На главную

XI. Каковы были реалии 'корабельного' месяца августа

В августе 1703 г. на Олонецкой верфи были спущены почти все (за исключением только галиота 'Курьер') суда, заложенные там в течение марта-мая: восемь судов заложены были при Меншикове 24 марта, два - 24 мая (хотя об одном имеются сведения о закладке 21 мая), а относительно одного точных данных нет (так что, исходя даже из этого беглого списка, ясно: сведения эти требуют разбирательства, а при невозможности познать истину, - выдвижения своих предположений).

Так что август со всем основанием можно назвать месяцем 'корабельным'...

Поскольку нам вскоре придется произвести общий подсчет судов, стоявших 1 октября 1703 г. на невском рейде, то надо оговорить один важный момент: насколько мы должны считаться с показаниями рукописи 'О зачатии и здании царствующего града Санктпетербурга' относительно числа судов, присутствоваших 29 июня на праздновании наименования Санктпетербургской крепости?

Напомню: автор рукописи утверждает, что перед началом этого праздника в Шлиссельбурге-де находились две шведские шнявы, захваченные после взятия Нотэборга и приведенные вместе с одной яхтой 29 июня к Санктпетербургской крепости.

Однако ни в официальных реляциях, ни в иных документах сведений о таковых шведских шнявах нет - за исключением, разве, нескольких шкут, стоявших на замках у Нотэборгской крепости и порубленных русским отрядом полковника Гордона.

Однако шкуты - одномачтовые мелкие вспомогательные суда - это не двухмачтовые шнявы, которые были значительно и грузоподъемнее, и мощнее шкут.

Думаю, что вряд ли захват двух, пусть и сильно пострадавших шняв противника остался бы вне внимания Петра-историка, правившего текст хроники взятия Нотэборга. А вот о шкутах можно было и не писать: захват мелкого транспортного суденышка - не великая гордость.

Поэтому думается, что 'двумя шнявами', о которых упомянуто в рукописи, были, все же, 'Астрильд' и 'Гедан'.

Другое дело, что находились они на Неве, как мне представляется, порознь. 'Астрильд' - у истока, 'Гедан' - в устье. Не случайно же, видимо, в рукописном тексте промелькнула некая шнява, которая находилась в дельте Невы еще до прихода судов от Шлиссельбурга.

Я считаю, что 29 июня из Шлиссельбурга к Санктпетербургской крепости в действительности прибыли два судна.

Первым была яхта, спущенная на воду в Шлиссельбурге 11 апреля. Может быть, это было одно из поддававшихся ремонту шведских судов, поврежденных солдатами Гордона. Потому оно, вероятно, и осталось в памяти ефрейтора Одинцова - 'первоначального рассказчика' рукописи.

Вторым же судном была шнява 'Астрильд', захваченная на взморье ночью 7 мая, приведенная к истоку Невы после 11 мая и к моменту праздника там подремонтированная.

А у Сактпетербургской крепости находилось другое взятое у шведов судно: бот 'Гедан', пострадавший при захвате меньше, чем 'Астрильд', и отремонтированный в прикрепостной судоремонтной верфи, которая, быть может, ради того и была устроена на месте нынешнего кронверка.

Эти три судна фигурируют в списках, составленных такими знающими морскими историками, как, скажем, Феодосий Веселаго и Сергей Елагин.

Эти три судна приняли, конечно, участие и в морском параде 1 октября 1703 г.

Поэтому их я назову 'судами номер один, два и три'.

'Судном номер четыре' был галиот 'Курьер', заложенный в марте, строившийся голландским мастером Выбе Геренсом, спущенный 22 июня и, согласно записи в 'Юрнале' Немцова, отведенный к празднику 29 июня на Неву Иваном Володимеровым.

А в августе начались спуски новых судов...

'Августа в 1 д. в неделю спустили шмак Корн Шхорен, заложили пакет Бот, спустили буерс Гелт зак' 366) , -
так записал в своем 'Юрнале' работавший на Олонецкой верфи Иван Немцов, и так, уже 1 августа, - в день начала Успенского поста - открылся парад августовских сходов на воду заложенных тут четыре и два месяца назад судов, а также процесс заложения новых, которые достраивали уже в 1704 г.

Приезд царя не то чтобы ускорил эти спуски, но он, несомненно, воодушевил корабелов - и российских, и иноземных.

Шмак 'Корн Шхорен' (голландское шутливое название переводится как 'Сжатый хлеб'; заложен в марте; другие написания его имени: 'Корен-Шхерн', 'Корн Шхерн') строил голландец Сите Мелес, - как и буер 'Гелт Зак' (он же 'Гельд-Сак' и 'Зак [Зав] Драгаль'; заложен в марте; название означает - 'Денежный мешок', или 'Мешок с золотом'). Это - суда, в общем списке фигурирующие как 'номера пять и шесть'.

3 августа, в день Исаакия-малинника, Шереметев известил царя о приезде в Ямы Меншикова с царевичем:

'Губернатор Александр Данилович приехал к нам в Ямы Июля в 31-м числе и о належащих делах говорили, и елико Бог нас вразумил, написали статьи, посылаем к тебе... в высокое твое разсуждение и волю.
Милости прошу: пожалуй... не вели задержать указом, чтобы кончае с Успеньева дни ¹ итти; опасно того, осень какова будет, чтоб лошадей не изнужить.
А сколько в городе пушек и всяких припасов будет оставлено, тому всему роспись к тебе... посылаю с сим писмом.
А как город совершится ², пришлю чертеж: надобно было в тот город еще дватцать пушек; откули изволишь взять, или теми пятьюдесять[ю] пушками довольтвоватца?..' 367).

Александр Заозерский писал о плане похода:

'Естественным порядком... ставился на очередь возникавший раньше, но отложенный план 'генерального похода'... Как написано в Военно-походном журнале Борисом Петровичем, 'с общего совету с государственным кавалером и губернатором Александром Даниловичем' были составлены 'пункты', в которых излагались, с одной стороны, меры обеспечения Копорья и Ямбурга продовольствием и военной силой ³, а с другой - маршрут и организация похода...
Это был третий 'набег' Шереметева. По выработанному маршруту он должен был захватить Гдовский уезд, Ракобор, Колывань, поселения на Рижской дороге и окончить у Печерского монастыря, т.е. обойти кругом Эстляндию и Лифляндию. Шереметев брал с собой девять драгунских полков ⁴ и около четырех тысяч 'нестроевых' и 'низовой конницы' - татар, калмыков и донских казаков' 368).

В тот же день Петру писал из Петербурга Гаврила Головкин, сообщая очередные городские вести:

'А мы зде[сь] обретаемся все здравы суть. Посланное от вашей милости ко мне писмо [от 26 июля] и пиво привезено, за что зело благодарен.
По писму ко мне из Ям от Александра Даниловича посылаем к милости твоей немного табаку Бразилского, а столко ж оставим у себя, и будет в целости.
А городовое дело у нас, помощию Божиею, строится безо всякой мешкаты. Присем же и о себе извествую: милостью Творца моево ныне мне гораздо свободно от болезни' 369).

Александр же Меншиков писал в этот день Петру на Свирь из Ям:

'Отсюда поеду назавтра в Питербурх, а о том, конечно, верю, что у милости вашей ходит сонцо высоко; дай Бог то увидеть, чтоб сонцо ходило ниско, а ваша б милость блиско ⁵...
Еще... доношу, что здесь на всех болверках шторм-пал положены и пушки поставлены, толко на одной куртине положено шторм-пал половину; чаю, что положитца вскоре; и конечно городовое строение совершитца чаю, в две недели[к 15 марта].
У Бориса Петровича о письмах, которые посланы в Ругодев, я спрашивал, и он мне сказал, что послал писма те, которые к нему прислал Федор Алексеевич [Головин], к генералам нашим в Стеколну [Стокгольм], ко князь Якову и прочим, чрез почту. А окромя тех писем, сказал, что никаких писем ни от кого не посылано ⁶...
Прошу о прощении милости вашей; в чем винен, ведаю: конечно, в чем вашей милости есть нужда; о чем изволил писать, конечно, ведаю, что бес того не можно пробыть ⁷. А о чем изволил писать, что я милости вашей отповеди не прислал, и я пришлю тотчас...' 370)

4 августа, в день Авдотьи-малинницы, Меншиков отправился из Ям в Петербург. Я подозреваю, что именно тогда в его обозе, помимо прежней челяди, появилась Екатерина Крузе, урожденная Сковронская.

Об истории ее появления у Меншикова Питер Генри Брюс пишет в 'Мемуарах':

'Поскольку генерал Баур ⁸ был человеком, благодаря которому императрица Екатерина добилась такой высоты и величия, это побуждает меня поведать ее историю, каковой я слышал ее от того, кто знал ее с детства.
Она родилась в Рюнгене, маленькой деревушке в Ливонии, у очень бедных родителей, которые были крепостными, ее мать и отец ⁹ умерли, оставив ее малолетней в большой нужде...
Пастор Глюк, мариенбургский священник... взял ее в свой дом из милосердия...
В этой счастливой ситуации она повзрослела, когда ливонский сержант на шведской службе влюбился в нее - и она, ответив ему взаимностью, согласилась выйти замуж за него ¹⁰. Свадебный день настал, но на следующее утро сержанту с отделением пришлось уйти к Риге...
Вскоре после этого генерал Баур в составе армии [Шереметева] пришел под город и взял его в 1702 году [25 августа]; все жители были объявлены пленниками - и среди них наша милая невеста.
Генерал заметил ее - в разношерстной толпе, переполненную горем и обливающуюся слезами о своей несчастной судьбе. Нечто в ее облике поразило его, он задал ей несколько вопросов о ее судьбе, на что она отвечала с большей рассудительностью, нежели люди ее положения. Тогда он пообещал присмотреть за нею - и на самом деле немедленно приказал поместить ее в свой дом, который препоручил ее заботам, дав ей право распоряжаться всей прислугой, причем та вскоре же полюбила новую управительницу за ее манеру домохозяйства. Генерал позже часто говорил, что его дом никогда не был так ухожен, как в дни ее пребывания там.
Князь Меншиков, который был его патроном, однажды увидел ее у генерала, тоже отметив нечто необычайное в ее облике и манерах.
Расспросив, кто она и умеет ли готовить, он услышал в ответ только что поведанную историю, к которой генерал присовокупил несколько слов о достойном ее положении в его доме. Князь сказал, что именно в такой женщине он сильно сейчас нуждается, ибо самого его теперь обслуживают очень плохо. На это генерал отвечал, что он слишком многим обязан князю, чтобы сразу же не исполнить то, о чем тот лишь подумал - и немедленно позвав Екатерину, сказал, что перед нею - князь Меншиков, которому нужна именно такая служанка, как она, и что князь сделает все посильное, дабы стать, как и он сам, ей другом, добавив, что слишком уважает ее, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы.
Она отвечала с достойной вежливостью, что не в ее силах изменить уже решенное. Короче, князь забрал ее к себе в дом в тот же день - и она жила у него до 1704 года, когда царь, обедая однажды у князя, увидел ее и заговорил с нею. Она произвела на монарха столь сильное впечатление, что он также пожелал взять ее к себе в услужение. С той поры она и начала вырастать в русскую императрицу' 371).

Вероятно, стоит сказать, почему я считаю, что именно в эту пору Меншиков 'обзавелся' новой домоправительницей.

До начала августа 1703 г. - до визита в армию Шереметева - Меншиков мог контактировать с Бауром только в пору стояния его драгун при истоке и в дельте Невы в апреле-середине мая, то есть в пору взятия Ниеншанца и заложения Санктпетербургской крепости, в которых Баур участвовал.

Но тогда Меншиков был при Петре, и если бы Екатерина появилась у него, царь тогда бы ее и заметил: у Меншикова не было своего жилья; если б он и пожелал, ему негде было бы 'укрыть' молодую и жизнерадостную женщину.

В августе у него появился дом.

В августе в его письмах к царю появился мотив того, без чего 'не можно пробыть'.

И в августе он был готов уже обеспечить своего патрона тем, 'в чем у его милости есть нужда'.

Неафишируемая связь царя Петра с Екатериной Крузе (Екатериной Алексеевной Михайловой - после очередной смены вероисповедания и присоединения к православию священником на Сенях Кремлевского дворца Василием Высоцким - она стала в начале 1707 г.) привела к рождению первого их совместного ребенка, Петра.

Беременность Екатерины продлилась примерно с середины января до середины октября 1704 г.

И далее дети рождались с завидным постоянством: 1705 г. - Павел; 1706 - Екатерина; 1708 - Анна; 1709 - Елизавета и так далее, до одиннадцатого ребенка Петра Петровича.

В то же время некоторые историки заметили: в письме к Екатерине от 28 сентября 1711 г. Петр пишет, что сегодня - 'начальной день нашего добра' 372). Они и решили, что 28 сентября - день первого знакомства царя с бывшей лифляндской жительницей. О том, насколько справедливо такое предположение, я скажу позже. Пока же замечу, что, в согласии с ним, 'начальный день' этот не мог бы прийтись ни на одно число, кроме 28 сентября 1703 г., когда царь мог впервые увидеть Екатерину в доме Меншикова. Во все остальные сентябрьские дни - вплоть до 1710 г. - Екатерина была беременна, и 'начинаться' было нечему.

Ясно одно: встретиться Петр и Екатерина могли только по возвращении царя в Петербург с Олонецкой верфи. Так что и продолжим эту тему, дождавшись его возвращения...

5 августа некий голландский шкипер, обойдя, видимо, суда блокировавшего устье Невы вице-адмирала Нумерса, вошел в Неву, где на следующий день повидался с Меншиковым, о чем тот сообщил в письме царю от 12 августа.

6 августа, в день Преображения Господня, Меншиков прибыл в Петербург (хотя редактор 'Писем и бумаг императора Петра Великого' Афанасий Бычков полагает, что Александр Данилыч вернулся 8 августа), застав свой двухэтажный дворец на невском побережье Фомина острова (посередине места, где ныне Троицкая площадь выходит к Неве) почти достроенным.

Головин и Головкин отправили в этот день письма на Олонецкую верфь с денщиком Герасимом Крыловым.

Федор Алексеевич писал Петру о надобности отправить полк Михаила Ромодановского на Украину в ожидании межевых переговоров с турками, говоря, что хотя ничего важного в межевании нет, но 'по ведомости от Згура' (Стиллевича, побывавшего в июле в Петербурге) провести его легче будет при наличии поблизости русского военного отряда.

Из этого письма Головина мы узнаем весьма колоритные подробности взаимоотношений царя с его канцлером и любопытные технические детали оформления дипломатической почты Петра:

'Те три листа, которые ты изволил... подписать, один написан отдан Вицлебену, посланнику Полскому; другой с гонцом на ево саморучное писмо [короля Августа], которое подал посланник, чрез нарочного гонца чрез Смоленск послан, и писмо х князю Григорью [Долгорукову]; третей с Паткулем; а четвертое, что ты изволил писать черное, с Островским.
Изволишь, государь, посланное писмо х королевскому высочеству, что написано от тебя... и послано в сем писме, подписать. А буде не изволишь так посылать, а надобно что переменить, то... лист порозжий [чистый] изволишь, подписав, послать, не задержав, который при том же послан; а подписать изволишь в конце, где крестик поставлен...
Також изволишь приказать немедленно отпустить присланного моего, дабы я мог как скорее отпустить куриера: готов совсем есть' 373).

Гаврила же Головкин сообщал царю:

'По указу твоему писал я х князю Борису Алексеевичу [Голицыну], чтоб он к предбудущему году велел купить в низовых городах рыбьего жиру работным людям сорока тысячем на семь недель; и он ко мне прислал ответственное писмо, и я то писмо посылаю к милости твоей для того, изволишь ли в дополнку к жиру, чево не сыщут купить, чтоб купили сазанов' 374).

Письмо это интересно тем, что из него нам становится ясно: судя по всему, уже в июле - то есть еще до отъезда царя на Олонецкую верфь - было оговорено, что в будущем 1704 г. на Неву из других городов России будут высланы для городовых работ сорок тысяч человек.

Об их снабжении администраторы Петра начали отдавать распоряжения уже с середины 1703 г.

Трогательное письмо ушло в этот день из Петербурга на Свирь: от князя Михаила Федоровича Жирового-Засекина - давнего участника Всешутейшего и всепьянейшего собора, носившего в нем прозвище 'Митрополита Казанского и Свияжского'. В феврале он был одним из подписавших поздравительный лист, посланный Меншикову после освящения Ораниенбурхской крепостцы.

Видимо, Петр решил созвать участников того празднества на Неву (хотя Андрея Лефорта, Кенигсека и Петелина уже не было в живых), но сам в конце июля уехал на Свирь - и теперь старик Жировой-Засекин уныло ждал возвращения государя в его 'Красных хоромах'.

Письмо князя Михаила Федоровича Жирового-Засекина, хранящееся в московском РГАДА и посланное 6 августа 1703 г. царю на Свирь, - колоритный и трогательный документ времени...

Письмо это, написанное дивным оригинальным стилем, раньше не публиковалось: 'Всемилостивейший Государь, здравие твое да сохранит пресвятая десница божия навеки. В писме к архимандриту Диакону 11 в конце епистолы писано о казанском митрополите Мисаиле 12, о прибытии его к лицу вашему, о укоснении писания его, и нет ли какова мнения гневнаго, что укосневает ведомость писания. И о сем, Государь, известно чиню: прожитие мое в Санткпитербурхе 13 с живущими обретаюсь в прелестном доме вашем, мешкаю иногда в скорбе, иногда в печале от недостатка здоровья своего и старости лет, и болезнями утружден и за тою препоною оскудеваю в писании; слабен, ей, ей, весь изстаеваю от старости. А за твое, Государево, многолетное здравие [я], богомолец, хвалю прошедшее, а настоящему радуюся, предбудущего желаю милости вашей доброго здравия и на вся враги одоления, и к дому радостного возвращения. И за сим высокодержавному величеству вашему трикратое отдаю поклонение до земли. Из Санткпитербурха, августа в 6 д. Смиренный Мисаил митрополит Казанский и Свияжский' 375). Сам царь Петр пожаловал в этот день шаутбенахта Ивана Боциса ста рублями 'на прокормление'. 8 августа в 'Юрнале' Немцова - краткая запись: 'В 8 д. спустили буерс соут Илисол' 376). И тут нам надо попытаться навести порядок в запутанных записях о строении и спуске судов. Дело в том, что при составлении этих хроник я пользовался тремя основными источниками, содержащими сведения о корабельном строении на Олонецкой верфи в 1703 г. Это, во-первых, давно уже знакомый читателю 'Юрнал 1703 года' корабела-бомбардира Ивана Немцова (далее - 'Юрнал') из московского Российского государственного архива древних актов. Во-вторых, это - хранящаяся в Санкт-Петербурге, в Российском государственном архиве военно-морского флота 'Книга корабельного строения на Олонецкой верфи: подробная ведомость о десяти судах, построенных по приказу  А. Д. Меншикова на реке Свири. 1703 г.' (далее - 'Книга').

И в-третьих это - самый полный 'Список русских военных судов с 1668 по 1860 год', составленный морским историком Феодосием Федоровичем Веселаго и опубликованный им в Санкт-Петербурге в 1872 г., далее именуемый 'Список' 377).

В 'Юрнале', 'Книге' и 'Списке' существует несколько разночтений.

'Юрнал' составлялся участником строительства - и его сведения уникальны, хотя, как я отмечал выше, не всегда точны.

Автора 'Книги' мы не знаем, однако и она тоже содержит нигде более не упоминаемые данные (и мы с ними столкнемся).

В 'Списке' учтена информация и 'Юрнала', и 'Книги' (поэтому он содержит сведения о наибольшем числе судов - двенадцати), но в большинстве случаев Веселаго склоняется на сторону автора 'Книги' - порой в ущерб показаниям 'Юрнала'.

Вот с учетом всего этого мы и двинемся далее...

Информация о яхте, спущенной на воду 11 апреля в Шлиссельбурге, содержится в 'Юрнале' и 'Списке'. Данные о спуске 'Курьера' и 'Гельд Сака' совпадают во всех трех источниках.

Первая 'нестыковка' связана со спуском 'буерса Соут Илисол', как его называет Немцов. Заметьте: 'буерса', буера.

Дело тут в том, что авторы и 'Книги', и 'Списка' относят спуск галиота 'Соль' к 6 августа (причем, заложен он, однако, по их данным, был не 24 мая - как у Немцова, - а 21).

А 8 августа, по сведениям 'Списка', спущен был буер 'Соут Драгер', спуск которого по 'Книге' отнесен, помимо всего прочего, к 22 августа.

Ясно одно: Немцов соединил в 'Юрнале' информацию о спуске галиота и буера с похоже звучащими названиями, обозначающими, в общем-то, одно: 'Возчик соли'. Поэтому мы для себя разводим эту 'двойную информацию' по двум числам августа:

6 августа на Олонецкой верфи спущен был на воду галиот 'Соль', заложенный 21 мая и строившийся голландцем Яковом Колем (в общем списке это - судно 'номер семь');

а 8 августа спустили буер 'Соут Драгер' (он же - 'Зов Драгаль'), строившийся неизвестным мастером (в общем списке - судно 'номер восемь').

Поскольку мы обратились ко дню 8 августа, то самое время процитировать пространное и весьма интересное письмо Меншикова, отправленное им в этот день царю Петру и затрагивающее ряд немаловажных моментов истории молодого Петербурга:

'Господине, господине капитан всерадостно и благополучно при благословении Вышняго здравствуй...

Я приехал из Ям сюда сего месяца в 6 день ¹⁴. Городовое здесь дело без меня не таково, как при мне было, и зело медленно делалось. Впрочем, все благополучно...
Борис Петрович говорил со мною, что здешнему воеводе с полчаны ево ¹⁵ надлежит быть в Ямах и в уезде по станциям для опасения в небытность ево [Шереметева], когда он в поход пойдет, от неприятелского приходу. А естли ево [Апраксина] туда не послать, то будет в тамошних местах не безопасно, потому что неприятели могут без него разными способы великое разорение починить, а здесь за ним никакова дела нет; и о том какое вашей милости изволение будет, изволь уведомить.
Салдат выбрано ¹⁶ 680 человек, которых изволишь сам увидеть, а сюда они будут с князем Василием Долгоруким вскоре...
Князь Михайла Львов отправлен в Новгород с больными салдаты, для того, что за ним здесь никакого дела не было; а досталных больных Преображенских и Семеновских приказал я ведать Лобкову до указу ¹⁷...
Помаранцы послал я не из тех, которые изволили вы к нам прислать. Табак к милости твоей послан з денщиком Бориса Петровича, с Елкою...
Ивана Бахметева с полком отпустил я в Ямы, для тамошних случаев, сего числа...
Я поеду в ваши пределы [на Олонецкую верфь] от нижеписанного числа в другое воскресенье, то есть в 22 день сего месяца ¹⁸, а скоряя того, не управя здесь дела, невозможно отъехать. А как там буду, о здешнем и о Ямском поведении донесу.
Зело жалею о том, что новым и на новом не сподобился с вами разговеться; а здесь, перешед в хоромы сего числа, соборне исполнение совершили, толко не таково, как у вас, понеже старым и в старом, однако за благословением всешутейшего [Никиты Моисеевича Зотова], всем собором добро управляемся, о чем во свидетельство с подписанием всех рук, на особом листе к милости твоей посылаем' 378).

Последний пассаж письма Меншикова относится, несомненно, к построению в Петербурге так называемого первого Посольского дома губернатора на невской набережной - посередине между 'Красными хоромами' царя Петра и Санктпетербургской крепостью 379).

Питер Пикарт.
Фрагмент офорта 1704 г. 'Санкт-Петербург'.
Справа на нем изображен Домик Петра I, а слева - дворец Меншикова, который вскоре станут называть 'Посольским'.
Стоит обратить внимание на то, что здесь Посольский дворец изображен явно одноэтажным,
на высоком подклете, с балюстрадой и статуями по четырем ее сторонам.

Дворец этот запечатлен был на офорте Питера Пикарта. Он был выполнен в следующем, 1704 г.,и преподносит нам, как принято считать, 'Первый вид Петербурга'. Однако на самом деле он изображает торжественную встречу в Петербурге 18 октября 1704 г. судов олонецкого строения 380), в честь чего, собственно, и был изготовлен в Походной гравировальной мастерской.

Видим мы Посольский дворец и на шведском плане Санктпетербурга, выполненном, судя о всему, между 1708 и 1710 гг. (см. по этому поводу подпись к фрагменту 'Плана...') и опубликованном в книге Льва Багрова и Харальда Келина 'Карты реки Невы и окружающей местности в шведских архивах' 381).

Фрагмент шведского 'Плана основания форта и города Санкт-Петербурга'.
Посольский дворец тут несколько иной, нежели у Пикарта: не только двухэтажный,
но и надстроенный флигелем с украшенной шпилем башенкой,
по краям которого все так же стоят четыре статуи.
Здесь стоит вспомнить, что в апреле 1708 г.
дворец был поврежден пожаром (сгорела верхняя его часть).
Видимо, вскоре после этого он был перестроен - и простоял еще около пяти лет,
поскольку в 1713 г. о нем упомянул в своем сочинении путешественник Геркенс.
Однако вспомним и другое: на 'Плане...' нет Троицкой церкви, построенной в 1710 г.
А отсюда - еще одно уточнение: видимо, все же, 'План...' был создан
между серединой 1708 (после пожара и последовавшей перестройки дворца)
и 1710 г. (временем возведения Троицкой церкви).

Конечно, 8 августа Посольский дворец не выгядел еще так нарядно и презентабельно, как в 1704-1708 гг.: он наверняка еще не был до конца отделан и не украшен статуями (Доминико Трезини вообще указывает на построение его только в 1704 ., но это указание относится к его работе над достройкой и украшением Меншиковских хором).

Однако письмо Александра Даниловича ясно показывает на дату построения первого гражданского здания Санкт-Петербурга: на 8 августа 1703 г.

Как мы можем представить, на празднестве по этому поводу собрались все члены Всешутейшего и всепьянейшего собора, бывшие в ту пору на Неве: Меншиков и Зотов, Головин и Головкин, Жировой-Засекин и Нарышкин...

Вспоминали, конечно, и недавнее царское новоселье: Меншиков не случайно говорит о том, что, в отличие от того праздника, гулявшие пили 'старое' вино из 'старой' посуды (царю подарили новую).

Судя по некоторым данным, именно на этом празднике был назначен первый комендант Санктпетербургской крепости: драгунский полковник на русской службе Карл-Эвальд Ренне, отличившийся недавно, 7 июля, в сражении при реке Сестре.

План Санкт-Петербурга и Санктпетербургской крепости 1706 г.,
хранящийся в петербургском Российском государственном архиве Военно-морского флота.
Он подтверждает соображения, высказанные относительно времени создания
шведского 'Плана...', приведенные выше.
На 'Плане' 1706 г. тоже изображен Посольский дворец Меншикова и Домик Петра I
(правда, в более, несомненно, условной манере, но вполне угадываемо).
Здесь Посольский дворец тоже показан одноэтажным, как на офорте Пикарта
(пожар 1708 г. еще не разразился!).

9 августа из Пскова в Петербург отправилось обращенное к Меншикову письмо камергера Вицлебена - завершающий акт трагикомической миссии незадачливого саксонского дипломата.

Письмо содержит как ряд интересных деталей, раскрывающих нам подробности шедших в июле переговоров, так и оценку Вицлебеном их участников (в силу тяжелого стиля -при общем сохранении его - письмо дается в кратком пересказе):

'Господине!

Ваше превосходительство как по прибытии моем ко двору его царского величества, так и при отъезде говорил о своей верности и ревности к пользе ЕЦВ и своей преданности к его королевскому высочеству ¹⁹, а также мне столько добра и учтивости выказал, что как первое, так и последнее я никогда не забуду, и чрез это писание желаю и засвидетельствовать мою благодарность, и объявить о неосновательности возложенной на меня в данной мне ответственной грамоте незаслуженной чрезвычайной вины в действиях и упрямстве против воли ЕКВ.

Поскольку господин граф Головин привез мне помянутое писание - против учиненного обещания - без копии, с голой отговоркою, будто оно было наспех запечатано и копия не снята, а господин Шафиров притом составил фальшивое извещение о его содержании, то я имел резон вернуть его (ибо никакой посланник не должен носить запечатанныя Урийские грамоты ²⁰ под именем рекридитива, или соответствующей верительной), но особое почитание ЕЦВ удержало меня от этого.

Потом же я счел нужным распечатать ее (по праву, которое в таких случаях имеют все королевские посланники), тем более, что обертка так была запечатана, что ее можно было вынуть с одной стороны без труда и повреждения печати, - и увидел, что в ней, кроме неосновательного возложения на меня этой вины, ничего похожего на верительную грамоту нет. Так я обрел еще одну причину вернуть ее обратно, от чего меня удержали подпись и печать ЕЦВ и помянутое выше почитание его...

Поскольку я думаю, что эта грамота написана на оставленном по отъезде ЕЦВ пустом и подписанном им листе, то я особо уповаю, что ваше превосходителство известит ЕЦВ о неправоте сего трактамента, выдвигающего против посланника обвинение в недостатке полномочий или неисполнении наказов.

Мне ставят в вину, что, будто, в главных пунктах союза достигли-де согласия, но мне предложены были такие кондиции, которые весь главный пункт сводят на нет - и я не принял его оттого, что срок присылки помощных денег не был достоверен - и мог быть задержан бесчисленными обстоятельствами, на которые я не в силах был бы повлиять, отчего и был обвинен в упрямстве и в действиях помимо воли моего короля, тем более, что я возражал и против выплаты этих денег копейками, из которых рубль по внутреннему содержанию насилу ефимка битого стоит ²¹. Но больше всего меня сочли упрямцем из-за отказа принять помощные деньги векселями, ибо я знал, что по векселю в 24 000 ефимков, выданному князем Долгоруковым при королевском дворе, нельзя было получить никаких денег.

Все это было тем более воспринято как мое упрямство, что я говорил о невозможности ЕКВ начать поход и с теми помощными деньгами, о которых шел разговор - и предлагал принять по этому поводу особую остерегательную статью в договоре. А то, что я предлагал договориться о постоянном снабжении ЕКВ помощными деньгами на все время войны, что всем было б удобнее, тоже называлось 'упрямством' и 'новизною'.

Когда же я отверг присланную мне статью, смысл которой можно свести к словам: 'Если ты сего не учинишь, то ударю я тебя по голове', - то мне говорено было, что со мной вообще ничего исполнить невозможно.

Рассудите сами: заслуживает ли посланнник, ведущий переговоры и не достигающий соглашения, такого бесславия и захочет ли кто впредь из королевских министров поехать к такому двору, где на столь малом основании ищут причины к возложению вины на посланника в глазах его государя? Хотя несогласия с посланниками при иных дворах и случаются, там дают при отправлении скорее доброе, чем худое свидетельство.

При моем приезде я имел честь засвидетельствовать удовольствие ЕКВ добрыми предшествиями оружия ЕЦВ и завоеванием новых мест. Во все время моего посольства я постоянно предъявлял знаки приязни и дружбы ЕКВ к ЕЦВ, - но за такое возвещение дано мне было в воздаяние лишь изрядное свидетельство в виде врученного мне писания.

Я прошу ваше превосходительство подумать и о сем: можно ли таким образом способствовать укреплению союзов?

Вы сами изволите признать, что если стилиус, или слог последнего письма, обращенного к Кениксеку и Аренштету, как и присланного мне предложения о договоре, весьма зло именуемого рекредитивом, или ответственной грамотой, войдет в употребление, это сможет гораздо испортить многие союзы и не в состоянии будет ни одного наладить.

А потому спрошу напоследок: согласно ли это с волей, намерением и истинною пользой ЕЦВ?

Разве могут те, которые имеют если не Свейские, то по меньшей мере стрелецкие сердца и не желают видеть умножения ЕЦВ и ведущейся потому войны против Шведа и дружбы с королем Польским, внушить ЕЦВ сей несносный вымысел, что королю Польскому надо не верить, а держать его в нужде, чтобы он всегда имел что искать у ЕЦВ?

Но надлежало б им по достоинству разсудить, что дела ЕКВ находятся не в такой крайней нужде. Польша так переменилась в его пользу, что его корона крепко держится 200 тысячами благонамеренной шляхты, а из-за Французского нападения на Немецкую землю войско ЕКВ так становится нужно союзникам, что от последовательного крепчайшего, нежели прежде, мирного посредничества он может рассчитывать на знатнейшие помощные деньги, однако обещает продолжать войну в союзе с ЕЦВ (о чем я не раз говорил господину Головину), а потому, совершенно положась на это его доброе намерение, сейчас укрепить с ним постоянные обязательства еще возможно, а впредь никогда не будет возможно.

Но вместо того хотят лутче немногие помощные деньги зберечь, призывая отказаться от оборонительной войны, полагая силу договоров в коварных словах, требуя для отправки помощных денег особого посольства и теми неприятными предложениями озлобляя ЕКВ и поневоле принуждая его к восприятию иных намерений...

Надеясь, что ваше превосходительство действует не иного ради, кроме пользы и истинной любви к ЕЦВ, я особо уповаю, что вы сие писание (которое я генерал-маеора господина Брюса по-русски перевести просил) ЕЦВ донесете' 382).

Через некоторое время Головин, оскорбленный, конечно, таким недипломатичным посланием, писал Долгорукову:

'Господин Вицлебен по отъезде своем отсюда писал изо Пскова писмо Александру Даниловичу, в котором доволною лаею меня жалует и бутто всему тому помешателством был я.
Называет меня и стрелецким сердцем, и от Шведа купленным и бутто такую грамоту без повеления великого государя я написал и отдал ему, а он доброй человек, что такое здесь упрямство показал и не политику, что таково варвара еще истинно я мало видал, и при дворе царского величества и не слыхано, и просил о том, чтоб ему исходатайствовать у царского величества иную грамоту х королю в оправдание того, бутто все его упрямство и что без дела отъехал, учинилось от меня' 383).

10 августа Петр I писал со Свири Шереметеву:

'Писма от милости твоей я принял купно со статьями, на которыя решения ныне ради иных ведомостей мне дать не возможно, пока увижусь с Александром, которого ожидаем сюда вскоре. И дождав, я отпущу денщика [Елку] совсем, а ты изволь готовиться' 384).

В тот же день копорскому воеводе Якову Никитичу Римскому-Корсакову послан был указ 'О сборе людей с крестьян Копорского уезда и Дудоровской волости попрежнему' и о присылке записных книг 'в Санкт-Петербург к губернатору Александру Даниловичу Меншикову в Приказную палату'.

11 августа князь Борис Голицын выслал в Петербург сукно, канты и опушки для гвардейских полков, стоявших на Неве, а в Москве в этот день вышел ? 25 'Ведомостей', в котором содержались сведения за июнь-июль об Озерном крае.

Из Нарвы 14 июня сообщали о сдаче комендантом Аполловым Ямской крепости войскам Шереметева, а из Риги в тот же день пришла весть о смерти некоего русского полковника. 13 июля 'из Стекольны' писали, что генералы Кронъйорт и Шлиппенбах ждут вспомогательных войск и сильно укрепляют Выборг, Кексгольм, Нарву и вообще всю Финляндию и Корелу  385).

Из Копенгагена в 13 день июля сообщили, что царь Петр-де дал пять миллионов ефимков для укрепления Ниеншанца. Рядом с этой неточной вестью помещен был рассказ о взятии двух шведских судов на Невском взморье 7 мая. Там говорилось:

'Комендор на том бою убит, и царское величество видя то, зело похвалил их мужество. Ожидают туда ж новых русских фрегат, от Ладожского озера, на всякой по двадцати четыре пушки, и итти им на море. Такожде его царское величество накрепко заказал всем высоким и нижним воинским людям, чтоб в Лифляндах и Ингерманландех впредь ни кто ничего не жег, и для содержания указа, иным на образец, неких калмыцких татар, которые противно указу чинили, казнить велели' 386).

В скором времени 'Лифлянды' на себе испытают, насколько верна была эта информация.

12 августа Меншиков послал царю Петру из Петербурга чрезвычайно интересное письмо:

'...Извествую вашей милости.
До моего от Ям приезда за день, приезжал сюда шипор Галанской, который живет всегда здесь, у лесной рубки, про то брусье, которое изволил ты видеть, бить челом от Галанской кампании, чтоб теми брусьями нагрузить 12 караблей ²². Я ему сказал, что когда он того хочет, чтоб караблями своими в устье въехал ²³; и он сказал мне, что Нуморс вице-адмирал не пускает их за таким страхом, боится того, что на тех караблях прорубят окна, поставят пушки и возмут в полон ²⁴. Однакож обещал тот шипор и дал слово: хотя ночью на одном карабле, на котором есть ренское, хотел пройти флот [Нумерса] и придти к нам.
Лоцманов труждаемся и ищем. И уже один сыскан, которой зело добр и был на караблях ²⁵.
Однакож доношу о взятых на караблях шведах, что ныне в Нове городе штурман, констапель и протчие матрозы, все лоцманы и ход совершенно, куда надобно, знают ²⁶.
После той почты, которая от вас к нам отпущена августа 3 дня, от милости вашей к нам не бывало, и на писма мои, что я к милости твоей писал о Виниусе и об иных делах, также об юрнале, ведомости не имею; и о сем прошу: изволь, государь, уведомить. При сем писме посылаю к милости вашей чертеж ²⁷.
По написании сего пришли из Галанской земли прямо в устье Сестры реки мимо швецкого флота прошед ночью, 6 караблей. В том числе один пришел к помянутому лесу, а другие затем тотчас будут; кроме тех, что в Ревель 12 караблей пришло.
А вышепомянутые 6 караблей пришли по писму, которое писал к ним вышеписаный шипор их же компании, в ту надежду, что будто на реке Сестре Генерал Краниорт стоит. А наших тамо полков 2 драгунских и 2 пехотных. Пехотные для помянутого же леса, чтоб его в город проводить. А с предреченных караблей поехали в шлубке вымеривать устье стюрман, плотник и матроз, которых наши караульщики поймали, о прочем пространнее донесу сам милости вашей' 387).

Очень, конечно, жаль, что Александр Данилыч решил рассказать царю все устно. Мы так и не знаем теперь точно, что же это были за суда, кто их послал, какая компания, кто был на них шкиперами, чем завершилось это их плавание?

После того, как голландцы предприняли неудачную попытку вступить в контакт с коммерческими представителями армии Кронъйорта, им ничего не осталось, как вернуться в Ревель: ведь именно там они получили от шкипера, неделю назад побывавшего у Меншикова, приглашение вступить в деловые отношения со стоявшими на Неве россиянами.

Кем же был этот голландский шкипер, который 'живал всегда здесь у лесной рубки'? На этот вопрос я попытаюсь ответить в следующих главах.

Пока же - еще о двух письмах, помеченных 12 августа.

Канцлер Головин сообщал царю в этот день о просьбе Рагузинского ехать через Киев, а также излагал свое желание:

'Если есть лехкое суденко, а изволишь еще тамо помешкать, повели, государь, прислать к Шлиссельбурху: желаю истинно видеть вас, и естли даст Бог ведомости добрые, которые непрестанно ожидаю... Жду вскоре от князя Григория [Долгорукова], и знатно, что уже... добром будет...
Засем здравие твое, милостивого государя, предав в сохранение Вышнего, себя же в непременную милость твою, раб милости твоей Feodor Ho! ma! pro!..
Гонца х князю Григорию отпустил...' 388)

Не знаю, почему, но всякий раз, читая эти шутовские 'Ho! ma! pro!', я вспоминаю, что через три года Федор Алексеевич Головин - тучный, нездоровый человек (сегодня, 12 августа, в силу каких-то обстоятельств - может быть, просто из опасения за неточно разыгранную партию с Вицлебеном - корчащий из себя паяца и верного 'сотоварища' по Всепьянейшему собору) - будет тяжко умирать в своем глуховицком имении.

А царь Петр писал в этот день со Свири на Сясь - Ивану Татищеву:

'Как вам сие письмо дойдет, точас пришлите карабелново плотника Волмера ²⁸, не мешкаф сюда. Также чтоб три шмака, которыя поболше зделаны, неотложно конечно от сего числа в 8 или 9 дней на воде б были и машты поставили, чтоб в конце сего месяца вышли софсем на озеро. Конечно учини по сему' 389).

Уже на следующий день, 13 августа, Иван Татищев ответил царю на его послание:

'По указу твоему три шмака на Сясском устье велел делать, как можно наискорее, и плотников прибавил на те шмаки, взяв с буеров для скорости на первый шмак, который длиною 70, шириною 20, глубиною 8 футов.
Парусов делать не из чего: которые были полотна, все взяты на Лодейное Поле. Еще, государь, на те шмаки не будет веревочных припасов и блоков: все взяты у меня на Лодейное же Поле.
А каких припасов на те три шмака у нас нету, отпущена, государь, до милости твоей роспись. Корабелный мастер Володимер с Сясскаго устья отпущен сего августа 13 числа' 390).

Еще одно письмо Головина к Петру ушло в этот день с Невы - канцлер писал царю о правилах поднимания флагов:

'В статьях, милостивый государь, не помню я, чтобы гуис [гюйс] велено было опускать, толко вымпел подбирать, а естли у которых вымпела нет, то флаг и один верхней парус опускать. Толко ныне велел я чинить, как ты, государь, повелел. А с тех статей списка, ради подлинного ведения, велел я прислать к себе' 391).

14 августа, в день конца Успенского поста, Шереметев cообщал царю из Ямской крепости:

'Сего августа 9-го дня писал ко мне из Печерского монастыря [псковский воевода] Иван Назимов: взятые чюхна два человека в роспросах сказали: пришли де из за моря на караблях в Ригу войска конные и пехотные и от Риги пошло войско конных и пеших восемь тысяч к городку Кеси [Вендену] меж Валмерской и Алыстовской дорог, а то де войско встретили они на дороги, а которые де шведы приходили напред сего к Печерскому монастырю, стоят подле Юрьева на поле, и, собрався с ынеми войски, готовятца в поход на скоро' 392).

Богат событиями был следующий день: 15 августа, Успенье Пресвятой Богородицы.

Немцов писал в 'Юрнале' о поездке царя по случаю праздника в Александро-Свирский монастырь, о приезде на Лодейную пристань Меншикова и о новых спусках судов:

'В 15 д. тоесть в неделю были в Александрове монастыре.
И приехав назад на шмаке спустили почт Галиот.
И сего числа Александр Данилович к нам приехал. И при нем спустили шмак. Имя ему Велком или Добрый приезд' 393).

Отмечу: спуск почт-галиота - по общему списку судна 'номер девять', - неизвестно когда заложенного и неведомо каким мастером строившегося, запечатлен лишь 'Юрналом' и 'Списком'.

A флейт 'Велком, или Добрый приезд' (он же, по книге, буер 'Велком' званием 'флейт' 394) - поправка, вроде, небольшая, но переводящая судно в иной класс) - по общему списку судно 'номер десять', заложенное 24 марта и строившееся мастером Питером Корнилисеном, - запечатлен всеми источниками.

Вместе с тем следует упомянуть о новом 'смешении' Немцовым двух судов в одно: назвав флейт 'Вельком' шмаком, он 'объединил' его со шмаком 'Гут Драгор, Вестоноситель, или Доброноситель' 395), заложенным в марте, строившимся мастером Виллимом Снелльграфом (Шленграфом) и спущенным, по данным 'Книги' и 'Списка', тоже 15 августа (по общему списку это - судно 'номер одиннадцать').

В тот же день Петр I наложил резолюции на докладе Шереметева, учиненном вместе с Меншиковым, который его и привез на Олонецкую верфь.

Царь велел прибавить триста человек Балабанову;
Стрекалову дать до зимы два или три полка;
хлеб для армии, 'собрав его с крестьян', брать из ближних городов;
в поход взять малые мортиры;
в Ракоборе и других лифляндских городах выжигать магазины ²⁹;
татар отпустить до весны, а калмыкам, башкирам и донцам зимовать тут;
а если швед пойдет из Польши крупными силами, то из похода вернуться - и встать у Ям 396).

В самих же Ямах этот день завершили строение крепости, о чем Шереметев назавтра извещал царя, приводя красочные подробности праздника освящения фортеции:

'Буди тебе, государю, известно: сего 15-го дня августа ново построенный город Ямы Бурх ³⁰ снаружи пришел в совершенство и ворота замкнули с города.
И, воздав хвалу Господу Богу и Пресвятой Его Богоматери, с молебным пением около всего города ходили со кресты и со святыми иконами; было в том городе новоселье: в ново построенных хоромах Генералы, и Полковники, и Афицеры обедали и про твое государево здоровье пили добре. И салдат всех удоволствовали, и со всего города з болверков ис каменнова города стреляли трижды ис пятидесяти трех пушек, которым быть вовсе в том городе; и тот квартирмист, который вышел из Ругодива [Нарвы], сказывал, что тое стрелбу слышали гораздо, день был красный и тихой, и удивлялись чево де была такая великая стрелба ис таково многово числа пушек.
И тому чертеж, где стоят хоромы и казармы, и анбары, и погребы пришли в совершенство, фундомент и перспективом послал к тебе... с сим писмом; а внутри толко не поделано несколко казарм, да церковь, да колоколня, да в каменном городе не покрыта стена дерном, да несколко не зделано брусверка, да колодезь в земляном городе не зделан; и то вскоре совершитца; а тайник зделан к воде совсем.
А что каких припасов оставлено, и тому послал я... роспис преже сего, а что надобно в прибавку, о том писал я к Москве' 397) .

К этому письму Шереметев приложил особую 'цедулку':

'На устье морском реки Луги и рекю Росолю велел вымерить [драгунским] Полковникам Боуру [Бауру] да Кропотову, взяв с собою знающих людей.
И Боур подал мне писмо за рукою, а в писме ево написано: посылал он полку своего маэора для осмотру той реки, и та река вышла из Луги узким путем и пала в Нарову, от Луги верстах во ш[ес]ти, и тою рекою караблями и болшими судами, кроме малых судов, к Нарове итит невозможно; да сами они, Полковники, ездили к морскому устью, и то устье мерою в глубину толко сажень, и есть каменья великие подле того устья; а мужики, которыя с ними были, сказывали им, что де дале и того мелче и хуже, а от морского устья Луга река гораздо глубже и в то устье караблями и иными болшими судами, кроме малых лоток, проитить невозможно.
Да Иванегородец выходец сказывал: от деревни де Онежиц рекою Лугою к городу Яме и мимо города весною и осенью болшие суды в порогах ходят и без повозок, а весною де вода стоит до Тройцына дня, а с того числа вода бывает мала' 398).

Где-то в середине месяца Головин направил царю еще одно письмо из Петербурга, рекомендуя писать 'в Итталию' капитану Луке Лицу, посланному два года назад для найма 'матрозов Хавартах', то есть хорватских матросов, о новом найме морских офицеров 399).

17 августа князь Борис Голицын известил царя о посылке в Петербург еще тысячи мундиров, опушек и шнурков, а также партии жира и сазанов.

Писал он и о том, что есть у него шведский плотник Томас Линдранц: его можно послать на строительство, ибо он своей волей остался в России 400).

Гаврила Головкин отослал в этот день на Свирь неутешительное сообщение о болезнях в Петербурге:

'Как у салдат, так и у работных людей нынешней присылки болезнь одна: понос и цынга.
И хлеб и денги новым работникам дают всем; а о салдатах и нынешних новых работниках послана на сей почте выписка подлинная и перечневая от Анисима Щукина к господину губернатору, по ево к нему писму, изволишь о том подлинно уведомитца по той выписке. А городовое дело строитца истинно с великим прилежанием' 401).

Меж тем в ночь с 18 на 19 августа в Петербурге произошло событие, ознаменовавшее многие будущие беды этого города.

Князь Аникита Репнин сообщал - меж другими вестями - об этом событии в письме царю Петру (полностью это письмо у нас ранее не воспроизводилось):

'Премилостивейший мой Государь.
Объявляю тебе Государю. Сего числа прислано с Москвы ко мне в полки 1 тысяча человек салдат вдополнку. А показание капитана, которой их привел, не налицо 930 человек. А о тех сказывает по дороге отпали, за болезнью. А иные померли. Пожалуй завтра стану их смотреть прописывая по полкам.
Зело Государь у нас жестокая погода с моря. И набивает в нашем месте где я стою с полками воды аж до самого моего станишку. И ночесь в Преображенском полку в полночь и у харчевников многих сонных людей и рухледь их помочило. А жители здешние Государь сказывают что в нынешнем времени всегда то место заливает.
Нижайший раб твой князь Аникита Репнин.
От Питербурха... ³¹' 402)

О наводнении этом стало вскоре известно в Москве и даже в Вене, куда цесарский резидент Плейер сообщил 25 сентября:

'Мы получили известие, что в новой крепости (названной Петербург) на высоком острове в море недалеко от Ниеншанца поднялся штормовой ветер, и из-за его силы и длительности воду погнало из моря на сушу, и вода эта достигла такой высоты, что стояла выше человеческого роста, вследствие чего утонуло и было унесено в море около 2 000 больных и раненых ³², которых в спешке не смогли оттуда увезти и которые не могли уйти сами' 403).

Письмо князя Аникиты Репнина царю Петру I, содержащее сведения о первом петербургском наводнении (архивное факсимиле публикуется в книжном варианте и целиком впервые).

Царь Петр 18 августа, приняв письмо Шереметева о готовности к походу, велел ему взять пехоты только полк или два, посадив ее на телеги, чтоб не сдерживала движение конницы.

Особо Петр указывал Борису Петровичу, дабы тот возвращался из похода 'не скоро', распорядившись о приказе воеводе Апраксину:

'Петру Опраксину пошлите вы указ о его прибытии к Ямам' 404).

Апраксин стоял тогда в Петербурге - и очень не хотел идти к Ямбургу, об отпуске из которого в последующие месяцы будет нудно упрашивать царя, прибегая для этого к малопочтенному утаиванию истины и интригам через брата Федора.

18 августа в Ладогу из Новгорода приехал князь Матвей Гагарин, который известил находившегося там Емельяна Украинцева, что послал в Ладогу струги с хлебом для отправки в Шлиссельбург, а сам собирается плыть на Лодейную пристань и там доложить обо всем царю.

На это Украинцев в письме, отправленном 19 августа на Свирь, сообщал и о своей отправке хлеба к Шлиссельбургу:

'И выбрал к тому трех человек лоцманов и дал им наказные памяти, чтоб они... поставили хлебных запасов в Шлютелбурх, по три повозки [поездки] в нынешних месяцех и числех, не испустя удобнаго времени и не испустя на озере до осенних острых ветров и великаго волнения; а чтоб они немедленно и радетельно с великим осмотрением и бережением плавали на стругах озером, и о том написал им в наказных паметях великой страх при жестоком наказании' 405).

21 августа будущий ведущий петербургский архитектор Доминико Трезини прибыл в Москву.

22 августа - новая запись в 'Юрнале' Немцова:

'В 22 д. в неделю спустили карабль именуемой Штандар.

Тогож числа спустили буер Веин трагарс.

Сегож числа спустили буер Бир трогарс' 406).

Это были суда 'номер двенадцать, тринадцать и четырнадцать' по общему списку тех, что встанут в октябре на Неве, - и последние три, спущенные в августе на Олонецкой верфи. Все три заложены были в марте.

Фрегат 'Штандарт' и буер 'Веин трагарс' ('Вейн Драгор' - 'Виновоз') строил голландский мастер Выбе Геренс, а 'Бир трогарс' (Бир Драгос' - 'Пивовоз') - мастер Виллим Снелльграф.

Все три упомянуты и 'Юрналом', и 'Книгой', и 'Списком'.

В тот же день генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев выступил из Ямбурга в свой лифляндский поход.

Отъезжая из крепости, он официально ввел в должность ее коменданта подполковника Алексея Балабанова...

А в Москве в этот день Доминико Трезини в сопровождении Петра Дени, Галеаса Квадро, Стефана Лубатье, Петра Паланде, Жана Пижана, Петра Позье, Доменико Руты, Бернардо Скалы, Карла Ферары, Жана-Мари Фонтены, Джованни Марио Фонтаны и Марка Эмсона явился в Посольский приказ, где все и были зарегистрированы как иноземцы, поступившие на русскую службу.

24 августа вышел ? 26 'Ведомостей'.

Это был номер особый: в нем - в сообщении 'подорожных из Нарвы', полученном в Москве 20 июля через Ригу, - появилось, по сути, первое внятное упоминание в российской печати о строительстве неназываемой пока по имени крепости 'недалече от Шлотбурга' - то есть о Петербурге 407). Я это сообщение уже приводил целиком, поэтому ограничиваюсь лишь упоминанием о нем.

Колоритное сообщение от 16 июля было напечатано с новым для россиян адресом: 'Из Ямбурка':

'Из Нарвы пишут.

Как московское войско, Ямы и Копорье взяли, то генерал Шереметев, паки к Ямам пришел в сей неделе за полторы мили отсель, и весь берег, и реку крепкими подъездами от пехоты и конницы осмотрел, возя с собой на четырех верблюдах несколько полевых пушек ³³' 408).

Рядом с информацией об удачном столкновении войск фельдмаршала Шереметева со шведами 14 июля у Ивангорода и Нарвы, полученной 18 июля из Гданьска, помещено известие 'с Москвы', пришедшее 14 июля через Люблин:

'С Москвы вести есть, что его царское величество от жителей, живущих около Финского моря, дань збирать велел, и ныне приуготовился с великою силою и со многими судами по известному намерению на море итти' 409).

26 августа в Петербурге появился барон Генрих фон Гюйсен, который так представился канцлеру Головину: 'Уроженец он цесарский, из города Эссена. Служил в Цесарии, Франции, Дании на разных приступах, потом в Голландии у княгини фон Валдек за канцлера; наконец в Польше, где в 1702 году был с Флеммингом против Шведов, за что пожалован генерал-аудитором и кригсратом. А в прошлом году генерал-поручик фон Паткуль призвал его в царскую службу тем же чином'. В памятке Посольского приказа тем же числом помечено: 'Государь указал: приезжему из Польши генерал-адютеру и воинскому советнику Генриху Гюсену, призванному в службу его величества фон Паткулем, ехать в полки в поход и, в зачет кормовых денег, дать 300 рублей' 410). Однако барон не станет военным. Он станет сначала воспитателем царевича Алексея, а затем видным дипломатом и историком царствования Петра I. 27 августа царь отдал краткие указания Шереметеву:

Портрет барона Генриха фон Гюйсена (в России его звали 'Гизеном').

'К Петру [Апраксину] пошли указ, чтоб шел к Ямам; о том доволно писма.
Полки, возвратясь, как не отпустить [на зимовку]?
Генералу фон Вердену, как Петр придет, вели иттить домой' 411).

Петр Апраксин, как читатель, вероятно, помнит, всячески от похода к Ямам открещивался - и 28 августа писал царю из Петербурга, куда незадолго до того перебрался из Ладоги:

'Сего августа 28-го указ твой, государев, чрез писмо Александра Даниловича [Меншикова], Гаврила Иванович [Головкин] сказал мне: итти к Ямам, для обереженья от неприятелских войск того города и Ямского и Копорского уездов, и Борис Петрович [Шереметев] о том же указом и писаное руки твоей, государевой, прислал ко мне писмо. И я по тому указу итти... готов.

И по драгун и по лошади, которые были на работе от Шлотбурха верстах в ш[ес]тидесят[и], и по свои клячи, которые для бескормицы были на Лавуе, послал того ж числа. И перевозитца [через] реку Неву стану тотчас судами, а плавить лошадей невозможно: ветры великие, а лошади самые худые которые не толко б осеннюю нужду терпеть, и ныне от худобы многие помирают...' 412).

И далее Апраксин жаловался, что всех его хороших лошадей забрал Аргамаков по приказу Шереметева, что людей у него в двух полках - всего с полторы тысячи человек, и охранить ими Ямы и Копорье без дополнительной пехоты невозможно.

В завершение воевода просил царя отпустить ему его 'вину', не дать умереть и распорядиться, где ему встать.

Царь меж тем был занят на Олонецкой верфи другими делами.

Завершая 29 августа 'корабельный' месяц, он закладывал новые суда, о чем писал в 'Юрнале' Иван Немцов:

'В 29 д. заложили шнау. Длина .62. фута ширина ³⁴. Заложили Галиот 45 футов длина ширина ³⁵.

Сего ж числа поехали на галиете в [Александро-Свирский] манастырь' 413).

Заложенными судами были шнява 'Мункер', которую начал строить царь Петр, а достраивал Иван Немцов, и 'Лоцгалиот', который станут называть также 'Курир' (строить его будут Лукьян Верещагин, Филипп Пальчиков и Иван Татищев - как видим, русские корабелы вышли на судостроительные подмостки уже во второй половине 1703 г.).

В 'Юрнале' Немцова 29 же числом августа помечено еще:

'В 29 д. Александр Данилович отсель ³⁶ поехал на заводы' 414).

Напомню: информация эта неверна. Меншиков еще 28 августа писал Петру, 'не доезжая заводов за 15 верст':

'Того же часа поехал в лодке на заводы' 415).

Пятнадцать верст Меншиков вполне мог одолеть к концу того же дня. А это означает, что 29 августа он мог уже оказаться на том месте, о котором Юрий Беспятых и Геннадий Коваленко пишут в книге 'Карелия при Петре I':

'В 1702 году по его [Петра I] указу выехала в Карелию специальная экспедиция 'для прииску руд'. Ее возглавляли дозорщик Иван Патрушев и горный мастер Иоганн Блюэр. Вскоре в помощь им был направлен Яков Власьев, который первым в России удостоился звания 'мастер горного дела'.
В окрестностях Онежского озера рудознатцы нашли несколько крупных месторождений медной и железной руды.
Завод решили строить в Шуйском погосте в устье реки Лососинки, в истоках которой были надежные водохранилища - озера Лососиное и Машезеро.
Онежское озеро являлось удобным водным путем, позволявшим решить сложную транспортную проблему, окружающий лес - хорошим источником строительного материала и топлива, а быстрая и порожистая Лососинка - прекрасным водяным двигателем для будущего завода. Это прежде всего и учитывали рудознатцы.
Приняли они во внимание и то, что крестьянам Шуйского погоста железные промыслы были хорошо знакомым делом, Многие из них были опытными мастерами железного дела и могли не только оказать помощь в разведке и добыче руды, но и выполнять некоторые заводские работы.
Вскоре в окрестности устья Лососинки, получившей свое название из-за обилия водившегося в ней лосося, прибыли русские и иностранные мастера и подмастерья, с ближних погостов собрали сюда кузнецов, землекопов, углежогов и плотников...
В августе 1703 года сюда приехал Александр Данилович Меншиков... Царь поручил ему общее руководство строительством верфи и заводов в Карелии.
Меншиков заложил первый камень в основание доменного цеха завода, и строительство началось...
Работа велась в напряженном темпе: Надо было как можно скорее построить завод, продукцию которого - пушки, ядра, якоря и другую корабельную снасть - ждали на Олонецкой верфи, где строились первые корабли будущего Балтийского флота России.
Наладить производство артиллерийких орудий было непросто. Поначалу не хватало мастеров, были перебои в доставке руды и известняка. Случалось, что паводки вызывали остановку предприятия. Но уже в конце 1703 года на заводе провели пробное литье пушек' 416).

Зиновий Львович.
Вид Петровской слободы при впадении реки Лососинки в Онежское озеро.
В центре картины мы видим окруженный деревьями сада дворец Петра I.
Слева - Петропавловскую 'новоманерную' церковь.
Справа - Петровский (первоначально - Шуйский) чугуноплавильный пушечно-литейный завод.
Доменный цех Шуйского (Петровского) завода Александр Меншиков по приказу Петра I заложил,
прибыв на Лососинку 29 августа 1703 г.
Впрочем, число это вряд ли может считаться точной датой заложения будущего города Петрозаводска,
поскольку строительные работы по сооружению завода начались, конечно, несколько раньше -
и велись под руководством дозорщика Ивана Патрушева и горных мастеров Иоганна Блюэра и Якова Власьева.
Они вполне могут разделить с Петром I и Александром Меншиковым чин основателей города.

Чугуноплавильный пушечно-литейный завод именовался сначала Шуйским, потом - Петровским, как и окружившая его слобода.

А три четверти века спустя здесь отпраздновал рождение город Петрозаводск.

31 августа Петр I писал королю Августу:

'Мы (как уже доволно вам известно) при самой нашей истине стояли и стоять будем, також и вспоможествовать как людми, так и денгами (которых ныне в Смоленске 100 000 готовы к отданию...); но ваш посланный [Вицлебен], зело малых ради причин, того учинити не хотел. Чего ради принуждены мы писать, чтоб то ваше желание исполнил наш посол, при дворе вашем пребывающий' 417).

Так царь Петр четко оценил действия Вицлебена в Петербурге - и завершил 'корабельный' месяц август 1703 г.

_______________
¹ День Успенья Пресвятой Богородицы был 15 августа.
² Закончить строение Ямской крепости намечалось к Успеньеву дню.
³ Петр Апраксин должен был встать со своими драгунами не в Ладоге, а у Ям, где комендантом прочили Алексея Балабанова; Александру Малине надлежало стать с драгунами у Копорья, Степану Стрекалову - у Онежиц, Карлу-Эвальду Ренне - в Петербурге.
⁴ Родиона Баура, князя Григория Волконского, Ивана Горбова, Василия Григорова, Ивана Игнатьева, Семена Кропотова, князя Петра Мещерского, полковника Моисея Мурзенка и Афанасия Остафьева.
⁵ Это выражение постоянно встречается у Меншикова в письмах того времени - и некоторые историки истолковывают его в смысле сугубо климатическом: мол, если  солнце близко, значит, погода стоит хорошая; однако это у Петра с Меншиковым просто - присловье, судить по которому о петербургской погоде не стоит.
⁶ Шереметев запамятовал, что недавно сообщил об отсылке к Нарвскому коменданту Горну от его имени писем царя о 'картеле', то есть об обмене пленными.
⁷ Видимо, Петр просил 'свести' его с какой-либо дамой, - и сделано это было, но пока - не Меншиковым, а кем-то на Олонецкой верфи; главное: Меншиков думал об этом, и результат был уже налицо.
⁸ Родион Христофорович Баур, в ту пору - полковник, командир драгунского полка корпуса Шереметева.
⁹ Отцом Екатерины, как точно установлено нашими историками, был Самуил Сковронский, матерью - Доротея Ган; девочку окрестили в римско-католической церкви Мартой; до поры она жила у тетки Марии Анны Веселевской, отсюда - одно из ее прозвищ в пору пребывания в окружении Меншикова и Петра: Екатерина Василевская.
¹⁰ 'Сержант' Иоганн Крузе был трубачом в полку Вахтмейстера - и Марта, к тому времени сменившая вероисповедание и получившая в лютеранстве новое имя, стала Екатериной Крузе; по профессии мужа она имела позже и второе свое прозвище: Екатерина Трубачева.
¹¹ 'Протодиакон Питирим' - сам Петр.
¹² То есть о самом Михаиле Федоровиче.
¹³ Старик не смог справиться с написанием непривычного названия.
¹⁴ Как видим, Бычков был неправ, полагая, что Меншиков вернулся в Петербург 8 августа.
¹⁵ Меншиков подразумевает ладожского воеводу Петра Апраксина с его драгунами.
¹⁶ Из Новгорода для Санктпетербургского гарнизона.
¹⁷ Через десять дней многие из этих больных погибнут в первом городском наводнении.
¹⁸ На самом деле выехал через пять дней.
¹⁹ 'Царское величество' и 'королевское высочество' обозначаются далее здесь и во всех иных письмах - 'ЕЦВ' и 'ЕКВ'.
²⁰ Вицлебен вспоминает тут об истории библейского полководца Урии, посланного на смерть царем Давидом.
²¹ 'Битый ефимок' - иоахимсталер, при перечеканке из которого рубль сильно терял свое золотое содержание.
²² Речь тут идет либо о том лесе, что упомянут в рукописи 'О зачатии и здании...', находившемся в будущем Кронверкском проливе, либо - что, видимо, вернее - о том, который Петр мог видеть у Систербекской лесной биржи во время похода на Кронъйорта 7 июля.
²³ Меншиков, к сожалению, не уточнил, в какое именно устье? Невы или Сестры?
²⁴ Последовательность, по Нумерсу, была, вероятно, обратной: поначалу следовало взять в плен голландские торговые суда, а уж потом обращать их в военные корабли.
²⁵ Не исключено, что лоцмана этого звали Семеном Ивановым - и в конце года он окажет царю Петру немаловажную услугу, указав ему отмель напротив острова Котлина, на которой зимой 1703/04 г. тот же Меншиков будет строить крепостцу Кроншлот.
²⁶ Не очень понятно, о каких 'лоцманах' ведет речь Данилыч: ведь у Нумерса лоцманов, знающих Невский бар и дельту, не оказалось - он специально посылал за таковым на острова дельты после прихода 2 мая к Котлину.
²⁷ О содержании чертежа можно лишь догадываться, что, вероятно, то был один из планов Санктпетербургской крепости.
²⁸ Он же - Волмен, или Владимир Теркулов.
²⁹ Магазин (по В. Далю) - здание или помещение для складирования и хранения каких-либо запасов. (Прим. ред.)
³⁰ Так Шереметев известил царя и о переименовании крепости в Ямбург.
³¹ Число, увы, смазано.
³² Репнин об этом молчит.
³³ Становится понятна реакция шведов на обстрел пушек с верблюдов, о котором Шереметев писал в июньском послании царю, когда те кричали, что это 'черт научил' русских.
³⁴ Тут в 'Юрнале' только точка - цифры нет.
³⁵ Вновь - пропуск.  
³⁶ То есть с Олонецкой верфи. Обратите внимание: Немцов пишет 'отсель', сам оставаясь на верфи; вскоре он тем же словом сопроводит сообщение об отъезде с верфи царя.