плейера с венским двором.

12 августа он сообщал в Вену:

'Его царское величество пребывает в Олонце на Ладожском озере, на чугунолитейном заводе ³³, чтобы доставить на место построеные там военные корабли.
Перед отъездом он приказал срочно вызвать в лагерь бывшего почтмейстера, а ныне директора цейхгаузов и относящейся к ним канцелярии (по имени Виниус), к его прибытию в лагерь поставить там виселицу высотой 9-10 саженей и вменить ему в вину, что царь после завоевания Ниеншанца намеревался идти к Нарве, причем обстоятельтва были чрезвычайно благоприятны для ее захвата, - Виниус же, несмотря на строгие и неоднократно повторяемые приказы, не прислал из Москвы необходимую тяжелую артиллерию, порох, пушечные ядра, бомбы вместе с относящимися к ним приспособлениями и инструментами; задержал в Москве артиллерийских офицеров, не заплатив им жалованья и не дав необходимую упряжь, - и таким образом, он является единственной помехой всем до сих пор неосуществленным осадам и завоеваниям, для которых имелись чрезвычайно благоприятные условия. И поэтому он должен быть осужден.
Говорят, однако, что он не повешен, а лишь засечен кнутом чуть не насмерть и приговорен к ссылке в Сибирь.
Говорят также, что его свояк Емельян Украинцев, который несколько лет назад был вице-канцлером, потом посланником в Константинополе и заключил там мир, а теперь был кригскомиссаром, также обвиняется во многих преступлениях и должен ожидать ненамного более мягкого приговора' 359).

В письме от 25 сентября Плейер, однако, приводит несколько иного характера сведения о наказании Виниуса:

'Канцлер Виниус... помилован и не повешен, а бит кнутом и приговорен к уплате 7 000 рублей (здесь есть такое обыкновение, что сперва человеку дают возможность много накопить, а затем предъявляют ему какое-нибудь обвинение - и отбирают под пыткой все накопленное)' 360).

Губернатор Меншиков, как и обещал в письме к своему государю, 30 июля выехал из Петербурга к Ямской крепости, взяв с собою тринадцатилетнего царевича Алексея.

Об этой его поездке Александр Иванович Заозерский, автор превосходной книги 'Фельдмаршал Б. П. Шереметев', писал:

'Во время работ приезжал в Ямы в качестве губернатора всего завоеванного края Меншиков с царевичем Алексеем, пробывшие здесь неделю. Надо думать, что это путешествие предпринято было по желанию Петра и имело своей целью ревизию крепостных работ' 361).

В тот же день с Невы на Свирь ушло письмо Гаврилы Головкина царю, содержащее немало интересной информации о жизни Петербурга:

'Господин губернатор, от вас возвратясь к нам, о вашем отъезде из Шлютелбурха сказал нам и поклон милости твоей нам отдал ³⁴...
Всешутейшему, и протопресвитеру, и протчим поклон отдал от милости твоей ³⁵...
Певчих к милости вашей послали сухим путем, опасаясь, чтоб от противных ветров не умешкали на озере, а лошадми их довольствовал Александр Данилович, толко из [них] некоторые остались за болезнью.

Сегодня от нас поехал к Ямам губернатор и сын твой.

А о себе извествую: по отъезде твоем от нас, зело натура моя оскудела в силе и болезнь моя старая умножилась, не мог многие дни из ызбы выходить, для того [что] дни были зело холодны и ветрены; а ныне дни теплые и, благодарение Богу, есть свободней, и хожу на свою работу ³⁶. А городовое дело, за помощию Божией, делают гораздо скоро; и работников к нам прибыло много и еще прибывают'.

Прерву тут цитату, чтобы отметить: это сообщение Головкина - весьма важно, ибо свидетельствует, что к концу июля 1703 г. строение Санктпетербургской крепости велось уже силами не одних только солдат и местных жителей, но и присылаемых на Неву работных людей, характеризуя которых, Лидия Николаевна Семенова пишет в книге 'Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века':

'В период с 1703 по 1721 г. на строительстве Петербурга широко использовался труд работников, присылавшихся на время в порядке отбывания государственной отработочной повинности. В официальных делопроизводственных бумагах их называли 'государственными работниками', 'работными людьми', в сказках и допросных речах - 'посошанами'...
К отбыванию повинности были привлечены города, посады и слободы, дворцовые волости, церковные и частновладельческие вотчины...
Ведущая роль в строительстве города принадлежала... Канцелярии городовых дел (с 1723 г. - Канцелярии от строений)...
В найденной нами 'промемории' Канцелярии от строений в Канцелярию герольдмейстерских дел, составленной в 1723 г., сказано, что обер-комиссар, а 'ныне директор над строениями [Ульян Акимович] Синявин' ведал Канциляриею от строений и дело отправлял с 703 по 715 год' 362).
Таким образом, чиновники Канцелярии относили момент ее образования к году образования Петербурга' 363).

Вернемся теперь к письму Головкина от 30 июля:

'А о свате ³⁷ вам извествую: муж сведущ, всем земским делам, а больше посольским и иноземным; изволь побольше разговоритца; а чаю, что и в послы годитца.
Пожалуй, мой государь, отдай от меня поклон немалой великому господину Киевскому Ианикию Печерскому архимандриту и братцу вашему ³⁸' 364).

31 июня Меншиков с царевичем прибыли в Яму.

Этим же днем помечен царский указ 'О присылке в Санктпетербург именных списков недорослей' 365).

Это - первое официальное упоминание нового города на Неве, внесенное позднее в IV том 'Полного собрания законов Российской империи с 1649 года'.

Так завершился июль 1703 г., главным событием которого стало сражение при реке Сестре.

Оно обеспечило спокойное и быстрое развитие корабельного, а также 'городового' строения, завершенного в течение двух ближайших месяцев.

К изложению хроники первого из них - августа 1703 г. - я теперь и приступаю.

_______________
¹ В 1704 г. Горн уточнит: поручика звали Отто.
² Далее в черновике зачеркнуто:
'На что ответствую, что оный задержан тогда ради той причины, что войску тогда уже идущему встречь попался. Тогда ради того отпустить было невозможно, а по скончании осады весьма намерены были отпустить, но когда генералы наши и протчие задержаны, тогда и оной таким же образом остался, такожде и ныне'.
³ О барабанщике Юрьи Яганове, взятом в плен не татарами или калмыками, а полковником Михаилом Зыбиным, переписка продолжится и в следующем, 1704 г.
⁴ С Иваном Ивановичем Чамберсом, генерал-майором, командовавшим тогда Преображенским полком.
⁵ То есть на шведского генерала Абраама Кронъйорта, который с 5 апреля 1703 г. официально уже прекратил командование над Ингерманландской армией, хотя и стоял пока во главе ее; генералу исполнилось уже 69 лет, и он был болен.
⁶ Карла-Эвальда Магнусовича фон Ренне.
⁷ Чин капитана бомбардирской роты Преображенского полка Петр I продолжал носить до конца 1703 г.
⁸ То, что Паткуль был прав, подтверждает, к примеру, судьба шведского короля Карла XII, убитого пятнадцать лет спустя случайной пулей при осаде Фредрихсгаля.
⁹ Ренне был курляндцем, а не саксонцем.
¹⁰ Этот 'генерал' был на самом деле майором Лейоном, с которым мы знакомы еще с 1702 г. - по его описанию осады Нотэборга, гарнизону которого он пришел на выручку со своим отрядом. При Сестре он, выходит, был тяжело ранен.
¹¹ Шведский календарь расходился тогда с российским на два дня, то есть уже знакомый нам майор Лейон столкнулся с русскими войсками именно 7 июля.
¹² Бутурлин ссылается на шведские подсчеты и убитых и раненых; как видим, цифра эта близка данным 'Ведомостей' от 4 октября 1703 г., где эти общие потери определены были в 386 человек; это заставляет отнестись к приводимым Бутурлиным данным с достаточным доверием.
¹³ В письме к Ромодановскому царь назвал несколько иную цифру - 147 человек, но у Плейера число это более чем в два раза больше - 330 человек.
¹⁴ Имеются в виду статьи российских предложений о заключении союзного договора между Петром I и Августом II.
¹⁵ То есть с Вицлебеном.
¹⁶ То есть Петру I с Августом II.
¹⁷ То есть по окончательном построении Ямской крепости.
¹⁸ Это говорится, скажем, о полку Семена Кропотова из драгунских формирований Шереметева, находившихся в Петербурге.
¹⁹ Вероятно, это был чертеж осады Ниеншанца, который, несомненно, исполнил Питер Пикарт с помощниками по Походной гравировальной мастерской; это, между прочим, говорит о том, что к этому времени граверы уже вернулись из Шлиссельбурга к дельте Невы.
²⁰ Род кареты на рессорах или кожаных ремнях.
²¹ 18 июля было воскресным днем.
²² Описка: бой, в котором драгуны взяли шведское судно, был 11 июля.
²³ Это - послание Петра I коменданту Горну об обмене пленными, написанное от имени Шереметева; забавно, что Борис Петрович вскоре позабудет об этой отсылке.
²⁴ Стоявшие в первой половине июля в Петербурге.
²⁵ Вот, выходит, к какому времени относится начальный замысел устроения порта на балтийском побережье при устье Луги.
²⁶ Можно подумать, что слухи о построении 'Петрополя на Неве' приняли в Швеции фантастический характер сведений о построении некоего 'Петрополя в Приазовье'. Однако тут речь идет, судя по всему, о том самом 'Петрополе', который в свое время Петр поручил построить генералиссимусу Шеину.
²⁷ Венский вельможа, который должен был провести в Москве переговоры о замужестве одной из царевен - дочерей Ивана V.
²⁸ Я уже отмечал ранее, что это, несомненно - 'Юрнал о взятии крепости Новых Канец', опубликованный в 'Марсовой книге' 1713 г.
²⁹ То есть, конечно, с похмелья.
³⁰ Речь идет об Андрее Андреевиче Виниусе - думном дьяке, голландце старомосковского происхождения и обладателе одной из лучших в России библиотек, человеке не только художественной жилки, но и серьезном предпринимателе, ведавшем Сибирским, Пушкарским и Аптекарским приказами и почтой, - и был вызван в Петербург для дачи показаний о недопоставке в Шлиссельбург в апреле этого года артиллерийских и аптекарских припасов.
³¹ Виниус 29 июля писал царю, что готов по его указу отправиться в Сибирь для своих горнорудных дел, но не может пока ехать 'за рожею на ноге'.
³² Ламентация - жалоба, сетование. (Прим. ред.)
³³ Уже привычная ошибка Плейера: на самом деле, царь был на Олонецкой верфи, на Свири.
³⁴ Меншиков, вызванный Петром в Шлиссельбург 17 июля, пробыл там, видимо, с 18 по 20 число.
³⁵ Речь тут идет о 'князь-папе' Зотове, канцлере Головине и других находившихся тогда на Неве членах царского Всешутейшего и всепьянейшего собора, в который входил и сам Головкин.
³⁶ Головкин надсматривал за строением одного из крепостных бастионов.
³⁷ Речь, видимо, идет об Иване Юрьевиче Татищеве, руководителе Сясьской верфи, а в будущем - новгородском губернаторе, которого Петр в письме от 2 сентября так и называет: 'сват'.
³⁸ За 'соборными' кличками 'Ианикий, митрополит Киевский и Гадицкий, архиепископ Печерский' скрывался Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, которого Петр звал 'братом', намекая, что настоящим отцом его был царь Алексей Михайлович; Мусин-Пушкин, прибыв в Петербург, видимо, сразу последовал за царем на Олонецкую верфь.