На главную

IX. Что стало кульминацией июня в 1703 году

Эта глава представит читателю краткую хронику событий июня 1703 г. в юном Санкт-Петербурге и его окрестностях.

1 июня Петр I, уже из Копорья, послал в Амстердам письмо вице-адмиралу Крейсу, развивая столь любимую им тему распущения штандарта с орлом, держащим карты четырех морей - Каспийского, Черного, Белого, а теперь и Балтийского. Письмо к концу полно и неподражаемого юмора царя:

'Письмо ваше... мы в зело благополучный час восприяли, ибо как во оном вы желали, чтоб штандарт наш совершен был, також подобная виктори и на воде непразна была, то оной пред зело недавними днями чрез Божью помощь совершен (однакож о желаемом месте разспущения оному еще три мили ¹ осталось), купно и з взятьем 2-х фрегат, одного имянем Едан, 10 пушек и 2 баса, второго Астрий 8 пушек и 8 басов, явил под командою вице-адмирала Нумберса, которые взяты суть от 30 добрых лодок, или карбасов. Смею и то писать, что пушек огнь претерпели и Едан уже взяли 8-ю толко; истинно то есть, понеже самовдицы суть оному. Потом вице-адмирал разсудил далее уйтить: мню, что не захотел в руках наших быть той ради причины, ято у нас ни единаго камандира равно[го] его чину при том [не] было тогда, и того для под нашей камандаю, яко капитана, быть не изволил' 262).

2 июня вернувшийся из-за границы Иоганн Рейнгольд фон Паткуль представил царю пятнадцать пунктов о будущих действиях в Польше. Устрялов пишет об этом:

'Он спрашивал: чего именно желает Государь от войны Шведской и что будет представлено королю Польскому? В случае союза с Польшею, предлагал склонить кардинала, великого гетмана и коронного подскарбия назначением жалованья. При короле учредить совет из полномочных особ, по назначению Царя, чтобы все делалось по определению совета' 263).

3 июня царь спешно послал из Копорья в Шлотбург письмо генералу Аниките Репнину, вызванное неизвестными нам, но, видимо, серьезными обстоятельствами:

'Min Her General.
Кой час сие письмо получишь, тотчас изволь выпущенный гварнизон из Капорья задержать, хотя и отпущены. Пошли за ними до самых караулов неприятелских и, буде не дошли до неприятелских караулоф, вели начальных всех взять, а буде ушли недалече, началных вели взять, а достальных задержать на месте.
Piter' 264).

Выполнить приказ Репнину не удалось: хотя он получил его на следующий день, но бывший комендант Копорья Аполлов успел уже дойти с гарнизоном до Выборга.

Тогда же, видимо, царь получил сведения о нахождении в устье Луги двух шведских торговых судов, которые он приказал захватить, что и было выполнено...

4 июня Петр I с Меншиковым прибыли к Ямской крепости - и царь в характерной для него краткой манере ответил на вопросы, поставленные ему Шереметевым:

''Город Ямы так ли называть, как был, или как укажешь?' - 'Называть так'.
[О свинце]'...А свинцу много есть у митрополита, тайно его в Москву посылает продавать и не объявляет; чтоб кого послать и весь тот свинец, сыскав, взять'. - 'Взять силою, а после деньги заплатить'.
'Кому быть в Ямах комендантом и скольким людям в гарнизоне? Откуда брать в Ямы и кому ведать кузнецами, плотниками, работниками, железом?' - 'Коменданта выбрать и людей оставить по рассмотрению и величеству крепости'.
'Милости прошу, прикажи на Московском моем дворе быть караулу, ныне покрали у меня палату с пивом'. - 'Пошлем'' 265).

На следующий день, 5 июня, царь, осмотрев строящуюся Ямскую крепость, оставил инструкцию Шереметеву - блестящий образчик глубины познаний как в практике крепостного строения, так и в современной ему фортификационной науке.

Думаю, что, несмотря на весь 'техницизм' этой инструкции, читателю будет небезынтересно познакомиться с ее текстом:

'1. Надлежит в фасках ² по 3, а по нужде по 2 сажени, кроме дерну, земли быть; а ныне кладут больше камню, зело близко [к] дерну, и то дело худо, понеже дерн новый, а когда неприятель (от чего, Боже сохрани) будет брешь делать, тогда, пробив дерн, каменья сами осыплются, потому что ничем не связаны; а то можно знать, что неприятель, кроме фасов, нигде не делает брешев. Многую землю кладут на куртины ³, где не нужно, и тое б лутче класть на болверки ⁴.
2. Болверки конечно надобно наперед отделать, покинув куртины, и совсем отделав и поставя пушки, приняться за куртины, а пока делают болверки, в то время рубить под все куртины казармы (на которые надобно земли по крайней мере 9 фут рейнландских, а по прямому 13; а для высоты земли опустить их в землю по самый камень), которые великое убежище солдатам от бомб и подспорье земляной работе, ибо не надлежит при казармах валу толще 3 или 4 сажен быть.
3. Ради поспешения работы надлежит всех солдат из лесов и от дерну взять к работе и к рубке казарм (чего зело много), а леса возить и рубить также и дерн драгунам, по половине полка каждого в день, разделя оный по местам, куда кому оные возить и по чему на день, дабы болверк в 10 дней, а весь город в 4 недели от сего числа конечно бы сделать, понеже великое дело в том состоит.
4. В каменном городе ⁵ у той стены, что к Луге, изнутри надлежит сделать казармы о дву жильях [этажах] широки, а стену каменную для ея худобы, разломать несколько, и потом сверх оных казарм во всю стену зделать батарею высотою против каменной стены, с которой возможно очищать все поле за рекою.
5. Надлежит пороховых 3 погреба сделать (то есть: подо всякою куртиною один), на которых две сажения надлежит быть земли; также наугольную башню, которая стоит к полю, сверьху насыпать землею, а своды оба подпереть столбами и ветхие места поправить.
Piter' 266).

Оставив эти инструкции Шереметеву, царь и губернатор уехали в Шлотбург - и, таким образом, намерение Петра ехать в начале июня на Свирь опять не осуществилось (зря Яковлев с Кочетом готовили капитану светлицу и съестные припасы).

8 июня Шереметев прибыл в Яму, куда привел свежий морской трофей и где прочел инструкцию царя...

В тот же день в Москве вышел ? 18 'Ведомостей'.

В нем от 4 мая из Стокгольма писали о войске, идущем в помощь Шлиппенбаху и Кронъйорту, а от 11 мая из Дрездена сообщали:

'С Москвы в пяти неделях приехал кавалер ⁶ с ведомостью, что царское величество великую силу в собрании имеет, и о никаковом мире с шведом слышати не хощет, но паче короля польского намерен денгами и людми к войне приговаривать' 267).

Прижизненная гравюра, изображающая Иоганна Рейнгольда фон Паткуля.

На следующий день - 9 июня - Шереметев писал в Шлотбург о весьма курьезном случае - взятии шведского судна нашими драгунами с применением новинки - конной (вернее, даже не конной, но какой именно - разъяснится позднее) артиллерии: 'Суда, которые ты, Государь, изволил видеть, взяли и привезли, и дорогою встретили судно больше тех, и с парусом взяли, а люди, которые были на том судне, ушли в лес, а они то судно проводили на море, чрез реку по наших стреляли, толико ничего не учинили. А наши по них стреляли из мартиров конных, и они, Шведы, от них бежали и лаяли: черт де вас научил, а не люди; и хорошо зело действовали и далеко брали... Город при помощи Божией строитца неоплошно' 268). Прибыв в Шлотбург, царь 12 июня - в день Петра Поворота 7  писал в Москву Тихону Никитичу Стрешневу: 'Как сие письмо вашей милости дойдет, изволь, как скоро можно, порутчика Свейского, которой перед начатьем самой осады Нарвы 8 послан был с письмом во Псков и там задержан, сюда присласть: есть здесь в нем нужда' 269).

Шлотбург был сейчас дипломатическим центром России - и в тот же день Петр подписал грамоту королю Августу: он готовил ее, видимо, уже дней пять вместе с канцлером Головиным.

Речь в ней шла о назревших в последнюю пору сложных проблемах русско-польских отношенией: в частности, о связанных с миссией Паткуля, который, будучи послан в Польшу, вел там себя независимо и по отношению к полякам вызывающе, к примеру, самовольно повернув назад идущие на украинскую Белую Церковь польские войска.

Петр обещал Августу урезонить Паткуля и не помогать восcтававшим против Польши казакам Самуся и Палея.

Царь писал даже, что бунтующие казаки принадлежат скорее Августу, нежели ему, Петру, заявляя, что 'между Речью Посполитой и казаками за экспромиссора [посредника] быть не желает' 270).

18 июня адмиралтеец Федор Апраксин послал из Воронежа на Неву письмо о смерти корабельного мастера Терплия, о строении судов, кузнецах, учении драгунов.

Это письмо в скором времени займет свое место в истории молодого Санкт-Петербурга и потому достойно особого тут упоминания.

В тот же день в Москве вышел ? 19 'Ведомостей', в котором помещено было цитировавшееся ранее сообщение от 12 мая из Берлина о намерении царя Петра идти на Ниеншанц и в Лифляндию, а также о его приказе построить шесть боевых кораблей в Ладоге 271): известие, как мы знаем, неверное (царь собирался спустить шесть судов на Сяси, а не на Волхове), но отзвуки его мы встретим позднее в донесениях, отправленных из Москвы в Вену резидентом Плейером.

Около трех недель шли в эти дни в Шлотбурге переговоры Петра I и Головина с представителями Великого княжества Литовского, тоже входившего в Речь Посполитую, однако на дипломатическом фронте действовавшими самостоятельно.

Меж тем 19 июня (как следует из сообщения 'Ведомостей' от 5 июля 1703 г.) произошло и еще одно событие, о котором мы узнаем из письма резидента Плейера от 17 июля:

'Сюда пришло известие, что в прошлом месяце июне несколько русских отрядов вышли из лагеря, расположенного у Ям и Копорья в 3 милях от Нарвы, где они окопались и внезапно наткнулись в кустаринке на шведский отряд, который их отбросил назад. Однако когда об этом услышал г. фельдмаршал Шереметев, он выступил с мощным отрядом в поход, а так как он тем временем получил известие, что у этих шведов имеется сильный резерв, который ведет нарвский комендант [генерал Горн], присоединивший к своим частям еще несколько отрядов, он пошел на хитрость, чтобы отвлечь их, а за лес направил казаков и татар, и когда он вступил со шведами в бой, казаки и татары вышли через лес в тыл врага и привели его в замешательство и преследовали до Ивангорода.
По слухам, при этом погибла вся шведская пехота, а из конных многие утонули в реке. Хотя у русских осталось из первого отряда 500 человек, однако в последующем деле они взяли в плен 28 высших и низших офицеров и 300 рядовых' 271).

Победа была внушительная...

20 июня Иван Немцов занес в свой 'Юрнал':

'В 20 д. Иван Синявин к нам ⁹ приехал' 272).

Через день - 22 июня - новая запись в 'Юрнале':

'В 22 д. тоесть во вторник спустили наводу галиот именуемый куриер' 273).

Галиот 'Курьер' был первым судном, спущенным на Олонецкой верфи после приезда новой партии корабелов-бомбардиров.

В этот день, отвечая царю из Москвы на требование прислать в Шлотбург поручика Иоганна Васмана, Стрешнев писал:

'И того порутчика пошлю к вашей милости завтрашнего числа с подьячим и с солдаты, и прикажу ехать с поспешением...
Салдат тысяча человек вышли с Москвы на сей неделе в Шлотбурх вместо тех, которые посланы были в Шлотбурх, а тем салдатам Борис Петрович [Шереметев] велел к себе; а впредь сколка наберу, и вышлю в Шлотбурх, а высылать стану по тысячи человек' 274).

Это письмо вскоре тоже займет свое место в истории строительства Санктпетербургской крепости.

В тот же день в Шлотбург явился Глуховской сотник Алексей Туранский с обращенными к царю вопросами гетмана Мазепы о том, как вести себя с турками и 'шаткими' запорожцами, и с доносами на полковников Искру и Миклашевского: последнего заподозрили в тайных сношениях с Литвой.

Мазепе велено было 'следить за ним', несмотря на то, что в Шлотбурге и шли переговоры с литовскими дипломатами 275).

24 июня - в день рождества Иоанна Предтечи (он же - Иванов день, или Юханнус по-фински) - Петр I написал королю Августу об отпуске посланника Аренштедта, ввиду скорого прибытия нового посланника - Вицлебена.

В тот же день царь отослал в Москву Тихону Стрешневу обычный по требовательности и даже жестокости указ:

'Предлагаю вам, чтоб всем нетчикам, которые не явились к смотру вашему с Борисом Петровичем стать здесь в Успеньев день ¹⁰, под смертною казнию; а которые не станут на смотр, и тех сыскивать и сажать, сковав, по тюрьмам до указу; а поместья и вотчины, дворы и животы отписывать, и послав указ о том на Поместный приказ. Также всем обретающимся по домам царедворцам стать к сроку ото всех дел на смотр декабря в 1 числу.
Piter' 276).

Стрешнев был адресатом и письма царя, посланного в Москву на следующий день - 25 июня:

'Мы здесь получили [в мае] ведомость от коменданы Нарвского Горна, что он имеет указ о картеле ¹¹. И того для извольте гораздо быть ласковее полонникам, и чтоб пустить вместе (также и Книпера ¹² в дом свой) и позволено б было в церковь выехать и к ним ходить, только бы при свидетелях и чтоб тайно не говорили' 277).

Судьбе угодно было сделать так, что именно 25 июня 1703 г. из двух совершенно независимых друг от друга документальных источников впервые стало известно о строительстве на реке Неве Санктпетербургской крепости (раньше я уже упоминал об этом). Это побуждает выделить более подробное повествование о них в отдельный эпизод этой главы.

* * *

Петрас Шенк. Портрет генерал-адмирала Федора Алексеевича Головина, главы Посольского приказа. Гравюра 1706 г.

В 1903 г., к двухсотлетию Петербурга, князь Николай Васильевич Голицын выпустил книгу, которую назвал интригующе: 'Петербург или Петрополь? (Новое свидетельство об основании Петербурга)'. В ней он рассказал о случайно обнаруженных документах, которые находились в Митавском архиве герцогов Курляндских (Митава была с 1561 до 1795 гг. столицей Курляндского герцогства; ныне это - город Елгава в Латвии). Это была переписка главы Посольского приказа генерал-адмирала Федора Алексеевича Головина с Павлом Никифоровичем Готовцевым, урядником Преображенского полка, рядовым бомбардирской роты, состоявшим резидентом российского правительства при Жмудском старосте князе Григории-Антоне Огинском. Голицын привел в своей книге реквизиты переписки: Митавский герцогский архив; отдел 'Великая Северная война', ? 263 - 1308, пачка 191. Правда, о нынешнем состоянии и местонахождении архива я, к сожалению, не осведомлен. Этапы переписки таковы: 2 мая 1703 г. Головин сообщил Готовцеву меж другими сведениями о взятии Канцев. 26 мая - о сражении за Копорье. 15 июня - о взятии царем Петром и Меншиковым двух шведских судов на взморье. Наконец, 25 июня последовало еще одно сообщение 'из обозу от Шлотбурха': 'Войска Великого Государя стоят ныне в Ингрии и чинят непрестанные на отвращение неприятеля паники; и о том послано к тебе ради ведомости особое письмо, скажи о сем кому следует. И делают две крепости зело изрядные, чтоб неприятелю к тому приступу не было' 278).

Голицын так комментировал эти строки канцлера Головина:

'Впервые в этом письме встречается указание на постройку в устье Невы нового города. Нет сомнения, что под одною из крепостей Головин разумел ту, которая заложена была на острове Иени-Сари.
Менее определенно можно высказаться относительно второй. Не разумел ли Головин укрепления Ниеншанца-Шлотбурга, или возведенную на Выборгской стороне новую крепость, о которой упоминает австрийский резидент Плейер в своем донесении от 25 июня 1703 г.' 279).

Три замечания относительно комментария Голицына.

Первое. В устье Невы строился еще не город, а крепость (ее называли 'городом', но подразумевали 'фортецию'!).

Второе. Относительно второй крепости сомнений быть не может: это - Ямская крепость, а не те мелкие укрепления или батареи, что создавались в дельте Невы помимо Сактпетербургской фортеции.

Неуверенность Голицына относительно так называемой 'второй крепости' произошла от того, что он пользовался не совсем точным переводом из Плейера.

Третье. Хотя Плейер и упоминает Ниеншанц-Шлотбург, но его укреплять не стали.

Послание Оттона-Антона Плейера и есть то второе документальное свидетельство, в котором поминается о новом строительстве на Неве. Я уже цитировал часть этого послания в главе III: 'Что на сей счет говорят исторические источники?'.

А сейчас приведу из него более крупный фрагмент, поскольку в нем содержатся и другие интересные сведения:

'С литовским посольством, к которому поначалу относились едва ли не с насмешкой, после получения вести о союзе литовцев с польским королем и предложения совместно направить оружие царя и литовцев против шведов стали обращаться учтивее, и с удовольствием оставили его на прежнем месте [при Шлотбурге]. Однако в лагере ожидают другого великого посольства от польского короля и от всей Речи Посполитой ¹³.
Шведские корабли, которые пришли тогда для деблокирования Ниеншанца и два самых активных из которых русские захватили, теперь получили в подкрепление еще 6 судов, их стало 13, и они все еще остаются в том же месте, днем подходя немного ближе к гавани, ночью отходя от нее на большое расстояние ¹⁴.
Русские не только очень хорошо укрепляют фортецию Ниеншанца, но и возводят недалеко от нее новую мощную крепость, основав укрепления в миле от фортеции, в устье реки Невы на острове, выгодно расположенном у моря, где работают 20 000 человек. Она должна быть вся из камня.
Царь уехал на свои чугунолитейные заводы, которые находятся у шведской границы на Онежском озере.
Оттуда он приведет к Ниеншанцу несколько построенных за это время военных кораблей. Кроме того, с большим усердием оснащают фрегаты, чтобы еще в этом году выйти в море или принять участие в осаде Нарвы, которая еще в сущности не началась, однако уже захвачены два очень важных места, Ямы и Копорье.
При здешнем дворе проявляют большое недовольство прусским королевским двором, потому что он не хочет помочь царю и польскому королю, ведущим войну против шведов.
Как по секрету сообщил мне один близкий человек, на ассамблее в лагере [Шлотбурга], где присутствовал и царь, он велел шутам сильно побить бранденбургских офицеров и хотел отдать приказ об их аресте за действия их короля. Однако г. фон Паткуль предотвратил это и воспрепятствовал этому, указав царю на то, что эти люди уволены от службы прусскому королю и служат здесь как свободные люди, да и без того не могли бы отвечать за поступки своего короля, а кроме того лишь немногие из них были бранденбургскими подданными, и, следовательно, они пострадали бы невинно.
Вскоре после этого в Москву должны были отправить курьера с приказом дать выволочку бранденбургскому резиденту [Кейзерлингу], но г. фон Паткуль, указав на плохие последствия, которые это может иметь, воспрепятствовал также и этому, приведя существенные доводы: как то, что у Прусского короля еще есть время, - и таким образом царский гнев теперь усмирен. Ограничится ли [царь] этим, покажет время' 280).

Это известие - одно из начальных - о строении Санктпетербургской фортеции свидетельствует, во-первых, что и компетентные источники Плейера бывали не совсем точны (царь, скажем, не уезжал 'на заводы' - он уехал к Копорью и Ямам), а во-вторых, что уже к середине июня Паткуль прибыл в лагерь при Шлотбурге - и стал играть немаловажную роль в буднях царского двора.

А теперь последуем в хронике июня дальше...

* * *

26 июня в 'Юрнале' появилась новая запись:

'В 26 д. отпущен в Шлотбурх сЫваном Володимировым' 281).

Запись эту логично трактовать так, что спущенный на воду четыре дня назад галиот 'Курьер' направился под командой капрала Ивана Володимерова по Ладоге и Неве к Шлотбургу, куда Иван должен был попасть, - и попал! - к 29 июня.

В тот же день в Москве вышел ? 20 'Ведомостей', сведений об Озерном крае не содержавший.

День 28 июня стал знаменательным в жизни военного лагеря, расположившегося у Шлотбурга: российские дипломаты во главе с канцлером Головиным подписали 'Трактат с Речью Посполитою Литовскою'.

В 'Трактате' говорилось, что 'послы от великого княжества Литовского' были избраны 'на тот чин на генеральном съезде Виленском нынешнего 1703 году марта в 15 день, за позволением Его Королевского Высочества, государя нашего' Августа II.

Констатируя окончание переговоров 'с назначенным на то' царем Петром 'ясновельможным Его Милости господином министром, ближним боярином и адмиралом и Посольской канцелярии наивысшим президентом и наместником Сибирским и кавалером Федором Алексеевичем Головиным', послы 'обнадеживали именем народу Литовского', что будут оказывать царским войскам на земле Литвы вспомоществование войском, товарами и припасами за деньги россиян.

Заявив, что, разоренные 'королем Свейским', литовцы 'не могли бес помочей денежных... монарха Московского впредь войны Свейской вести', договорились о получении на свои военные расходы 30 000 'московских денег' и 300 000 золотом.

Россияне обязались не искать мира с Карлом XII без участия Речи Посполитой, в том числе и Литвы.

В свою очередь послы великого княжества Литовского обязались выступить против ведения какой-либо иной войны, кроме военного противодействия шведам.

Тогда же, 28 июня, Петр I дал аудиенцию послам: канонику Бялозору, старосте Халецкому, судье Хржановскому и подкаморному Домбровскому. Послы благодарили царя 'за деньги и войска', - а царь отвечал, что слова их 'приемлет благоприятно'.

Специально отмечено было, что 'о котором ЕЦВ вспоможении злым образом недоброхотящие... вместо всякого благодарного приношения за оное... клеветами и лжами в народ вмещати не устыдятся, будто некоторые земли, аж пореку Березину, проданы быти имеют за те данные деньги в сторону ЕЦВ, чего никогда ни от кого никаких предложений при дворе ЕЦВ не бывало'.

Особо отмечалось, что договорное дело 'чинилось в обозе под Шлотбурком, прежде сего Нишанцом названным, лета 1703-го месяца июня в 28 день' 282).

Дата эта является завершающим днем первой в истории Санкт-Петербурга дипломатической акции, о которой историки наши либо вообще ничего не пишут, либо упоминают ее достаточно невнятно и без должного понимания ее значения.

В этот день окончился Петров пост - и, надо полагать, по такому случаю состоялось некое пиршество, впрочем, вероятно, не слишком обильное в ожидании завтрашнего празднества: не только Петрова дня, но и дня, в который в валах Санктпетербургской крепости были уже построены первые казармы.

Не случайно на письме Федора Апраксина, посланном 18 июня из Воронежа и полученного на Неве как раз в этот день, сделана была знаменитая надпись:

'Принета с почты в новозастроенной крепости: июня 28 день 1703-го' 283).

Эта запись подтверждает, что к 28 июня, уже 'новозастроенная', крепость не имела, однако, еще официального имени.

Его она получит назавтра, в Петров день - и поскольку день этот в истории города немаловажен, я опять-таки выделю его в своей хронике в отдельный эпизод...

* * *

Прежде всего надо сказать о том, как именно велось строительство крепости.

Тут я хочу прибегнуть к большой цитате из статьи Ванды Андреевны Бутми 'Начало строительства Петропавловской крепости', опубликованной еще в 1959 г., но сохранившей исследовательскую ценность по сию пору:

'В 1860 г. в статье 'Петербургская старина' П[етр] П[етрович] Пекарский, описывая начало строительства Петербурга... воспроизвел с большой силой чувства картину тяжелого труда работных людей и солдат.
В этой части статья Пекарского послужила тем источником, из которого черпали сведения почти все авторы, писавшие о начальных годах существования крепости и о положении ее первых строителей. Со временем сведения, сообщенные Пекарским, стали повторяться без ссылок на его статью.
В частности, много раз приводились слова: 'всю землю к строению рабочие носили... в полах своей одежды или на плечах в небольших рогожных мешках' ¹⁵.
Описание это обрастало подробностями и в конце концов возникло представление о малопродуктивной, технически несовершенной и неорганизованной работе, которая могла быть завершена в течение короткого северного лета лишь благодаря огромному числу людей, ее выполнявших.
В действительности же 20 000 солдат и работных людей были заняты не переноской земли в полах своих кафтанов, а значительно более сложными работами...
Данные ясно свидетельствуют о том, что под крепостные валы между бастионами Зотова и Меншикова в качестве фундаментов в слабый илистый грунт были заведены ряжи ¹⁶.
Вместе с тем есть полное основание считать, что земляные укрепления были сооружены на ряжах не только с 'Корельской стороны'...
Устройство ряжевых фундаментов при возведении земляной крепости было вполне оправдано. Для сооружения свайного основания при слабых грунтах потребовались бы сваи очень значительной длины, а общее их количество под укрепления крепости составило бы более 40 000 штук. Ряжи же при сравнительно малом заглублении обеспечивали вполне достаточную устойчивость крепостных сооружений. Звено ряжа сразу укрепляло большой участов грунта, а общее число звеньев могло исчисляться восемью-десятью тысячами. В военных условиях, когда крепость требовалось возвести в кратчайший срок, другой способ был бы неприемлем.
В... документах неоднократно упоминаются также [бревенчатые обруба ¹⁷]. Укрепление низа стен обрубами было вызвано тем, что крепость... на всем протяжении своих валов должна была омываться водой... Стены крепости, основанные на ряжах и укрепленные по низу обрубами, заключали в себе казарменные помещения... В бастионе Меншикова несколько казарм было уже готово к концу июня 1703 г.

...Размещение крепости вблизи болотистой равнины позволило употреблять при возведении валов землю, считавшуюся наиболее пригодной для этой цели. Болотная земля давала большую осадку и, в отличие от более сухой и песчаной земли, ложилась очень плотным слоем. Наружные склоны валов обычно одевались дерном ¹⁸. Укладка производилась дернинами, имевшими форму 'как клин, чем колет дрова'. Эти 'клинья' клали в лицевую поверхность вала 'толстым краем наружу' 285). Каждая дернина укреплялась к земле деревянной спицей. Нередко внешние склоны земляных валов (эскарпы) обшивались тесом. Была ли сделана со временем такая обшивка снаружи Петропавловской крепости, неизвестно. Но изнутри ее стены действительно были зашиты деревом. Их оформление хорошо видно на аксонометрическом чертеже 'S Петрополис 1703'' 286).

И вот теперь, представив, какого рода работа шла в мае-сентябре 1703 г. на Заячьем острове, вернемся в день 29 июня - в Петров день...

'Петр и Павел день на час убавил', - говорит русская пословица о Петрове дне, то есть дне святых Петра и Павла, 'Пиетари и Пекка' по-карельски и по-фински. Вот что написал об этом дне в своем 'Журнале государя Петра I' барон Генрих фон Гюйсен:

'Праздник Апостолов Петра и Павла Его Царское Величество изволил торжествовать с набоженством ¹⁹ и веселием звычайным [привычным] в вышепомянутой Санктпетербургской крепости. Банкет был в новых казармах, которых тогда в Болверке Генерал-губернатора Александра Даниловича Меншикова уже сделано было' 287).

А теперь напомню, во что превратил это краткое сообщение Гюйсена Петр Николаевич Петров в своей 'Истории Санкт-Петербурга':

'29 июня 1703 года [Петр] отправил на островке Иени-Сари, по местной обстановке, даже роскошное празднование, с обедом, тостами и пальбою из орудий, после молебствия, совершенного Митрополитом Новгородским Иовом, вызванным сюда для совершения закладки, среди очерченной крепости, - церкви во имя святых апостолов Петра и Павла' 289).

Это Петров писал в 1885 г., ни словом не оговорив, откуда он почерпнул все эти красочные, тщательно расписанные детали и подробности.

Сам ли он их додумал - или взял из каких-то неизвестных нам источников? Тогда почему он на эти источники не сослался? Боюсь, потому что таких источников не было...

А спустя три года в газете петербургских архитекторов 'Зодчий' Петров сопроводил это свое беллетристическое сообщение еще большими 'подробностями'.

Это стоит почитать!

Указав для начала, что царь, якобы, вернулся из 'лодейнопольского похода' 25 мая (почему автор назвал именно этот день, непонятно: ведь уже 20 мая Петр отослал из Шлотбурга письмо Досифею - и потому даже все сторонники гипотезы о его отсутствии 16 мая на Неве говорят, что 20-го он там уже был), Петров уверяет нас, что более месяца после этого царь искал место для крепости:

'Он успел в это время обследовать все течение Невы и, выбрав Заячий островок, посреди разбитого плана ²⁰ приказал наскоро соорудить род открытой с боков залы, с полом однако и покрытием ²¹.
Царь решил в свое тезоименитство в этой, наскоро поставленной, галерее ²² изготовить угощение; приказал собрать рабочих, землекопов, поселян и солдат ²³; назначил подле походной церкви разбить палатку на Заячьем острове и в палатке совершить торжественное соборное богослужение, а после него водосвятие с пальбою из пушек после молебна и при питье заздравных тостов за обедом ²⁴, угощая начальников и рабочих ²⁵.
Архитекторы знают лучше всех, что подобное угощение и молебен бывают при закладке. Следовательно, узнав о всех обстоятельствах празднования Петром своих именин в 1703 году ²⁶, ни один архитектор не усомнится в том, что 29-е июня 1703 года было днем закладки Петропавловской крепости ²⁷ и с тем вместе начатием Петербурга.

Хотя работы предварительной закладки несомненно должны быть - без них не может быть и закладки ²⁸, но только отпраздновав и начав там вести первую борозду рва по пробитой линии ²⁹, Петр I имел уже Петербург, как нечто осязаемое, а потому 1 июля выставил сам место отправления [письма] 'С.Петербург'.

Может ли быть что точнее и неопровержимее этого свидетельства, уничтожающего окончательно произвольную дату 16-го мая?!

Не Троицком, не Тринитатс-бургом, не Троицким укреплением, а городом св. Петра желал и наименовал основатель невской столицы любимое свое пребывание на месте славного подвига, ясно не по чему другому, как по дню самого заложения' 290).

Несмотря на темноту многих выражений и дурно-беллетристическую фантазию приведенного отрывка, в нем все же есть и то здравое, что в 'ереси' Петрова вообще содержится.

Речь идет об акте наименования города.

Его, правда, часто путают с другим актом, но об этом речь пойдет ниже.

А пока - забежав в нашей хронике несколько вперед - поведем еще раз речь о переписке канцлера Головина с резидентом Готовцевым, о которой поведал нам в 1903 г. князь Николай Голицын в книге 'Петербург или Петрополь?'.

16 июля в письме генерал-адмирала встречаем короткие, но важные для истории города строки:

'Сей город новостроющийся назван в самый Петров день, - Петрополь, и уже оного едва не с половину cостроили' 291).

12 августа в Митаву отправилось еще одно послание Головина, помеченное: 'Из Петрополя' - и по этому поводу князь Голицын уверенно заметил в своей книге:

'Можно утверждать с достаточной достоверностью, что Петербург был окрещен Петрополем тем самым Головиным, который являлся автором письма к Готовцеву' 292).

Во второй главе этого раздела упомянут очерк профессора Алексея Владимировича Предтеченского 'Основание Петербурга'. Он пишет о наименовании города:

'Письма Головина не оставляют сомнения в дате наименования крепости, но в то же время они являются новым подтверждением того, что постройка крепости началась до 29 июня.
Крепость получила название Санкт-Питербурх - так она названа в 'Журнале', в 'Книге Марсовой' и почти во всех документах, написанных или полученных в ней после 29 июня. Только в нескольких случаях встречается название Петрополь: письмо Петра Огинскому от 16 июля помечено Петрополем ³⁰, на проекте договора Петра с Августом имеется скрепа Ф. А. Головина: 'Статьи, которые посланы по указу великого государя 1703, июля в 16 день, от Петрополя', в письме князя Б. А. Голицына Петру от 17 августа Петербург называется Питерпол да в только что приведенном письме Головина Готовцеву сообщается, что крепость названа Петрополь. На гравюре 'Новый способ арифметики, феорики или зрительные' (Москва, 1705) 293) было воспроизведено изображение крепости с надписью на нем: 'S.Петрополiсъ, 1703'...' 294)

Федор Никитин, Михаил Петров.
Фрагмент офорта 1705 г. 'Новый способ арифметики, феорики или зрительные:' с одним из первых изображений Санктпетербургской крепости и церкви святых апостолов Петра и Павла (мы видим ее еще без шпилей на башенках), а также с надписью, запечатлевшей недолго бытовавшее неофициальное наименование новой крепости: 'Петрополис'.

Добавлю еще ряд упоминаний греческого имени города.

6 июля 1703 г. генерал Аникита Иванович Репнин писал 'из Петрополя' к иерусалимскому патриарху Досифею.

8 июля сторожу Мастерской палаты Григорию Яковлеву была выдана подорожная, предписывающая ему ехать -

'...от Петрополя до Шлисенбурха, до Ладоги, до Великого Новгорода, до Вышняго Волочку, до Торжку, до Твери, и до Клину, и до Москвы' 295).

Еще одно письмо послал 'из Петрополя' 12 августа Головин.

Наконец, Меншиков отправил 17 октября письмо олонецкому коменданту Яковлеву, тоже пометив его: 'Из Петрополя'.

Многочисленные упоминания 'Петрополя' встречаем мы и в сочинении Андрея Богданова 'Описание Санкт-Петербурга'. Тут ясна становится идея наименования крепости (города) таким названием: сопоставление его с Константинополем, который получил название по имени Константина Великого.

Богданов пишет, например, в комментариях к 'Описательной похвале...' Гавриила Бужинского:

'Константин Великий для лучшей государства своего ползы... построил себе Новый Град, и наименовал во имя свое Константинополь, и от Ветхаго Рима перенесе престол свой в Новый свой созданный Град. Сему подражая, Петр Великий для пользы Всероссийской Империи, при Балтийском сем Море, создал во имя свое Новый Град Петрополь' 296).

Нет сомнения в том, что Головин руководствовался сходными соображениями. Однако, несмотря на высокую идею, греческое имя так и не прижилось, если не считать, скажем, более позднего упоминания его в пушкинском 'Медном всаднике', где 'Петрополь' всплывает, 'как тритон, по пояс в воду погружен'.

Предтеченский замечает по поводу 'Петрополя':

'Надо думать, что название Петрополь никогда не носило официального характера и бытовало лишь короткое время. Нет оснований предполагать, что Петр когда-либо серьезно задумывался над возможнстью назвать новую крепость Петрополем.
Переименование Нотебурга, Ниеншанца, Ям на голландский манер заставляет думать, что для вновь построенной крепости он не имел причин сделать исключение и назвать ее не по-голландски, а греко-византийским названием, заимствованным с языка, всегда остававшегося чуждым Петру.
Мысль о названии крепости именем того святого, в честь которого получил свое имя Петр, была для Петра не новой. Еще в 1697 г. Петр назначил боярина А. С. Шеина командовать войсками, отправляемыми в Азов. Ему было поручено построить на северной стороне Дона против Азова крепость, которая стала называться крепостью святого Петра. Через шесть лет опыт был повторен, и основанная на берегах Невы крепость получила такое же название, но только не по-русски, а по-голландски, что не может вызывать удивления после путешествия Петра за границу' 297).

Князь Голицын не преминул, правда, в свое время заметить:

'Нельзя, тем не менее, не признать, что имя, которым Головин первоначально окрестил новый городок на берегах Невы, это греко-византийское название 'Петрополь', сроднее и ближе русскому слуху, чем чуждое ему шведско-голландско-немецкое 'Санкт-Петербург'' 298).

Надо, правда, припомнить, что первоначально имя 'Санкт-Петербург' воспринималось как имя города, названного исключительно по имени самого царя (что дополнительно роднило этот топоним с изобретенным канцлером Федором Головиным греческим 'Петрополем'). 'Ведомости', к слову, так поначалу и писали:

'И тое крепость на свое государское имянование, прозванием Питербургом, обновити указал' 299).

Приведу тут и еще один любопытный пример, когда - впервые, пожалуй, в исторической литературе - произнесено было еще одно, сугубо русское название, употребленное, правда, в иноязычной книге грека Антония Катифоро, однако в переводе россиянина Стефана (надо полагать, Степана) Писарева:

'ВЕЛИКИЙ ПЕТР восхотел создать Город, и наименовать его Своим Именем, ПЕТЕРБУРГ, то есть ПЕТРОГРАД: посвятив оной Святому, Славному и Первоверховному Апостолу Петру' 300).

Так греческий автор соединил три идеи: ввел в топоним города имя царя, соотнес этот топоним с апостолом Петром и впервые употребил сугубо российское звучание его.

Последнее сделал и Пушкин в том же 'Медном всаднике', где уже в первой строке текста самой поэмы (не 'Вступления'!) появился 'омраченный Петроград'.

Однако на практике это осуществили только в 1914 г., с началом русско-германской войны, когда голландское имя города расценено было весьма патриотичными, но малоосведомленными советниками Николая II как топоним сугубо германский, с коим сии патриоты смириться не пожелали.

В дальнейшем переименование города шло по тому же самому пути русификации топонима, но замешанной инициаторами уничтожения 'петровщины' в имени города уже и на политике.

В 'Ленинграде' их, помимо политического содержания, устраивало многое. И явно старорусский 'град', и сугубо по-российски звучавшая фамилия 'Ленин'. Правда, лишь немногим знатокам известно было, что фамилия эта встречалась среди жителей Васильевского острова еще в Писцовых книгах 1500 г. И уж совсем никто не решался упоминать, что позже она принадлежала дворянскому роду, обитавшему в Питере долгие десятилетия.

А о том, что малоизвестному революционеру Ульянову она досталась от этих Лениных в качестве псевдонима по чистой игре случая, возможно стало заговорить лишь совсем недавно 301).

Так что можно, в принципе, понять тех - современных уже не Петру I, а нам - людей, которые несколько оторопели, узнав в 1991 г., что городу с таким вроде бы вполне российским именем, как 'Ленинград', будет возвращено первоначальное его 'шведско-голландско-немецкое' наименование.

Лишь спустя время хотя бы часть этих оторопевших было людей начала осознавать, что топоним 'Санкт-Петербург' - не только европейский, но и очевидно российский, будучи именем великого русского города.

Ведь вот и Андрей Богданов еще размышлял в своем комментарии к 'Описательной похвале...' Гавриила Бужинского:

'Имя Санктпетербург что есть. - Имя 'Санктпетербург' по силе грамматической значит имя пресложное, которое сложено из трех имен, или слов, тако: Санкт-Петер-Бург, то есть Град-Святаго-Петра, или просто значит: сей Град наименован во Имя Святаго Апостола Петра' 302).

Это толкование видится самым что ни на есть современным.

Чтобы завершить 'тему князя Голицына', хочу познакомить и с его позицией, связанной с 'ересью' Петрова.

Голицын поставил перед собою три вопроса: произошла ли закладка Санкт-Петербурга 16 мая? была ли она совершена в присутствии царя Петра? считать ли днем закладки 29 июня?

На первый вопрос он ответил кратко и ясно:

'16 мая было днем начала работ по сооружению безымянной крепости на берегу Невы' 303).

Отметив, что Головин ни слова не написал Готовцеву ни о закладке крепости 16 мая, ни о присутствии на ней Петра I, князь деликатно отказался решать второй вопрос:

'Мы считаем себя вправе... не затрагивать этого вопроса в настоящем случае' 304).

Итоговое же его рассуждение было таким:

'29 июня последовало 'освящение' новой крепости, 'окрещение' ее Санкт-Петербургом (или Петрополем - в устах Головина).
Спрашивается, когда же произошла 'закладка' Петербурга в современном значении слова?
Мы считаем себя вправе утверждать на основании приведенных выше документальных данных и построенных на них соображениях, что такой 'закладки' не было вовсе.
16 мая на берегах Невы не было никакого торжества, начали лишь копать фундаменты и рубить срубы.
29 июня было большое торжество, но уж это не была 'закладка'; современник и очевидец всего две недели спустя пишет, что уже выстроили 'едва не половину' города: какая же может быть 'закладка', когда половина города построена?' 305).

Иными словами, князь Голицын безусловно отверг тезис Петрова о дне 29 июня как времени закладки Санкт-Петербурга.

Однако на то, чтобы опровергнуть 'довод номер один' Петрова об отсутствии царя Петра 16 мая на Неве у Голицына ни решимости, ни, главное, достаточных аргументов не нашлось. Господь, как говорится, ему судья.

* * *

Сделаем тут небольшое отступление, обратимся к чуть более раннему времени 1703 г.: к февралю.

Ведь 3 февраля Петр уже совершил подобное празднество, о котором в тот же день сообщил в письме к Меншикову (выше я и привел его полностью, и ссылался на него, цитируя слова о 'грядущих воротах', но теперь стоит привести отрывок из него еще раз):

'Мейн Герц.
Мы по слову вашему здес слава Богу веселилис доволно, не оставя ни единаго места. Город по благословению Киевскаго именовали и купно с болверками и воротами пили на 1 вино, на 2 сек, на 3 ренское, на 4 пиво, на 5 мед и у ворот ренское...
Из Оранибурха, в 3 ден февраля 1703.
Последния ворта Воронежския свершили с великой радостию, поминая грядущая' 306).

Что, кроме всего прочего, в этом письме любопытно?

То, что празднество наименования крепостцы Ораниенбург было построено весьма близко к тому 'сценарию', что и в конце июня на Неве. Только в феврале это было сделано в смеховой, пародийной интерпретации.

То же, что и на Неве, 'набоженство', только в феврале-то роль 'Ианикия митрополита Киевского и Галицкого' исполнил не настоящий полковой священник, а член Всешутейшего собора Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, а 'Гедеона-архидиакона' - князь Юрий Федорович Шаховской.

То же - и в феврале, и в июне - 'веселие звычайное' в ходе 'банкета' с питьем многочисленных бокалов на каждом бастионе и у каждых ворот.

И наконец, крепостца получила свое имя после того, как завершена была ее постройка...

* * *

И еще один вопрос.

Вспомним, что Петров писал, будто на Заячий остров вызван был из Новгорода митрополит Иов 'для совершения закладки, среди очерченной крепости, - церкви во имя святых апостолов Петра и Павла'.

Самое поразительное, пожалуй, обстоятельство заключается в том, что если факт наименования крепости и города подтвержден многими документальными свидетельствами (прежде всего - письмом генерал-адмирала Головина к резиденту Готовцеву), то факт закладки 29 июня собора Петра и Павла, а также участия в этой закладке новгородского митрополита Иова не подтвержден ни одним современным событию документом.

Впервые об Иове упомянул в своей цитированной ранее рукописи 'Описание Санктпетербурга...' Андрей Богданов. Правда, точной даты закладки собора он не назвал, отметив лишь:

'Соборная Церковь Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла, деревянная, видом крестообразная, о трех шпицах, на которых шпицах по воскресным дням и праздничным подымалися вымпелы.
Расписана была по каменному маниру жолтым мрамором и освящена была оная Первосвященным Иовом, Митрополитом Новагородским, 1703 году' 307).

Почти нет сомнения, что именно эти слова Богданова являются источником ошибочной уверенности Петрова в том, что Иов, будто бы, освящал в 1703 г. Петропавловскую церковь.

Однако утверждение Богданова ошибочно.

Митрополит Иов в 1703 г. в Петербурге не бывал.

Еще в 1861 г., в пятом томе духовного учено-литературного журнала 'Странник' историк Илларион Чистович опубликовал статью 'Новгородский митрополит Иов. Жизнь его и переписка с разными лицами'.

В ней, в частности, автор пишет:

'В 1704 и 1711 г. Иов сам был в С.Петербурге и, в первое из этих посещений, 1-го апреля освятил деревянную церковь Петра и Павла в крепости - первую из петербургских церквей' 308).

Эти слова подтверждаются и словами современого событиям гюйсеновского 'Журнала' за 1704 г.:

'Апреля в 1 день, т.е. в неделю входа в Иерусалим, было в С.-Петербурге освящение новопостроенной церкви во имя апостола Петра, с обыкновенными церемониями' 309).

Еще одно свидетельство того, что 29 июня 1703 г. митрополит Иов не был на Неве находим мы в его письме к Меншикову, опубликованном в приложении к упомянутой выше статье Иллариона Чистовича.

Примерно в середине августа Иов пишет Александру Даниловичу из Новгорода в Петербург:

'Изволил благоприятство твое приказному дому софийского Савве Боровитину говорить, чтоб мне быти на тезоименитстве благочестивейшаго нашего Монарха, великаго Государя царя и великаго князя Петра Алексеевича, всея великия и малыя и белыя России самодержца, ко дню ж первоверховных апостолов Петра и Павла.
И аз убогий издавна со усердным моим желанием хотел видети тое богодарованный град, иже чрез труд и богомудрый разум даровавшеся всесветлому Государю нашему, царю и великому князю Петру Алексеевичу; ...но грех моих ради ныне постигне мя лютая болезнь: уже тому шестая неделя мене грешного мучить чрез день огневица лютая, тому же кашель, рвота и тоска несказанная, о чем премногим духовным и мирским начальствующим в великом Новеграде ведомо, но не вем - чего ради, в час твоего приказания, он Савва о болезни моей не донес тебе, господину.
И сего ради к тому числу моему нищему присутствию несть возможно быти никоторым образом' 310).

Питер Пикарт.
Фрагмент гравюры 1704 г. 'Санкт-Петербург'.
Церковь Петра и Павла изображена здесь без пристроек (приделов) и шпилей на них.
Виден царский штандарт над крепостным Государевым бастионом.

Фрагмент шведского 'Плана и основания форта и города Санкт-Петербурга...',
на котором над пристройкой к Петропавловской церкви уже виден шпиль.
Это лишний раз подчеркивает, что шведский 'План...' сделан был явно позже пикартовского офорта.

Послание это интересно тем, что ясно дает понять: Петр и Меншиков собирались 29 июня 1703 г. освятить 'новопостроенную' крепость и, вероятнее всего, заложить Петропавловскую церковь в присутствии митрополита Иова.

Но Иов был болен - и на Неве появился лишь через год.

Итак, подведем краткий итог сказанному о дне 29 июня.

Головин, напомню, сообщал Готовцеву о том, что 'город' - то есть, конечно, крепость - был 'назван в самый Петров день, - Петрополь'.

Гюйсен же говорит просто о празднике и 'банкете' - без упоминания о 'закладке', 'освящении' или 'наименовании'.

Петров утверждал, что в этот день совершена была закладка - как самой Санктпетербургской крепости, так и освященного Иовом Петропавловского собора.

Голицын пишет об 'освящении' новой крепости, а также об 'окрещении' ее Санкт-Петербургом.

В этом отношении любопытно оценить сегодня и слова Григория Немирова из его книги 'Троицкий собор, что на Петербургской стороне...':

'29 Июня 1703 г., в Петров день и тезоименитство Государя, и освящения 'новопостроенной крепости', была заложена в ней церковь во имя апостолов Петра и Павла, освященная, однако, лишь в 1704 г.
...Несомненое свидетельство о том, что 29 Июня происходило освящение крепости С.-Петербург, находится в письме Головина к Готовцеву' 311).

Мы, однако, помним, что Головин писал Готовцеву несколько об ином событии: не об 'освящении' крепости, а об ее 'наименовании'. Разница есть.

Так что Немиров, с одной стороны, прав, говоря об освящении церкви лишь в 1704 г. Но безоговорочно заявляя об 'освящении крепости' и - именно в этот день! - 'закладке' церкви, он опирается лишь на силу 'традиционно принимаемых' фактов, которые безусловно ни одним из известных нам документов не подтверждаются.

Так что же именно произошло 29 июня на Заячьем?

Документы говорят: был праздник с обычным - 'звычайным' - весельем (по Гюйсену); на нем - в окружении всех светских и армейских чинов - был, естественно, царь Петр: он, вероятнее всего, собирался в этот день и освятить крепость, и, допускаю, заложить Петропавловскую церковь в высоком присутствии митрополита Иова, увы, заболевшего (по письму самого митрополита), так что его на этом празднестве заменило 'набоженство', то есть полковые священники (по Гюйсену), - и во время этого праздника город получил официальное имя (по Головину).

Ни о чем другом документы нам не сообщают.

Поэтому будем - во имя исторической истины - безоговорочно помнить, в частности, о том, что 29 июня 1703 г. как дата закладки Петропавловской церкви есть число сугубо условное, выводимое путем логическим, как наиболее вероятное и в силу того - достоверное, однако строгого исторического документального базиса не имеющее...

* * *

Никита Кирсанов (?). Изображение Петропавловской церкви в изданной Василием Рубаном книге Андрея Богданова 'Описание Санктпетербурга...' На гравюре - справа от церкви Петра и Павла - видна Троицкая церковь на Городовом острове. Это означает, что гравер изобразил Петропавловскую церковь в том виде, который она имела уже к 1710 г.

События 29 июня завершу сообщением о том, что в Москву в этот день прибыл чрезвычайный посланник Августа II Сильного, саксонский камергер Вольф Николай Фридрих Вицлебен. В скором времени Вицлебен появится в Шлотбурге, где будет вести долгие переговоры о подписании союзного договора между Петром I и королем и курфюрстом Августом. 30 июня на Неве принято было упоминавшееся ранее письмо Стрешнева, посланное из Москвы восемью днями ранее. На нем стояла знаменательная помета: 'Принято с почты в Санкт-Питербурхе июня 30 день 1703-го' 312). Тем самым ясно обозначился своеобразный водораздел между письмом Апраксина, полученным 28 июня 'в новозастроенной крепости' - и письмом Стрешнева, полученным 30 июня уже 'в Санкт-Питербурхе': крепость обрела свое имя! На этом хронику июня, непосредственно относящуюся к молодому Санкт-Петербургу и его окрестностям, я завершаю. Несомненно, кульминационным моментом всего июня стало получение новостроящейся на Заячьем острове крепости своего имени - появление в дельте Невы нового российского топонима. Санктпетербургская крепость сооружена была всего за четыре с половиной месяца: с 16 мая по 1 октября 1703 г.

В июне завершилась первая треть этого срока.

Была отработана методика и техника строительства.

На ряжевой основе вырос уже первый бастион - Меншиков.

Он одевался снаружи дерном.

При нем построены были солдатские казармы, уже обшивавшиеся изнутри крепости тесом (об употреблении пил в начальную пору строительства мы сведений не имеем).

Теперь наступала очередь следующих бастионов - Государева, Зотова, Головкина, Нарышкина и Трубецкого.

События июля были в жизни города не менее напряженными - и заслуживают своего рассказа.

_______________
¹ Петр имеет в виду овладение Котлином.
² 'Фаски', 'фасы' - обращенные к полю стены бастионов, или болверков - выдвинутых вперед участков главного вала крепости.
³ 'Куртины' - стены, соединяющие два бастиона.
⁴ 'Болверки' - выступы в укреплении, образованные изломом линий вала и рва.
⁵ Петр имеет в виду старую Ямскую крепость.
⁶ Речь, видимо, шла о Паткуле.
⁷ 'С Петра Поворота солнце поворачивает на зиму, а лето - на жары'.
⁸ Речь шла о шведе, которого у нас называли Иоганном Васманом, взятом в плен еще в 1700 г.
⁹ То есть на Лодейную пристань с Сясьской верфи.
¹⁰ Успение в 1703 г. приходилось на 15 июля.
¹¹ То есть об обмене пленными, что и побудило царя вытребовать из Москвы поручика Иоганна Васмана.
¹² То есть интернированного шведского посланника Томаса Книпперкрона.
¹³ Имеется в виду посольство Вицлебена.
¹⁴ Это - единственное документальное свидетельство об увеличении эскадры фон Нумерса.
¹⁵ Здесь Пекарский ссылался на сообщение H. G[erkens'а] из его 'Точного известия о... крепости и городе Санкт-Петербург...':
'...достойно удивления, что несмотря на столь великое множество людей, землю для крепости (как мне достоверно сообщили) подносили лишь в полах одежды, или же на плечах в маленьких рогожных мешках. Такое я еще и сам видел и наблюдал в бытность мою там' 284).
¹⁶ 'Ряжи' - это срубы, заполняемые глиной или камнем.
¹⁷ 'Обруб' - сруб с бревенчатой или дощатой покрышкой для защиты от размыва.
¹⁸ Мы помним об этом из инструкции Петра I Шереметеву от 5 июня относительно укрепления Ямской крепости.
¹⁹ 'Набоженство' в данном случае - полковые священники, имена которых известны нам из письма новгородского митрополита Иова, посланного им из Новгорода поехавшему в Шлиссельбург Емельяну Игнатьевичу Украинцеву еще 8 марта 1703 г.:
'По приказу Александра Даниловича [Меншикова], по твоему же ко мне отписанию, в Шлютельбурх соборного диакона Ивана Максимова, дьячка Никиту Игнатьева, пономаря Григория Васильева с ними же в молитвенные храмы пресвятыя Девы Богородицы чистаго Ея благовещения и святаго пророка и крестителя Господа Иоанна Предтечи, по два освященные антиминса в церковь, также кадило, блюда, водоносик укропной и два ковша сребреные послах в здравой целости' 288).
²⁰ Какого 'плана'? кем 'разбитого'? когда? и зачем 'выбирать' Заячий островок, если на нем уже 'разбит' некий 'план'? Полная невнятица...
²¹ Обратите внимание, как гюйсеновские 'казармы' превращаются в некую 'залу'! Откуда опять-таки у Петрова все эти подробности? Неизвестно!
²² Итак, 'зала' уже превратилась в 'галерею'...
²³ Каких именно 'рабочих' имеет в виду автор? Каких 'землекопов'? Ладно уж - 'поселяне' с 'солдатами' - именно они, видимо, и были теми 'подкопщиками', о которых в свое время напишут 'Ведомости'. Но ни о каких конкретных 'рабочих' и 'землекопах' мы ничего в этот период строительства не знаем.
Я не говорю уж о чрезвычайном 'демократизме' царя Петра, который, по Петрову, собирает на 'банкет' в первую очередь простолюдинов...
²⁴ Автор словно бы не знает, что 'разбивать палатку' для богослужения не было надобности, ибо 'походная церковь' и отправляла службы именно в палатке; а кроме того, не напоминают ли вам все подробности этого описания строки из нелюбезной Петрову рукописи 'О зачатии и здании...'?
²⁵ Нет, зря все же барон Гюйсен употребил в своем сообщении слово 'банкет', разбудив буйную фантазию Петра Николаевича, незамедлительно обратившегося от гипотетических событий XVIII столетия к повседневности века XIX...
²⁶ 'Узнав' - от кого? от беллетриста средней руки Петра Петрова?
²⁷ Здесь и далее слова в цитате выделены автором.
²⁸ Читатель решит, наверное, что автор - пусть и путанно, и стилистически темно - решил-таки воздать должное тому, что совершилось на Заячьм 16 мая? Ничего подобного!
²⁹ Что бы должны означать эти 'линии', этот 'ров'?
³⁰ Тут Предтеченский не совсем прав, ибо на этом письме (мы в свое время встретимся с ним) - другая дата: 'От Петрополя июля в 13 день 1703' (См. примеч. 292).