На главную

XXVIII. 1702 год - до Нотэборгского похода

Приневские события 1702 г. можно начать с указа царя Петра от 5 января, отданного владельцу железоделательных заводов в Олонце Андрею Бутенанту:

'На Олонецких железных заводах иноземца Андрея Бутенанта фон Розенбуша вылить тотчас 100 пушек железных и чугунных самых добрых, без всяких изъянов, ядром по 12 фунтов да по 1000 ядер ко всякой пушке, и с Олонца, как ему уже указано, поставить в Новгород не позже марта 1702 года' 267).

Покуда царь Бутенантовыми заводами только распоряжается, но скоро он заберет их у иноземца в свою государеву казну...

- В начале же января, узнав о победе Бориса Петровича Шереметева при Эрестфере, царь послал к нему лейтенанта бомбардирской роты Преображенского полка Александра Меншикова, который привез генерал-фельдмаршалу пожалованный ему за победу орден Андрея Первозванного и письмо царя:

'1. Проведать о короле, где и сколько с ним...
2. В Канцах и в Орешке сколько людей?
3. Река Нева покрыта ль льдом, или прошла, и когда вскрывается?
4. Намерение есть, при помощи Божией, по льду Орешек доставать, и чтоб для того дела больше Преображенского, Семеновского и двух драгунских из Новгорода не брать; да Ладожских в прибавку; для того надобно подвод, сколько возможно, собрать к Новугороду, а именно те 3 000, которые распущены и велено кормить в ближних местах.
5. А для сикурсу [поддержки]... иттить господину фельтмаршалу... на Самру, и тут став, смотреть на обороты неприятельские, и чтоб, с Божиею помощию, на выручку не допустить к Орешку и Канцам...
7. Послать для языка к Орешку или к Канцам, чтоб достать самого доброго языка из которого[-нибудь] города.
8. Все сие приготовление зело, зело хранить тайно, как возможно, чтоб никто не дознался' 268).

- Предстоящую кампанию следовало поддержать и с воды - и для того в январе Петр I распорядился, в частности, начать на архангелогородской Соломбальской верфи строительство двух малых фрегатов, которое поручено было хорошо знакомым царю рядовым бомбардирской роты Преображенского гвардейского полка Лукьяну Верещагину, Ивану Немцову и Филиппу Пальчикову. Те вскоре строительство и начали.

Карта-схема военных действий между Россией и Швецией в 1700-1703 гг.
На ней отмечены места крупнейших сражений как на суше, так и на воде: Нарвская битва 1700 г.; место схватки армий Шереметева и Шлиппенбаха у мызы Эрествере (Эрестфер) в конце 1701 г. и их же столкновение у Гумоловой мызы (Гуммельсгоф) в 1702 г.; другие битвы того же года: водное сражение отряда полковника Тыртова с судами вице-адмирала фон Нумерса на Ладожском озере; взятие Мариенбурга (где попала в плен среди прочих Марта Крузе - будущая императрица Екатерина I); осада и взятие Нотэборга в конце года; сражения 1703 г.: взятие Ниеншанца 1 мая, морская схватка на выходе Невы в Финский залив в ночь с 6 на 7 мая; взятие 14 мая Яма и 17 мая - Копорья.

- 22 января Петр I направил чрезвычайно важный в истории отечественного судостроения указ стольнику Ивану Юрьевичу Татищеву:

'В оборону и на отпор против неприятельских свейских войск на Ладожском озере сделать военных 6 кораблей по 18 пушек' 269).

Этот указ подтверждался и официальным 'Наказом о строении кораблей' от 23 января:

'1. Делать корабли на реке Сяси, которая впала в Ладожское озеро от [города] Ладоги в 3 верстах, или на реке Паше, которая впала в реку Свирь, а Свирь в Ладожское озеро, осмотря места, где пристойно, из соснового лесу.
2. У тех кораблей быть из Новгорода стольнику Ивану Юрьеву сыну Татищеву, да с ним из отставных дворян новгородского разряда 12 человек, которые понадобятся.
И на тех реках на Сяси и на Паше... ему Ивану Татищеву самому осмотреть и измерить в аршинах и тутошних жителей допросить: в тех местах весною в полую воду также и летом вода сколь велика бывает; а о деле тех кораблей писать ему, Ивану Татищеву, в  Новгородский приказ и в полк к ближнему окольничему и воеводе Петру Матвеевичу Апраксину' 270).

Питерский историк Павел Кротов, один из авторов коллективного труда 'История отечественного судостроения', так, однако, комментирует в главе 'Зарождение регулярного флота на Балтике' предписание царя от 22-23 января:

'Этот указ Петра I нельзя считать распоряжением, по которому началось создание Балтийского флота.
В самом указе говорится, что шесть намечавшихся к строительству кораблей предназначались для действий на Ладоге против шведской флотилии, без разгрома которой нельзя было взять Орешек' 271).

- Уже 14 февраля Татищев сообщал царю:

'По вышепомянутому твоего, Великого государя, указу я, холоп твой, на Ладожское озеро и на Сясьское и на Свирское устья, и на реку Сясь, и на Пашу, и на Свирь реки ездил, и тех рек и Ладожского озера устья осмотрел и в аршины измерял...
И для осмотра и описания сосновых лесов на реке Сяси послал я... из отставных дворян Парфена Фадеева сына Есипова' 272).

Павел Кротов комментирует:

'Для основания государственной верфи на Сяси выбрали участок реки вблизи места ее впадения в Ладожское озеро, у дворцового села Сясьское Устье (или Сясьские Рядки)...
Низовье Сяси было достаточно глубоководно для проводки даже крупных кораблей.
Там имелись удобные для устройства верфи берега и росли обширные сосновые леса.
На существовавших тут исстари плотбищах купцы издавна строили большие и малые корабли.
Новая верфь почти полностью обеспечивалась местными рабочими: плотниками, кузнецами и выполнявшими вспомогательные операции людьми.
Ее металлургической базой были железоделательные заводы в ближайшем Олонецком уезде. На них заказывали пушки, якоря, другие изделия из чугуна и железа.
Снабжение верфи парусиной, канатами, флагами, вымпелами и остальными корабельными припасами осуществлялось из центральных районов страны через Адмиралтейский приказ в Москве.
Финансирование верфи первоначально возлагалось на Новгородскую ратушу' 273).

Замечу: эти же достоинства (за малым разнообразием) имели впоследствии и другие приневские судостроительные верфи.

Впрочем, и недостатки у этих предприятий были сходны...

Карта-схема расположения Сясьской верфи. А ниже - гравюры Питера Пикарта, изображающие два фрегата, построенные на Сяси в 1702-1704 гг: 'Михаил Архангел' и 'Ивангород' (оснащали их на Свири, на Олонецкой верфи).

- 14 же февраля Петр I распорядился:

'А для указывания тех фрегатов и заготавливания лесов послан [голландский] плотник Воутер Воутерсон [ван Колк], который выехал по призыву иноземцев Христофора Бранта и Ивана Любса... а что на те фрегаты надобно пушек и якорей и железа, и то все брать из запасного с олонецких заводов иноземца Андрея Бутенанта' 274).

- 16 февраля бурмистрам Олонецкого уезда велено немедля слать на Сясь плотников, работных людей с лошадьми, целовальников и подьячего.

- 21 февраля Шереметев откликается на январский указ царя:

'А под Канцы и под Орешек послали немедленно добрую посылку' 275).

- Однако уже 9 марта Петр в письме к Шереметеву фактически отменяет намерение 'доставать Орешек':

'Зело желали исполнить то... но волею Божиею и случаем времени оное пресеклось до своего времени' 276).

- 26 марта Воутерсон начал во владениях стольника Бутурлина заготовку корабельного леса, которая завершилась только к 20 июня.

- В конце марта руководитель Посольского приказа генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин (иноземцы именовали его канцлером) объявил прибывшему в Москву по выполнении особого поручения царя лифляндскому дворянину Иоганну Рейнгольду фон Паткулю о принятии его в русскую службу.

Паткуль был личным врагом Карла XII: он возглавил у себя на родине движение за отмену редукций, по которым дворяне лишались части родовых земель, конфискованных в пользу шведской короны. Карл XII заочно приговорил его к смертной казни (что и будет совершено через три года), а Паткуль, даровитый, энергичный и самонадеянный интриган, немалые силы приложил для втягивания России в Северную войну.

- 16 апреля Петр I подписал созданный с помощью Головина и Паткуля 'Манифест о вызове иностранцев в Россию'.

Он сыграл в истории нашего государства немалую роль, отчего и приводится тут полностью: в переводе с немецкого оригинала и в приближении к современному русскому языку (замечу, что в таком варианте он предлагается читателю впервые):

'Божией милостью мы, пресветлейший и державнейший великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич... (далее следовал полный титул царя. - А. Ш.)

Сим объявляем и уведомляем всех: с того времени, как мы милостью Всевышнего вступили на престол наших предков, нашей первой заботой было такое правление в государстве и на земле, владеть которой позволил нам Всевышний, дабы каждый наш верноподданный мог почувствовать, что единственной нашей целью является забота о его благосостоянии и процветании.

Поэтому мы используем всяческие способы и пути, которые могли бы любым образом служить осуществлению этого славного намерения. А для этого мы не только расширяем нашу торговлю и утверждаем внутреннюю безопасность нашего государства, тем оберегая его от всяческих опасных случаев, коими может быть разрушено благосостояние общественной пользы, но и таковым образом учреждаем состояние правления и многого остального, принадлежащего к наилучшему обучению всего народа, дабы наши подданные чем далее, тем более могли приобщиться ко всяческому обходительному общению с другими христианскими и осведомленными в правилах поведения народами.

И для того мы ввели в нашем государстве все нужные к такому благополезному делу учреждения и предуготовления, каких для того потребовали время и случай, и милостью и вспоможением Всевышнего намерены продолжать это и в будущем.

Но мы своевременно предусмотрели, что если мы не будем попечительствовать всему этому, то наши верноподданные не весьма будут склонны без всякой опаски употреблять изящные плоды многих наших неусыпных трудов.

И потому посреди всех этих трудов мы не перестали устремлять наши мысли на то, каким образом содержать нам в безопасности и оборонять наши рубежи от всех неприятельских нападений извне; как возродить умаленные в прежние времена преимущества, права и справедливости для нашего государства; как вернуть ему то, что насильственно было отторгнуто от нас в несчастливые времена и случаи безмерной жаждой того или иного ненавистного соседа, и тем самым установить во всем христианском мире и утвердить покой против разрушителей такового, поскольку этого всячески требуют и должность, и обязанность всех христианских правителей.

И для этого мы стремимся учредить в нашем государстве войсковое состояние как одну из наикрепчайших основ любого государства и правительства таким образом, дабы войско наше могло быть искусно построено во всех потребных ему воинских действиях, прошло бы правильное и надежное обучение и было поставлено под пристойное управление. И дабы все это наиболее способствовало нашей и нашего государства пользе, облегчая въезд и выезд, к которому были бы побуждены не только искусные в учреждении воинского нашего дела люди иных народов, но и все другие, служащие к приращению государства, - мы повелели объявить милостивое разрешение на то путем ясного нашего указа, издав оный в открытую печать для всенародного уведомления.

I.

Известно, что мы давно отставили и отложили при нашем государствовании старую привычку, по которой въезд к нам иноземцев был не совсем свободен. И потому мы не только подтверждаем этим указом, но и на то указуем, чтобы всякий, кто захочет въехать сюда для службы в нашем войске, может явиться со всеми находящимися при нем людьми и обиходом к первому губернатору или наместнику на границе - и оттуда на свободных подводах без всякой оплаты, спокойно и без опаски на своем пути следовать вплоть до самой нашей столицы.

И для этого мы приказываем послать сего же числа указы и наказы для всех наших наместников, губернаторов и приказных людей как на границе, так и на пути от Киева, Смоленска и Пскова к столице, чтобы там приезжающим офицерам не учинили бы никакой помехи и беспокойства, но, наоборот, встретили бы их со всяким вспомогательством и добрым благоволением.

Подобно воинским людям, такою же милостью будут свободно, пропуском, волею и честью удовольствованы и купцы, и художники, которые намерены будут ехать сюда.

II.

И хотя здесь, в столице нашей, давно уже введено свободное отправление веры для всех, и отдаленных от нашей церкви, христианских сект, однако данным указом сызнова нами подтверждается, что мы, при всей данной нам Всевышним силе, не приемлем на себя принуждения над совестью человеческой и охотно соизволяем, чтобы каждый христианин под собственную свою ответственность заботился о своем спасении.

И потому мы будем твердо повелевать, чтобы по прежнему обыкновению никто не имел препятствия в своем отправлении веры, как явном, так и приватном, но был в таком отправлении обеспечен и безопасен от всякого беспокойства.

И если случится, что в некоем месте нашего государства или при войсках и гарнизонах не найдется соответствующего духовенства, проповедников или кирх, то всякому позволено будет служить Богу не только в своем доме, для себя и своих близких, но и для тех, кто туда вознамерится прийти, чтобы по общему уставу христианской церкви вместе хвалить Бога, общаясь с ним и отправляя таким образом свою службу.

Поскольку при наших войсках есть отдельные офицеры и даже целые части полков, имеющие пасторов, мы подтверждаем им все те позволения, привилегии и вольности, которые здесь, в нашей столице, и у Города [Архангельска], и в прочих местах таким кирхам позволены, причем все это касается отправления и обычного духовного чина, и святых сакраментов, или таинств. А также, по прошению упомянутых офицеров, позволяем им строить новые кирхи и в иных местах.

III.

И чтобы иноземцы или иностранцы не устрашились въездом сюда, опасаясь того, что они могут попасть под суд, начальствование или образ наказания, несогласные с  принятыми в их землях правилами, мы хотим сим и силою сего манифеста учредить тайный коллегиум воинской думы, или собрание, которое состояло бы из президента, советников, секретарей и иных канцелярских служащих. И в соответствии с указом о войсковом состоянии издать сие в печать и выбрать в данный коллегиум иностранных, искусных в воинском состоянии особ, которым и надлежит судить все отправления и все указы, относящиеся к иноземным войсковым состояниям вместе с военным иноземным комиссарством, казенными делами и их служителями, какого бы существования или принадлежности они ни были.

А что касается судов, то право первого челобитья в них учинено должно быть в полках, а начальство над ними следует иметь генеральному воинскому суду, как сие принято во всех иностранных учрежденных войсках. Проект же воинских статей вместе с иными нужными для иностранного войскового состояния учреждениями и указами президент сей воинской думы прикажет составить общему собранию коллегиума, а после этого подаст на наше рассмотрение, а затем прикажет объявить и издать.

Кроме того, суду коллегии нашей тайной думы подлежат все и всякие особы, обретающиеся в нашем иностранном войсковом состоянии - как офицеры высокого и низкого чина, так и иные служители и рядовые купно со всеми их домашними и теми, кто коим ни есть образом при них пребывает или им приобщены.

И таким же образом надлежит поступать в случае гражданских или иных преступных вин, несмотря на военные или какие-нибудь иные особые действия и невзирая ни на какие персональные договоренности.

И сему суду мы хотим подчинить всех иностранных иноземцев, что пойдут в нашу службу и пригодны для воинских чинов, дабы они, выйдя из-под защиты присущих их землям судебных законов, обыкновений, прав и обычаев, подпали под попечение коллегиума нашей воинской думы, коему мы впредь и предписываем вершить право и суд по Божественным законам, Римскому гражданскому праву и другим обыкновениям нравообученных народов, сохраняя при этом для всех нас милостивую надежду на то, что при том они всегда будут соблюдать в достойном осмотрении все наши преимущества, права и справедливости.

И дабы те, которые пойдут в нашу службу, обнадежены были, что у них никогда не будет отнято вольное право выйти вновь из нее, мы гарантируем им освобождение из нашей службы в согласии с обычаями, имеющимися в употреблении у всех иных потентатов в Европе. По каковому обещанию всякий и каждый, кому о сем ведать надлежит, поступать изволит.

В подтверждение, за нашим, собственной руки, подписанием и приложением печати, дано в нашей столице, на Москве, в 16 по старому день апреля 1702 года.
Подписано Государевою рукой.
Запечатано среднею Государственной печатью' 277).

- В ночь с 19 на 20 апреля царь Петр в сопровождении царевича Алексея (ему было двенадцать лет), генерал-адмирала Федора Алексеевича Головина, а также первого своего учителя, думного дьяка и 'князь-папы Всепьянейшего и всешутейшего собора' Никиты Моисеевича Зотова, будущего канцлера Гаврилы Ивановича Головкина, офицера гвардии Юрия Юрьевича Трубецкого, своего ближнего друга Александра Даниловича Меншикова, многоликой свиты и пяти батальонов гвардии - Преображенского и Семеновского полков - отправился в Архангельск.

- 1 мая, как следует из более позднего письма Ивана Татищева царю, на Сясьской верфи началось строительство:

'В дворцовом селе на Сясьском устье зачато делать два корабля мая с 1-го числа и ныне те корабли делают' 278).

Так Татищев прореагировал на нетерпеливое послание царя, которое в оригинале до нас не дошло, но о содержании которого мы можем судить по памятной записи на цитируемом письме Татищева:

'Июня в 25 день послана Великим Государем грамота к нему Ивану, а велено на фрегатное дело лесные припасы в лесах с корня сечь и заготавливать их к делу и привозить и все шесть фрегатов делать с великим поспешением, и иноземцу Воутеру Воутерсону велено у того дела для указывания быть неотступно, чтоб нынешнего летнего времени не испустить и кормовых денег лишнего расходу, а работным людям тягот не учинить' 279).

Вот Татищев в своем - более позднем, напомню, - письме и разъясняет причину всяческих задержек:

'А по сказке иноземца корабельного дела мастера [Воутера Воутерсона] остальные корабли зачинать делать он будет, как зачатые корабли будут в отделке совершаться, для того, что-де одному ему за плотниками не усмотреть...

А апреля с 20 числа он, иноземец корабельный мастер, лесов сечь не велел, оттого, что леса пошли в сок, и такие-де леса в корабельное строение будут негодны... и он-де, иноземец, июля с 1 числа работных людей хочет распустить до декабря месяца' 280).

Чтобы рассмотреть эту тему, не разнося ее по разным числам, приведу сразу отрывок из показания самого Воутера Воутерсона от 13 июля этого года:

'Ныне у меня начато строить в мае месяце два корабля, и в совершении те два корабля будут, как на воду спустить, сего июля с 13 числа в шесть недель ¹, и лесов на остальные четыре корабля у корабельного дела привезено на берег сполна, а из того лесу, который ныне у корабельного дела на берегу, готового тесаного лесу будет на два корабля, а на остальные на два корабля лес не тесан и тесать на те корабли в нынешнее летнее время не надобно, для того что, пока не достроятся те зачатые первые и на воду спущены будут два корабля, за остальные корабли приняться мне невозможно, потому что у нынешних кораблей за мастера первый год работаю, и не осмотря тех двух первых кораблей, как на воду спущены будут, за остальные корабли приняться мне невозможно... А на остальные корабли не достанет кокор - кореньев, которые секутся у дерева, - и те в нынешнее летнее время сечь негоже, а на четыре корабля тех кокор будет сполна, а как те первые два корабля построя, на воду спущу, и за другие корабли примусь в скорых числах' 281).

Таким образом, Воутер Воутерсон скорректировал программу царя Петра, сократив число возможных к построению на Сясьской верфи в 1702 г. фрегатов с шести до четырех, и сделал это по двум причинам.

Во-первых, произошла задержка с кондиционным, годным для корабельного строения лесом (в частности, вышла нехватка кокор - гнутых корневищ, клавшихся в основание киля судна).

Во-вторых, Воутерсон хотел сначала посмотреть, как будут выглядеть первые два спущенные на воду судна, прежде чем приниматься за следующие.

Скажу сразу два слова о судьбе сясьских фрегатов.

Два безымянные фрегата, заложенные на Сясьской верфи в мае 1702 г., мастер Воутер Воутерсон спустил на воду в сентябре того же года. После этого они долго достраивались - и первый прибыл на Олонецкую верфь для окончательной отделки только в конце 1703 г., а второй еще позже.

Назывались эти суда сначала условно 'Фан-Сяс-1' и 'Фан-Сяс-2' (то есть 'Сясьские' - первый и второй). В 1705 г. их обратили в брандеры, предназначавшиеся для взрыва вражеских кораблей. Им присвоили звучные наименования 'Этна' и 'Везувий'.

Еще два фрегата, которые получили впоследствии имена 'Михаил Архангел' и 'Ивангород', Воутерсон заложил в ноябре 1702 г. и спустил на воду первый - в 1704 г., а второй - в мае 1705 г. Оба прослужили до 1710 г., но Павел Кротов точно замечает:

'Первыми кораблями Балтийского флота сясьские фрегаты... не стали' 282).

Так что запомним: несмотря на то, что оба 'Фан-Сяса' действительно были первыми заложенными в Приневье русскими боевыми кораблями, в строй Балтийского флота они вошли позже тех, которые спустя время заложены были на Свири.

- 18 мая в 'Юрнале' - ротном дневнике передвижений бомбардиров Преображенского полка - появилась запись:

'Мая в 18 день. Приехали к Городу [Архангельску]' 283).

- 23 мая в Архангельске имело место происшествие, в ряду крупных событий вроде малозаметное, но для своего времени показательное и на судьбах многих людей сказавшееся, а потому достойное рассказа.

Оно касалось царевича Алексея и его воспитателя Мартина Нейгебауэра.

Вот что писал об этом в книге 'Наука и литература в России при Петре Великом' видный историк XIX в. Петр Пекарский:

'В 1699 году приезжал в Москву для переговоров от саксонского курфюрста генерал Карлович, с которым Петр хотел было отправить за границу сына своего, царевича Алексея... В свите его находился сын одного данцигского бюргера Нейгебауэр: он учился сначала в родном городе, а потом слушал лекции в лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю...
Карлович пригласил Нейгебауэра в Москву, говоря, что для воспитания наследного принца нужен образованный немец, который мог бы состоять при нем в должности гофмейстера. Нейгебауэр согласился на это приглашение и приехал в Россию, но смерть Карловича значительно замедлила его определение и только в июне 1701 года, после нескольких ходатайств, Нейгебауэру удалось получить место при царевиче для наставления 'в науках и нравоучении'. Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при царевиче. Иноземец... просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе учителя его, Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи...
Жалобы и просьбы Нейгебауэра оставались без последствия, и 23-го мая 1702 года в Архангельске, за обедом, произошла ссора между учителями - немцем и русским.
Первый прежде всего выведен был из себя тем, что Вяземский и Нарышкин говорили тихо и смеялись с царевичем, который... терпеть не мог Нейгебауэра. Учитель заметил, что царевичу неприлично говорить при посторонних тихо со своими приближенными. Нарышкин и Вяземский оспаривали это замечание с насмешками.
Вскоре Алексей Петрович, по совету Вяземского, положил было на блюдо обглоданную кость. Нейгебауэр снова заметил, что обглоданные кости оставляют на тарелке, а класть их на блюдо, с которого берут другие, - невежливо. По этому случаю учителя начали между собой сильный спор, кончившийся бранью: Вяземский обозвал Нейгебауэра собакой, а этот честил своих противников званиями собак и варваров...
Об этой ссоре был розыск... Из бумаг московского архива министерства иностранных дел видно, что Меншиков был против Нейгебауэра... Это обстоятельство, должно полагать, было главнейшей причиною того, что в ссоре учитель немец признан был виноватым. В июле 1702 года состоялся указ:
'Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества, а ближних людей, которые живут при царевиче, бранил и называл варварами, от службы отказать - и ехать ему без отпуска, куда хочет'...
Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались отправить за границу, чтоб он не передал каких-нибудь известий о России, бывшей тогда в войне со Швециею; после сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай.
Наконец в навигацию 1704 года его, почти под караулом, отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он и возвратился на родину' 284).

В том же 1704 г. в Германии появилась брошюра, изданная в форме 'Письма знатного немецкого Офицера к Тайному советнику одного высокого Владетеля о дурном обращении с немецкими Офицерами, которых вызывали на свою службу Московиты'. Ясно, что направлена эта брошюра была против 'Манифеста' о призыве иноземцев на русскую службу, распространявшегося в Европе Иоганном Рейнгольдом фон Паткулем. Обличая многие (явные и мнимые) издевательства и несправедливости, которым иноземцы подвергались при дворе царя Петра, Нейгебауэр не забыл и свою собственную историю:

'Наставник наследного принца по имени Нейбауэр (Neubauer) должен был потерять голову за то, что просил принца, чтоб он не клал обглоданные кости на блюдо, с которого он с прочими ел. Наконец, после долгого и тяжелого заключения, Нейбауэр хотя избавился от смертной казни, однако поплатился всем, что имел, и потом принужден идти просить милостыню, а между тем он был рекомендован польским королем и ничего дурного не сделал' 285).

Царь Петр поручил ответить на памфлет барону Генриху фон Гюйсену, сменившему на время Нейгебауэра в должности воспитателя царевича. Гюйсен выполнил поручение в 1705 г. В ответном памфлете, разоблачая Нейгебауэра, он писал так:

'Как только он вступил в должность наставника, то совершенно опьянел от счастья и стал много думать о себе. В голове его явилось множество химер из геройской истории Дон-Кихота Ламанчского, и он воображал уже себя владетелем обширнейшего острова. Повсюду желая быть впереди, сидеть выше всех, споря с каждым о ранге, придавая себе надменный вид, обращаясь гордо и неприступно со всеми, даже знатнейшими лицами в государстве, он в то же время беспрестанно подавал царю жалобы и  прошения, что в таком-то месте ему недостаточно оказали почестей и уважения, что какой-нибудь служитель не отдал ему должного почтения. Однажды царь, которому уже надоело все это, разумно и милостиво дал ему следующее наставление: 'Ты говоришь только о почтении к себе и ранге и выказываешь своенравие, которое нейдет мужчине. Сам я веду себя, как другие владетели, однако при этом вовсе не надменен, а потому можно было бы следовать моему примеру'.
Об успехах царевича он [Нейгебауэр] не делал никаких отметок в мемориях, да и мало заботился о том... Несбыточно, чтобы человек с таким характером мог где-нибудь долго процветать или держаться на одном месте. И у г. N. струна была так сильно натянута, что наконец она лопнула.
Царевич, по привычке и следуя желанию своему, хотел обедать несколько ранее 11-ти часов, а между тем г. N., хотя и ничего другого не делал, как распивал у себя на квартире чай и водку с офицерами, требовал, чтобы его ожидали к столу и считал недовольным для себя, когда царевич отобедает один, а перед ним [Нейгебауэром] поставят снова целый обед.
Однажды г. N. поспешно вернулся из общества богатых купцов, быть может, потому, что те мало ему кланялись и не говорили комплиментов; между тем царевич, не дожидаясь его, уже сел за стол, а он за то начал брюзжать и укорять, почему не дождались его особы, как это в обыкновении при всех немецких дворах. Кавалерам царевича надоело, наконец, всегдашнее его фырчание, и они начали свободно и рассудительно возражать и указывать ему, что он уже слишком натянул лук и чересчур требует себе от них подчиненности. Эти противоречия и упреки так рассердили г. N., что он непристойно разбранил кавалеров и, увлеченный гневом и буйством, бросил от себя ножи и вилки с такою силою, что они упали на царевича. При этом он был так несчастлив, что, во время его вспышки, его шпага, как он сам сознался, выпала из ножен около царевича.
Так как он кавалерам при царевиче давно уже был неприятен, то они все единогласно донесли его царскому величеству, что этот иноземец или по безумию и сумасбродству, или же по дерзостной злобе кинул в царевича ножик и вилку и схватился за шпагу.
Когда многие свидетели подтвердили такое дикое преступление, г. N. только отлучили от царевича и отдали к кн[язю] Алексею Борисовичу Голицыну, гвардии майору, а ныне подполковнику, под почетный арест до тех пор, пока не окончится следствие, и здесь, по собственному сознанию г. N., он пользовался подлинно княжеским столом и всем необходимым, даже излишним удобством и свободою.
В другом государстве его засадили бы в Бастилию или другую какую крепость на многие годы, не спрашивая, что он сделал... Однако о г. N. производился формальный процесс... После четырнадцатидневного ареста, в присутствии бывших тогда налицо иностранных министров, был прочтен и опубликован состоявшийся по делу приговор, в котором не определено было г. N. иного наказания, как удаление его, по вышеприведенным причинам, от должности. Как только был он освобожден из-под ареста и получил свободу, то все его вещи были ему возвращены' 286).

Вот так написал Гюйсен о Нейгебауэре (даже учитывая памфлетность брошюры, большинство фактов тут, конечно, правдивы). Однако обещанных за свой труд денег барон не дождался.

На том и завершился 'инцидент 23 мая'...

- Но уже 25 мая на Соломбальской верфи произошло новое - приятное - событие, о котором царь через десять дней сообщил в Воронеж адмиралтейцу Федору Матвеевичу Апраксину:

'Два малые фрегата спущены в Троицын день и пойдут скоро на море; имена: один 'Святой Дух', на нем Пампурх ²; другой 'Курьер', на нем Валрант ³' 287).

- 31 мая, в дальнем преддверии похода на Нотэборг, царь Петр держал на архангелогородском Мосеевом острове речь перед своей гвардией о грядущих боевых действиях России.

- 8 июня царь отдал наказ писарю бомбардирской роты Ипату Муханову:

'Ехать из Архангельска морем до реки Онеги, а сею рекою вверх для проведывания ближайшего и способного водного и сухого пути к Олонцу' 288).

Реализацией этого наказа стала громадная работа карельских крестьян под руководством Ипата Муханова и бомбардира-сержанта Михайлы Щепотева: строительство знаменитой 'Государевой дороги', по которой в августе перетащили посуху от Беломорья к Онеге два 'малые фрегата' и прошла гвардия. А пролегла Государева (в XVIII в. ее называли Осударевой) дорога от Онежской губы Белого моря к Повенецкому заливу Онежского озера по кемско-повенецким лесам и топям.

- К концу июня Муханов и Щепотев собрали на стройку до пяти тысяч крестьян из Поморья, Беломорья, Олонца, Каргополя - и 2 августа Щепотев доложил царю в Архангельск:

'Пристань я, сыскав, измерил' 289).

Этой пристанью было Усолье Нюхча: несколько промысловых избушек на беломорском берегу. От нее до Вожмасельги было 94 версты. Далее до Телькиной - 47. До Масельги - 10. До Повенца - 34. Всего же - 185 верст.

- К середине августа Щепотев сообщил:

'Известую тебе, государь, дорога готова, и пристань, и подводы и суда на Онеге готовы' 290).

Теперь царь мог двигаться от Архангельска к Онеге...

- К этой же примерно поре холмогорский архиепископ Афанасий закончил последнюю редакцию 'Описания трех путей из России в Швецию', где есть такие слова о крепости Орешек:

'В начале той великой реки Невы на острову стоит град Орешек. Строение московских великих государей, ныне же владеют шведы. Весь каменный, невеликий, но зело крепкий... В том граде шведы строили весьма изрядную великую башню каменную, по нынешнее 1702 лето лет с десять, но не совершили' 291).

Меж тем в Архангельск приходили вести с Невы, к которой уже устремлял взоры царь Петр.

- 15 июня пришло письмо от окольничего Петра Матвеевича Апраксина: его корпус действовал в Приневье, где отряд Григория Островского имел удачную для себя стычку с  флотилией шведского вице-адмирала Гидеона фон Нумерса. Апраксин писал:

'На заставе в Ильинском погосте пойман перебещик из-за Свейского рубежа, Русский человек Андрей Баженов, живший в Канцах и других городах по делам торговым и посланный из Канец шпионом для осмотру царских войск.
Он показал: генерал Крониорт из Канец выступил и чрез Неву перешел в многолюдстве для войны ⁴; а у нас конницы нет и отпору дать нечем. У него 3 полка рейтар старого набора, 4 полка драгун по 400 и 500 ч. в полку, 3 полка пехоты: солдат 3 тысячи человек; пушек 20, в том числе 4 медных. Слышал он, что идут на Реткину мызу и там будут стоять до указу. Та мыза от Ругодива в 40 или 50 верстах.
В Канцах осталось пехоты 1 000 да с 300 посадских; пушки все железные; крепость старая; ее починивают; три раската' 292).

Поразмыслив над этим письмом, Петр велел стольнику Ивану Полуэктову собрать в Водской пятине триста человек и послать их в подмогу Петру Апраксину.

- 1 августа, получив сведения, что Кронъйорт строит укрепления перед Ниенщанцем, Апраксин решил идти на шведа походом, о чем известил генерал-фельдмаршала Шереметева. Затем последовали полмесяца боев Апраксина с Кронъйортом на обширном приневском пространстве - от Назии до взморья...

- 5 августа, в ожидании начала трудного похода, царь прозорливо писал Борису Петровичу Шереметеву, анализируя международную обстановку в Европе:

'Война у Голанцов и других с Французом зачалась. Изволь ваша милость разсудить нынешний случай, как увяз Швед в Полше, что ему не толко сего лета, но, чаю, ни будущего возвратиться не возможно' 293).

- В тот же день царь отправил послание и в Воронеж - брату окольничего Апраксина - адмиралтейцу Федору Матвеевичу:

'Мы с обоими полками только ветру ожидаем, который получа, пойдем на море до Нюхчи, и оттоль переправяся сухим путем, на Онего озеро (только 120 верст), и из того озера Свирью в Ладогу' 294).

Ветер задул - и в 'Юрнале' бомбардирской роты, капитаном которой был царь, появились записи:

'Августа в 5 день, то есть во вторник, от Города пошли на море...
В 10 день пришли к Соловецкому монастырю' 295).

- 10 августа Петр Апраксин отчитывался перед царем:

'По твоему указу уезд Ореховский и ниже города Орешка рекою Невою до Тосны и самой Ижорской земли я прошел и неприятельские их жилища, многие мызы великие и всякие селения все разорил и развоевал' 296).

Позже, составляя так называемую 'Реляцию Крониортову', Апраксин уточнил подробности этой части похода:

'С ратными людьми своего полка неприятельскую крепость Памолуки, щанцы и все их таборы взяли, а те неприятельские люди, которых было с 400 человек, покинув табор свой, в ту крепость побежали было, которых на побеге побито многое число, живьем взято 7 человек... и воинские припасы, при них будучие, взяли... А потом с войском своим пошел в неприятельскую землю, не беря города Орешка, переправясь через реку Назью, в Канецкий уезд до мызы Сарской и до мызы Дудоровщины' 297).

Упомянутые в 'Реляции' Сарская мыза и Дудоровщина - это нынешние город Пушкин и поселок Можайский в Красном Селе, то есть Апраксин действовал, по сути дела, практически на окраинах нынешнего Санкт-Петербурга.

О дальнейших приневских событиях - в письме Апраксина царю от 10 августа:

'И сего августа в десятый день пришли на реку Тосну, которая имеет устье свое от реки Невы ниже Орешка 20 верст, а не дошед до Канец за 30 верст. Тут сделан был передовым отрядом Крониорта в 400 человек городок с тремя пушками, чтобы не пустить нас за Тосну, и мост был разведен.
И того ж августа 10 числа был у нас бой и взяли мы городок, разбили до 400 человек и гнали их верст 15 до самой реки Ижоры; также взяли и славную мызу Ижорскую.
Крониорт со всем войском стоит в мызе Дудоровщине, верстах в 35 от нас; мы пойдем на него с Божиею помощью' 298).

Тут вновь - бомбардирский 'Юрнал':

'В 16 день. Отсель пошли в путь; и к вечеру пришли к пристани Нюхчей' 299).

Относительно 16 августа историк Павел Кротов пишет в 'Истории судостроения':

'В Нюхче Петр I получил письма от Б[ориса] П[етровича] Шереметева и П[етра] М[атвеевича] Апраксина. Из них явствовало, что русские войска связали шведские силы в Эстляндии, а также отбросили их от Орешка к устью Невы, но на Ладоге по-прежнему оставалась шведская флотилия, а сясьские фрегаты еще не были достроены.

Для обеспечения успеха предполагаемой осады Орешка на Ладоге нужны были корабли с артиллерией, которые могли бы на равных вести бой с бригантинами и галиотами флотилии Г[идеона] фон Нумерса.

Именно 16 августа Петр I должен был принять окончательное решение о переброске по суше двух фрегатов с Белого моря на Онежское озеро.

Начался переход, показавший великую самоотверженность русского народа во время Северной войны' 300)...

Схема трассы 'Осударевой дороги', разведанной и построенной под началом Ипата Муханова и Михайлы Щепотева, по которой от Архангельска к Ладоге протащили по суше два судна, построенные на Соломбальской верфи, - 'Святой Дух' и 'Курьер'.

Впрочем, еще до начала этого впечатляющего перехода в Нюхче произошел один инцидент, о котором Петр позже сообщит в Воронеж Федору Апраксину:

'Господин Памберх на пристани Нюхче от генерала-инженера Ламберта заколот до смерти, которой он сам был виною (о чем, чаю, вам небезвестно)'301).

Речь тут шла о дуэли между знакомым уже нам голландским капитаном Питером ван Памбургом и французом Жозефом Гаспаром Ламбером де Герэном, который в конце 1701 г. был принят на русскую службу генерал-инженером в полковничьем чине.

Ламбер быстро стал человеком, близким царю и, особенно, Александру Меншикову, а оттого, видимо, и был оправдан судом за дуэль с Памбургом (такие дуэли были царем запрещены), поскольку обвинил голландца в нападении на себя.

Однако суть была вовсе не в дурном и скандальном характере Памбурга, который он показал еще в конце прошедшего века, когда командовал кораблем 'Крепость': приведя его в Стамбул, Памбург устроил пирушку с пушечной пальбой, которой насмерть перепугал жителей турецкой столицы.

Суть была в том, что Ламбер более, чем Памбург, нужен был царю в предстоящей осаде Нотэборга...

Покуда же, получив и прочтя письмо Петра Апраксина от 10 августа, Петр 17 августа поблагодарил его за победу над отрядом Кронъйорта, но, памятуя еще в конце апреля высказанный Апраксину наказ:

'Удобство же земли да соблюдется...' 302), - царь при этом и упрекнул стольника:

'А что по дороге разорено и выжжено, и то не зело приятно нам, о чем словесно вам говорено и во статьях положено, чтоб не трогать, а разорять и брать лучше города, неже деревни, которые ни малого сопротивления не имеют, а только своим беспокойство... Из пристани Нюхчи' 303).

Еще не получив ответа царя, Апраксин двинулся от устья Ижоры к ее истоку, то есть в район, расположенный южнее Дудоровской и Сарской мыз. Там, судя по 'Реляции Крониортовой', на правом берегу реки Ижоры стояла армия шведов. И Апраксин так описывал в 'Реляции' дальнейшие события, точно в документе не датированные, но, логически рассуждая, имевшие место в период примерно с 12-13 по 18-20 августа 1702 г.:

'В том месте у Его Государевых ратных людей с войсками генерала Крониорта был бой, и с того поля его, генерала Крониорта, со всеми войсками сбили и за реку Ижору гнали и, гоня (а тут у ратных Государевых людей был большой бой с 7 и до 12 часа дня), побили неприятельских людей, многое число языков поймали знатных и наемников несколько человек побито, о чем взятые их неприятельские языки, осмотрев тела их, сказали. И с того поля, с другой стороны реки Ижоры, он, окольничий, [Петр Апраксин] его, генерала Крониорта со всеми его войсками, сбили ж, и от реки Ижоры после того боя он, Крониорт, разметав много своего ружья и припасов, и артиллерийские наметы, побежал к пехоте своей и остальным конным войскам в урочище Дудоровщину. А окольничий с Его великого Государя ратными людьми стал обозом у реки Ижоры в земле их неприятельской Ингрии на том месте, с которого он, генерал Крониорт, сбит и разорен' 304).

Тут, в лагере на Ижоре, Апраксин и получил письмо царя, в котором нашел и похвалу, и порицание своим действиям...

Царь меж тем совершал переход 'посуху' от пристани Нюхчи к Онежскому озеру. В Российском Государственном архиве древних актов хранится рассказ крестьян Нюхоцкой волости об этом переходе:

'От Нюхоцкой волости до Онего-озера 160 верст, а в прошлые 702 и 703 годы к работе той дороги и к мощению работные люди браны были с Каргопольского и с Олонецкого уездов, и с Лопских погостов, и с Соловецкой вотчины, и со всего Поморья, и мосты построены были крепкие, и по той дороге прежде всего провожали буеры всем Поморьем, а под всяким буером ходило подвод-лошадей по сту с подводчиками да сверх ходило работных пеших человек по сту для тяги буеров' 305).

Павел Кротов так комментирует эти слова крестьян о переправе по 'Государевой дороге' 'буеров'-фрегатов:

'Фрегаты, по всей видимости, были уставлены на гигантские салазки с широкими полозьями, подобные тем, что использовались при спуске кораблей на воду. Их тянули по помосту из бревен 'лесами, мхами и болотами' лошади и пешие.
Возможно, число людей и лошадей, тянувших фрегаты в 1702 году, было даже бо2льшим, так как крестьяне, объединяя в рассказе события 1702 и 1703 годов, называют суда не фрегатами, а буерами. Два буера, подарок голландских купцов Х[ристофора] Бранта и И[вана] Любса Петру I и А[лександру] Д[аниловичу] Меншикову, действительно были перетащены 'Осударевой дорогой' в 1703 году, но их длина и соответственно другие размерения были меньше, чем размерения фрегатов. Учитывая размеры 'Святого Духа' и 'Курьера', их правильнее именовать яхтами, а не малыми фрегатами, которые имели обычно две мачты' 306).

24 августа Петр Апраксин направил письмо с просьбой 'прибавочных войск' в ответ на послание царя 'от пристани Нюхчи':

'Генерал Крониорт, разбитый на Ижоре, бежал в Сарскую мызу, где постоял дня три и удалился к Канцам. Прочие войска укрепились в Дудоровщине.
Послал я полковника Ивана Тыртова с плавным караваном на Ладожское озеро; были многие бои на озере с пушечною пальбою. Неприятели удалились под Орешек к  своему берегу' 307).

Об экспедиции Ивана Тыртова на Ладогу Апраксин сообщил более подробно восемнадцать лет спустя в 'Журнале Шведских служб, или Боевом формуляре ближнего окольничего Петра Матвеевича Апраксина за 1700-1706 годы', посланном кабинет-секретарю царя Алексею Макарову 30 ноября 1720 г.:

'В 1702 году по Ладожскому озеру от Канец и до Кексголма ходили шведских военных пять шкут, разоряли по берегам Ладожского озера монастыри, села и деревни ⁵. Пришед в Ладогу, послал я в гребных тридцати лодках полковника Ивана Тыртова с полком солдатским для разорения Кексголмского уезда, который многие мызы и деревни разорил и тамошних обывателей мызников, пасторов и других побрал.
И на озере с помянутыми шкутами имел бой. И оный неприятель, не вытерпев жестокого боя (где и сам оный полковник Тыртов из пушки картечью убит), принужден отдаться с нескольким числом офицеров и солдат.
Оные же шкуты неприятельские тогда 2 сожжены, 1 потоплена, 2 взяты (на которых 6 пушек, в том числе одна медная), а шестая ушла' 308).

Далее в письме царю от 24 августа Апраксин сообщал:

'Войдя рекою Влогою, взяли мы мызу Матоксу и самого славного мызника Нильса Нейса с женою и сыном, и с дочерью, и с своячною вдовою, и еще с ними двадцать человек мужеска и женска пола да 29 ружей и триста гранат ручных.
Враги везде бегут. Дай, Боже, и впредь такое счастье.
Благодарю за обещание прислать подкрепление; особенно нужна конница, без которой невозможно идти от Ижоры к Дудоровщине и к морю идти мне не можно: Канцы и дорога Канецкая у нас останутся позади справа в 20 верстах, а Дудоровская дорога пойдет от Канец прочь через Копорье к Ругодиву, а разделить людей на обе дороги некого.
О мызах и неприятельских селениях ты изволишь, Государь, писать, что сожжены напрасно. До сей реки Ижоры по самой дороге мыз и деревень было немного, и нужды б в них по ходу нашим войскам не было; а если б их не пожечь, позади нас в тех селениях неприятельские люди - не только служивые, но и Латыши - были б непрестанно, и нашим бы и в проездах был излишний труд. А сжег, Государь, мызы и всякое неприятельское селение близь реки Невы и по обе стороны дороги, чтобы утеснить неприятеля в подвозе съестных припасов. Впрочем, теперь накрепко запретил жечь от Сарской мызы к Канцам и к Дудоровской главной мызе' 309).

Отсылая это письмо, Апраксин не знал еще, что за два дня до того генерал Кронъйорт направился от Ниеншанца к Дудоровской мызе с получившим подкрепление войском.

В день отсылки письма к царю швед встал уже в Дудоровщине, ожидая новых подкреплений.

27 августа Апраксин сообщал царю:

'Августа в 26 день Крониорт прислал из войск своих шесть сот человек с полуполковником Муратом, чтоб осмотреть войска наши, и тот их подъезд наехал на твоих Государевых ратных людей, которые у меня посланы были на реку Славянку, которая имеет быть от обозу нашего в семи верстах, и в том месте тот неприятельский подъезд разбили и взяли одного драгуна, который о войсках их, неприятельских, сказал многие ведомости, и того языка распросные речи посылаю...
И мне, Государь, здесь на реке Ижоре так далеко в неприятельской земле в таком малолюдстве невозможно: неприятель сбирается во многой силе, а у меня конницы самое малое число, и та зело плоха и изнужена, а хлебных запасов у всех не стало... И для того от реки Ижоры отступлю за реку Тосну и к реке Назье и к Лаве' 310).

Шведский драгун Иоганн Густав Вегиль из отряда полковника Браккеля, присланного в подкрепление Кронъйорту (отряд насчитывал шестьсот человек), взятый в плен 26 августа, о котором в приписке сказано, что он был 'пытан накрепко', действительно, сообщал вести, для Апраксина тревожные: у генерала Кронъйорта в Дудоровской мызе стояло 4 700 человек конных и 2 200 пехоты.

Генерал ожидал и новую подмогу: тысячу семьсот пехотинцев и шестьсот драгун, а также более семи тысяч ополчения, набранного из местных жителей ('Латышей', как именовали россияне финско-карельско-чудское население). К тому же ожидали еще и финский двенадцатитысячный десант.

Вегиль сообщил еще и следующее:

'Собравшись со всем войском, генерал Крониорт пойдет на московские войска на реке Ижоре на сей неделе неотложно, а в Канцы с нынешними войсками генерал из Дудоровщины отступать не будет' 311).

В 'Журнале Шведских служб' Апраксина записано:

'Простояв на реке Ижоре... пришли мы в прежний лагерь на реке Назье и со всеми полками в том лагере стояли до прибытия царского величества с полками с моря от Соловков' 312).

...По завершении похода по 'Осударевой дороге', когда войска, ведомые царем Петром, 26 августа вновь пересели на суда, в  бомбардирском 'Юрнале' появились новые записи:

'В 28 день. Отсель пошли Онегою озером и поворотились назад за противною погодою';

'В 29 день. После полудня пошли';

'Сентября во 2 день вошли в устье Свирское';

'В 5 день пришли в Ладогу ⁶' 313).

Карта-схема боевых действий пехоты и драгун окольничего Петра Апраксина против армии шведского генерала Абраама Кронъйорта, а также посаженного в лодки отряда полковника Ивана Тыртова против судов эскадры вице-адмирала Гидеона фон Нумерса на южном побережье Невы и на Ладожском озере в августе 1702 г.

Близ этого времени Федор Алексеевич Головин направил послание к Петру Апраксину, в котором писал, отражая, видимо, намерение царя сразу по взятии Нотэборга идти на Ниеншанц:

'Изволь проведать, не мешкав, чтоб найти дорогу подле реки Невы берегом к Канцам... также подлинную ведомость о шкутах неприятельских, где и сколько обретаются, изволь отписать.
Новая крепость, что построена у неприятеля против Канцев за Невою, уведомиться доподлинно изволь, от Невы сколь далека и о скольких болварках, и какой ров и вал вышиною, и что пушек в ней и людей, и описать [места] около, есть ли' 314).

Надо отметить, что намерение идти тут же после взятия Орешка на Ниеншанц прочитывается и в более позднем письме Головина русскому посланнику в Польше князю Григорию Долгорукому от 18 сентября:

'Також и сами мы от Города [Архангельска] непроходимыми местами прошли, и теперь обретаемся в Ынгрии [Ингерманландии], к чему дай, Боже, счастие; и мыслим, что погостить нам и у Канцев' 315).

Что до того, каковы были Канцы совсем незадолго до описываемых событий, то об этом мы знаем: ведь еще 23 мая 1701 г. семеро ладожских торговых людей, плававшие по Ладоге и по Неве до моря (шведы, напомню, не препятствовали торговым оборотам россиян, с которыми состояли в войне), составили такую 'Сказку' - описание, несомненно, знакомое и царю Петру:

'Город Канцы ⁷ стоит в устье Охты. Город земляной, вал старый, башен нет. За валом рогатки деревянные и ров. Изо рву к валу палисады сосновые. Город небольшой, земли в нем всего с десятину, величиною, по примеру, с каменную Ладогу.
Пушек в Канцах много железных. В городе только один воеводский [комендантский] дом да солдатских дворов с 10.
Не дошед до Канцев от Невы сажен с 300, зачат у них вал земляной от Невы к Охте, но недоделан. Перешед озеро, от урочища Лахты ⁸ к тому валу шанцоваться способно: земля сухая.
Охта течет из болот, впадает в Неву ниже города близко стены. Река глубокая: ходят по ней шкуты большие и корабли с половиною груза.
Посад Канецкий стоит против города за Охтою, по устье Охты к Неве. Чрез Охту сделан мост подъемный. В посаде всех дворов с 400. На посаде каменных палат нет: все деревянные ⁹.
Вверх по Охте с полверсты анбары большие торговых людей и королевские с 100, с хлебом и другими припасами' 316).

Добавлю еще, что и пленный Иоганн Густав Вегиль дал показания о Ниене и Нотэборге (в протоколе допроса - Орешке):

'В Канцах комендант прежний, Иван Опалев [Аполлов]. Крепости около Канец прежние: земляной вал. Пушек много и артиллерийских всяких припасов и хлебных запасов много. На реке Неве у Канец - перевозных двенадцать паромов.
Против Канец на другой стороне реки Невы построен вновь земляной городок, вал и около того вала ров в вышину и в глубину в сажень. Людей в нем пехоты триста человек и пушки по тому новопостроенному валу поставлены.
В Орешке чугунные пушки кругом города поставлены в три ряда. Артиллерийских припасов и хлебных запасов много' 317).

Что касается Ниенштадта, то примерно в это время там произошли два события, замеченные в городской жизни.

Во-первых, умер пастор Эрик Альбогиус. Вместо него назначен был магистр Захарий Габриэльсон Литовиус, однако в городе он так и не появился (это косвенно подтверждает простую истину, что Господь от Ниена отвернулся).

Во-вторых, ниенштадтский купец Иоганн Генрих Фризиус (сын одного из городских пасторов, Генриха Фризиуса) женился в эти дни на Екатерине, вдове Дидриха Блока, ниенского купца и ратмана, причем состояние жены сделало Иоганна Генриха Фризиуса настолько богатым, что после отъезда из Ниена он смог даже помочь правительству деньгами в войне с Россией, за что был занесен в Шведскую рыцарскую палату и стал во дворянстве именоваться Фризенъельмом.

Обычно историки совершают ошибку, говоря, будто Фризиус помогал Карлу XII деньгами, еще живучи в Ниенштадте. Но проделал он это много позже, о чем нас поставил в известность в статье 'Ижорская земля (Ингерманландия) в последние месяцы шведской власти (1702-1703 гг.)' 318) питерский исследователь Игорь Шаскольский.

В 'Журнале Шведских служб' Петра Апраксина записано:

'Сентября 13 царское величество из Ладоги изволил к нам в лагерь прислать Преображенского полка полковника Чамберса да генерала инженера Ламберта для осмотрения Шлюселбурха ¹⁰, которые по указу Его Величества, осмотря, вновь возвратились в Ладогу немедленно.

Сентября 22 царское величество высокою своею особою из Ладоги изволил прибыть к нам в лагерь и с ним фельт маршал Шереметев и другие высокие особы. И на другой день изволил быть к Шлюсенбурху' 319).

Что представлял собою тогда Орешек, мы можем сегодня судить не только по 'Описанию трех путей' Афанасия Холмогорского, но и по 'Росписи пути от Ладоги до Канцев', составленной около середины 1701 г. новгородскими дворянами Бестужевым, Кушелевым и князем Мышецким:

'Город Орешек на острову, каменный, величиною с Ладогу. Стены высокие, немного ниже Новгородских. Стоит от озера с версту. Невский проток подле Орешка от Русской стороны шириною сажен со 100, глубок и быстр. Суда ходят близ самой стены, а  с  левой к берегу не ходят.
Солдат в Орешке бывает по 100 и по 200, а больше 300 не бывает и быть не может, потому что город малый, а строения никакого нет, только воеводские ¹¹ деревянные хоромы да солдатские 2 большие избы. Ныне людей там, по ведомостям, с 300' 320).

_______________
¹ То есть он намеревался спустить первые два фрегата на воду к концу августа 1702 г.
² В виду имеется голландец капитан Питер ван Памбург.
³ А это - капитан-англичанин Ян [Джон] Валронд.
⁴ Речь шла о знакомом нам бароне Абрааме Кронъйорте, который стал генерал-майором от инфантерии и с 1700 г. командовал шведской Ингерманландской армией, базировавшейся в Выборге.
⁵ Это была флотилия, возглавляемая шведским вице-адмиралом Гидеоном фон Нумерсом, причем, как следует из дальнейшего текста, судов у Нумерса было не пять, а шесть.
⁶ Имеется в виду город, а не озеро.
⁷ Напомню сразу, что 'городом' тогда именовали крепость, фортецию, а собственно город звали 'посадом'.
⁸ Так назывался отходивший от Охты и сейчас, конечно, исчезнувший заливчик, очень удобный в качестве гавани для судов в неспокойное время.
⁹ Немаловажное свидетельство, ибо оно развенчивает позднейшие утверждения ряда мемуаристов и историков о том, что многие дома Санкт-Петербурга были якобы сложены из кирпичей и камней ниенштадтских домов. Это, как видим, выдумка: в Ниенштадте жилых каменных строений современники не обнаруживают.
Не исключено, правда, что камни могли закладываться в фундаменты каких-то строений.
¹⁰ То есть Нотэборга, в Шлиссельбург тогда еще, конечно, не переименованного.
¹¹ Под 'воеводой' тут подразумевается комендант крепости.